Страница 9 из 20
Иногда я чувствую себя таким старым.
Старым-престарым…
Или же это все из-за моей проклятой работы, где постоянно приходится биться, сражаться в кровь, добиваться и биться снова? И каждый раз все начинать с нуля… Где в свои неполные пятьдесят я по-прежнему чувствую себя как ошалелый студент: сижу на кофеине, как заведенный, твержу всем подряд, что завален работой, путаюсь в собственных чертежах, в который раз представляя очередной проект очередному жюри, с той лишь разницей, что Дамоклов меч с годами заострился.
Еще бы… Теперь на кону не оценки, не перевод на следующий курс, на кону — деньги. Много, много денег. Деньги, власть, ну и мания величия тоже.
Не говоря уже о политике. Нет уж, не говоря о ней.
А может быть, причина в самой любви? В ее…
— А ты, Шарль? Что ты об этом думаешь?
— О чем, прости?
— О музее традиционного искусства?[21]
— Оп-ля! Давненько я там не был… Пока он строился, посещал, а вот потом…
— Во всяком случае, — продолжает моя сестра Франсуаза, — чтобы найти там туалет, это я вам скажу, не каждому дано… Не знаю, во что нам обошлась эта диковина, но на указателях сортиров они явно сэкономили, это я вам точно говорю!
Представляю себе физиономии Нувеля и его команды, если бы они сейчас здесь были…
— Так… это же специально! — подхватывает ее весельчак-муж, — думаешь, аборигенов заботил вопрос, где приспустить набедренную повязку? Шаг в кусты и, пожалуйста!
О боже, нет! Все-таки хорошо, что их сейчас здесь не было.
— В двести тридцать пять миллионов, — выпаливает другой, не весельчак, вцепившись в свою салфетку.
И поскольку собрание не спешит реагировать, добавляет:
— В евро, разумеется. Эта диковина, как ты правильно выразилась, моя дорогая Франсуаза, обошлась французским налогоплательщикам в сущую безделицу… (он достает очки, мобильный, подсчитывает на калькуляторе, закрывает глаза)… в один миллиард пятьсот сорок миллионов франков.
— Старых?! — поперхнулась мать.
— Да нет… — отвечает тот, расплывшись от удовольствия, — новых!
Он ликует. Сработало. Он их поразил. Все в шоке.
Я смотрю на Лоранс, она отвечает мне огорченной улыбкой. К подобным вопросам, касающимся моей профессии, она все же относится с уважением. Я возвращаюсь к своей тарелке.
Разговор возобновляется, мешая здравомыслие с откровенной чепухой. Несколько лет назад только и говорили что об Опера-Бастий и новом здании Национальной библиотеки,[22] и вот, пожалуйста, все снова-здорово.
Клер, сидящая рядом, наклоняется ко мне:
— Как Россия?
— Настоящая Березина, — сознаюсь я с улыбкой.
— Кончай…
— Да точно тебе говорю… Жду оттепели, чтобы подсчитывать павших…
— Вот дерьмо!
— Да, тшорт, как они говорят.
— Серьезные проблемы?
— Пфф… для фирмы — нет, для меня…
— Что для тебя?
— Не знаю… Плохой из меня Наполеон… Не хватает мне… его широты взгляда, что ли…
— Или его безумия?
— О, до этого уже недалеко!
— Ты ведь шутишь? — она забеспокоилась.
— Da! — утешаю я ее, в наполеоновской манере заложив руку за пазуху. — С высоты этого безобразия сорок веков зодчества еще не презирают меня!
— Когда ты туда возвращаешься?
— В понедельник…
— Да ты что!?
— Да-да.
— Почему так скоро?
— Потому что… хочешь, последнюю новость? Держись крепче: дело в том, что там исчезают подъемные краны… По ночам улетают, словно перелетные птицы.
— Не может быть…
— Ты права… Чтобы расправить могучие крылья, времени им требуется побольше… Тем более, что они забирают с собой и прочую технику… Экскаваторы, бетономешалки, буры… Всё.
— Врешь…
— Вовсе нет.
— И что же ты будешь делать?
— Что буду делать? Хороший вопрос… Для начала, заплачу очередной службе безопасности, чтобы она контролировала нашу службу безопасности, потом, когда подкупят и эту…
— Что?
— Не знаю… Пойду за казаками!
— Какой кошмар…
— Вот-вот!
— И как же ты управляешь всем этим бардаком?
— Да никак. Это не поддается управлению. Рассказать тебе, чем я там занимаюсь?
— Пьешь?
