Страница 2 из 20
I
1
Начало зимы. Субботнее утро. Аэропорт Шарль де Голль, терминал 2Е.
Белесое солнце, запах керосина, страшная усталость.
— Вы налегке, без чемодана? — спрашивает меня таксист, подходя к багажнику.
— Почему? С чемоданом.
— Видать, он хорошо спрятан!
Он смеется, я озираюсь.
— О нет!.. Я… видно… это… забыл его на транспортере…
— Сходите, я подожду!
— Ну его. Сил нет… я…да бог с ним…
Он уже не смеется.
— Хм! Но вы же не оставите его, а?
— Потом заберу… Все равно послезавтра обратно… Я тут уже, можно сказать, поселился… Да нет… Поехали… Неважно. Сейчас не хочу возвращаться.
«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на коне!
Оу-йе, да-да, на коне!
Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на велосипеде!
Оу-йе, да-да, на велосипеде!»
— надрывается магнитола в Пежо-407 у Клоди А'Бгуахана номер 3786 (его лицензия приклеена скотчем к спинке переднего сиденья).
«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на воздушном шаре!
Оу-йе, да-да, на воздушном шаре!»
— Надеюсь, вас духовные песнопения не раздражают? — спрашивает он, глядя на меня в зеркальце заднего вида.
Я улыбаюсь.
«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на реактивном самолете».
С подобными-то хоралами, не рановато ли мы утратили веру в Бога? Оу-йе! О нет…
— Нет-нет, нормально. Спасибо. Все отлично.
— Откуда прилетели?
— Из России.
— Ух ты! И холодно там?
— Очень.
Мне бы так хотелось быть дружелюбнее к себе подобным, но увы… Виноват, признаю, да, хоть на это я еще способен: не могу.
Чувство вины гложет.
Я слишком очерствел, измотан, изнурен и грязен: просто непригоден к общению.
Чуть дальше, на съезде с магистрали:
— Вот скажите мне: вы в Бога верите?
Черт побери. Господи. Надо же было так влипнуть…
— Нет.
— Знаете, а я это сразу понял. Как увидел, что вы вот так бросаете свой чемодан, так и подумал: в Бога он не верит.
— Не-ве-рит! — повторяет он, постукивая по рулю.
— Не верю… — признаюсь я.
— А Бог-то ведь есть! Он здесь! Он повсюду! Он указывает нам, куда…
— Нет-нет, — прерываю я его, — там, откуда я вернулся… там Его нет. Точно. Уверяю вас.
— Это почему же?
— Там такая нищета…
— Так ведь Бог среди нищих! Бог творит чудеса, вы знаете? Бросаю взгляд на спидометр: 90. Из машины не выскочить.
— Взять хотя бы меня… кем я был раньше?.. да никем! — Он занервничал. — Пил! Играл! С женщинами спал! Да я уже на человека был не похож, понимаете?.. Полное ничтожество! Но Господь позвал меня. Поднял с земли, словно цветочек, и сказал: «Клоди, ты…»
Я никогда не узнаю, что там наболтал ему Всевышний. Я заснул.
Когда мы подъехали к дому, он тронул меня за колено.
На оборотной стороне счета значился точный адрес рая: церковь Обервилье, улица Сен-Дени, 46–48. С 10.00 до 13.00.
— И не откладывайте, в ближайшее же воскресенье приходите. Просто скажите себе: если я сел в эту машину, это не случайно, потому что случайностей… (он делает большие глаза) не бывает.
Стекло справа от водителя опущено, и я наклонился, чтобы попрощаться с моим пастырем:
— Так значит… эээ… Вы теперь… это… больше не спите… с женщинами вообще?
Он широко улыбается:
— Только с теми, которых посылает мне Господь…
— И как вы их узнаете? Улыбка становится еще шире.
— Они самые красивые…
Всему-то нас учили наперекосяк, размышлял я, толкая дверь подъезда. Вот я, я только тогда был искренен, когда говорил себе: «Я не достоин принять Тебя».