— Не только. Еще перечитываю «Войну и мир». Снова, как тридцать лет назад, влюблен в Наташу… Вот чем я занимаюсь.
— Да, невесело… И тебе не присылают сногсшибательных красавиц, чтобы ты мог хоть чуточку расслабиться?
— Пока нет…
— Врешь…
— Сама-то как? Что новенького?
— Да я… — вздыхает она, берясь за рюмку, — я выбирала профессию, мечтая спасать планету, а занимаюсь тем, что всякое дерьмо прикрываю генетически модифицированным газоном. В остальном, все в порядке.
Она смеется.
— А дело с плотиной? — поинтересовался я.
— Закончила. Они остались с носом.
— Ну вот видишь…
— Пфф…
— Что «пфф»? Это же хорошо. Enjoy!
— Шарль.
— Ммм…
— Знаешь, нам надо объединиться…
— Зачем?
— Чтобы создать идеальный город…
— Мы и так живем с тобой в идеальном городе, красавица моя…
— Ну, не знаю, наш все-таки не идеален… — и с важным видом добавляет, — по-моему, у нас не хватает магазинов «Чемпион», ты не согласен?
Тут же, как по команде, чемпионов директор включается в наш разговор:
— Что, простите?
— Ничего, ничего… Мы говорили о твоей последней рекламе черной икры…
— О чем?
Клер улыбается ему. Он пожимает плечами и возвращается к любимой теме: на что уходят наши налоги?
Ох… Как же я устал… Устал, устал, устал, передаю сырную тарелку, не притронувшись, чтобы выиграть немного времени.
Смотрю на своего отца, всегда такого тактичного, любезного, элегантного… Смотрю на Лоранс и Эдит, которые обсуждают психопатов-учителей и растяп-домработниц, или наоборот, смотрю на убранство столовой, которое не менялось последние полвека, смотрю на…
— Когда будем дарить подарки?
Детвора скатывается вниз по лестнице. Слава Богу. Значит, недалек тот час, когда я, наконец, лягу спать.
— Поменяйте тарелки и идите за мной на кухню, — командует бабушка.
Сестры встали и пошли за подарками. Матильда подмигивает мне, указывая взглядом на сумку с подарочной сумкой внутри, а наш Оттост-Рокфеллер-Фошон, вытирая рот, закрывает дебаты:
— Как бы там ни было, мы катимся в пропасть!
Вот так. Подвел итог. Обычно он это делает после кофе, но тут, очевидно, проблемы с простатой — решил не дожидаться. Ну и ладно… Заткнись, наконец.
Извините, уже говорил, устал.
Франсуаза возвращается с фотоаппаратом, выключает свет, Лоранс незаметно поправляет прическу, дети чиркают спичками.
— В коридоре забыли погасить! — кричит кто-то. Я самоотверженно отправляюсь в прихожую.
Но пока ищу выключатель, на глаза мне попадается конверт, лежащий сверху в стопке моей корреспонденции.
Длинный белый конверт, черными чернилами написан адрес, почерк узнаю с первого взгляда. Почтовый штемпель ничего не говорит. Название города, индекс — нет, адрес мне незнаком, даже не представляю, где это, зато почерк, почерк…
— Шарль! Ну в чем дело? Что ты там застрял? — доносится из столовой, и огоньки уже зажженных на торте свечей дрожат, отражаясь в окнах.
Я выключаю свет и возвращаюсь к ним. На самом деле меня здесь больше нет.
Я не вижу лица Лоранс в мерцании свечей именинного торта. Я не подпеваю «С днем рожденья тебя». Даже не пытаюсь аплодировать. Я… Я чувствую себя, как тот шизик, куснувший свою «мадленку», только — наоборот. Сжимаюсь в комок. Не хочу ничего вспоминать. Чувствую, как прошлое, о котором и думать забыл, разверзается у меня под ногами, что за краем ковра — пропасть, замираю на месте, инстинктивно оглядываюсь в поисках опоры — дверной косяк, спинка стула, что-нибудь. Да, я прекрасно знаю этот почерк, и это значит, что-то случилось. Я не могу, не хочу это признать, но… мне страшно. Сам не знаю, чего боюсь. В голове гудит так, что внешние шумы туда просто не долетают. Я не слышу криков, не слышу, что меня просят снова зажечь свет.
21
Музей традиционного искусства Африки, Азии, Океании, Южной и Северной Америки (не европейских цивилизаций), построенный на набережной Бранли в Париже по проекту Жана Нувеля, при поддержке Жака Ширака, возглавившего церемонию открытия музея в июне 2006 года.
22
Два громких проекта 90-х гг., реализованных при поддержке Франсуа Миттерана.