И в это я действительно верил.
А ты, гоп-гоп, да-да, ты — поднимаясь на пятый этаж по лестнице, я с ужасом понимал, что эта чертова песня прилипла ко мне, — на такси, да-да, на такси.
Оу-йе.
Дверь закрыта на цепочку, и эти последние десять сантиметров, из-за которых я не мог попасть в квартиру, окончательно вывели меня из себя. Я приехал черт знает откуда, я столько всего натерпелся, самолет опоздал немилосердно, и все это при деликатном попустительстве Господа Бога. У меня сдали нервы.
— Это я! Откройте!
Я орал и дубасил в дверь:
— Да откройте же, черт подери!
Нос Снупи показался в дверном просвете.
— Эй, ты чего? Успокойся, не надо так волноваться… Матильда сняла дверную цепочку, посторонилась и, когда я переступил порог, уже повернулась ко мне спиной.
— Добрый день, — сказал я.
Она ограничилась тем, что подняла руку, вяло пошевелив пальцами.
Enjoy,[2] гласила спина ее майки. Как же! В это мгновение мне сильно захотелось схватить ее за волосы и врезать ей как следует, чтобы заставить повернуться и смотреть мне в глаза, когда я говорю ей эти два слова, которые для нее, видимо, давно потеряли всякий смысл: Добрый-день. Но потом, эх… Я плюнул. К тому же дверь в ее комнату уже захлопнулась.
Меня неделю не было, послезавтра опять уеду, ну и… К чему все это?..
Какая разница? Ведь я тут проездом, разве не так?
Я вошел в комнату Лоранс, которая вроде бы была и моей. Кровать застелена идеально, на одеяле ни складочки, подушки взбиты, пузаты, надменны. Грустны. Я прошел вдоль стены и присел на самый край кровати, чтобы ничего не помять.
Я уставился на свои ботинки. Довольно долго на них смотрел. Потом взглянул в окно: кругом одни крыши, крыши да Валь-де-Грас вдалеке. Перевел взгляд на ее одежду на спинке кресла…
Ее книги, бутылка воды, записная книжка, очки, сережки… Все это наверняка что-то значило, но я уже не очень понимал, что именно. Больше не понимал.
Взял с ночного столика одну из упаковок с таблетками.
Nux Vomica 9CH, проблемы со сном.
А, вот оно что, проскрипел я, поднимаясь с кровати.
Nux Vomica. Рвотный орех.
Все было как всегда, но с каждым разом все хуже. Полное отчуждение. Уже и берегов-то не видно…
Ну хватит, оборвал я себя. Ты устал и порешь чушь. Кончай.
Вода обжигала. Открыв рот и зажмурившись, я ждал, когда она смоет налипшую на меня дурную чешую. Холод, снег, темень, автомобильные пробки, бесконечные споры с кретином Павловичем, заведомо проигранные сражения и все эти взгляды, которые я до сих пор чувствовал на себе.
Этого типа, который вчера запустил мне в лицо каской. Слова, которые я не понимал, но смысл которых без труда угадывал. Стройку, с которой я явно не справлялся. По многим причинам…
И зачем только я в это влез? И вот, пожалуйста! Теперь я не мог найти даже собственную бритву среди всей этой косметики! Апельсиновая кожа, болезненные регулы, блеск, плоский живот, жирная себорея, ломкие волосы.
И к чему вся эта дрянь? Зачем?
Кому все это нужно?
Я порезался и отправил весь этот хлам в мусорное ведро.
— Эй… Я вот думаю, может тебе кофе сварить? Матильда стояла на пороге ванной, скрестив руки и небрежно опираясь о дверной косяк.
— Хорошая мысль.
Она смотрела на пол.
— Эээ… Да… Прости, я уронил тут кое-что… Я сейчас… не беспокойся…
2
Наслаждайся (англ.).