Маска времени

– Сын Лоры?

– Ваш сын.

– Лора. Она жива?

– Нет. Умерла, когда мне исполнилось шестнадцать. Я похоронил мать на кладбище маленькой немецкой деревушки и уехал в Америку. Решил навсегда распрощаться с прошлым, да и с вами. Начать новую жизнь. Но ваша тень не отпустила меня. В течение многих лет она являлась ко мне в самых страшных кошмарах. Не важно было, что делал я или какого успеха добивался, – вы уничтожали все. Иногда мне казалось, Клаус, что ваши убийства лежат на моей совести. И каждый убитый вами вопиет о возмездии. Говорите, что провели пятнадцать лет в аду? Но ваш ад не сравним с теми страданиями, которые пришлось пережить мне. Я невольно разделял вашу вину, зная только то, что являюсь вашим сыном. Ведь в моих жилах текла кровь убийцы. И когда муки стали невыносимыми, я решил отыскать вас во что бы то ни стало.

Только сейчас Анна догадалась, что в лице Каплана показалось вчера подозрительным. Старик действительно имел что-то общее с Филиппом.

Ужас и жалость переполнили ее сердце, когда она все наконец поняла. Теперь Анна осознала, почему лгал ей Филипп. «Ты не имеешь ничего общего с этой виной, – хотела закричать Анна. – Ты невиновен». Но говорить она просто не могла.

Взгляд Филиппа встретился с ее взглядом, и он слегка кивнул ей:

– Я врал тебе, Анна. Прости. Это трагическая ситуация. Твоя мать искала Красновского, а я – фон Ену, его убийцу, Я все знал о существовании организации «Ртуть» и знал, что фон Ена попробует использовать этот канал для бегства. Но следы не вели в Южную Америку или куда-либо еще. Когда КГБ решился рассекретить часть своих архивов, в моем сознании родилась догадка мой отец так и не смог достичь Запада, и русские убили его. – Филипп взглянул на старика. – Пожалуй, этого вы не могли предположить. Думали, что русские испугаются, увидев документы, подтверждающие американское гражданство. И мне понадобилось несколько месяцев, чтобы связать имя фон Ены с именем Джозефа Красновского. В прошлом году, в Москве, мне удалось переговорить с Алексеем Федоровым, который вел допросы по линии КГБ в 1945–1946 годах. Федоров всегда был уверен, что так называемый Красновский на самом деле – офицер СС, но он так и не смог ничего доказать. Правда, и по одному только этому подозрению русские все равно не выпустили этого человека. Федоров сказал, что разговаривал с твоей матерью, Анна. Он не поделился с ней своими подозрениями, хотя они его мучили. Именно Федоров назвал Кейт организацию «Ртуть», надеясь, что это выведет ее на правильный путь. Я связался с твоей матерью, Анна, как можно быстрее. Нам срочно надо было переговорить. Ее необходимо было предупредить о возможной опасности. По собственной глупости я не подозревал, насколько эта опасность реальна. Но оказалось поздно. Паук успел раскинуть сеть. И неонацистские организации помогли ему. Тогда я решил продолжать поиски вместе с тобой. Я знал, что опасность угрожает и тебе, и мой долг был защитить тебя. Но для этого следовало признаться в ужасной тайне, а этого я никак не мог сделать.

Рамон опустил ружье и теперь, открыв рот, смотрел то на старика, то на его сына. Анна чувствовала, что ее легкие сжигает огонь, ее дыхание становилось все более прерывистым. Она открыла рот, чтобы обратиться к Филиппу, но так и не смогла издать ни звука. Филипп инстинктивно двинулся к ней, но Каплан резко выкрикнул:

– Нет!

Рамон вновь поднял ружье. Филипп застыл на месте.

– Трудности с дыханием, – пояснил Каплан. – Типичный синдром действия яда. Внучке Красновского не долго осталось.

– Ты не можешь дать ей умереть! – крикнул Филипп.

– Почему нет?

– У тебя есть противоядие. Ты можешь спасти ее!

– Но она же еврейка.

– Я люблю ее. И я твой сын.

– Мой сын? Все эти годы я ничего не знал о тебе. И наконец ты явился, чтобы обвинять меня. Ты обманут еврейской пропагандой. А твои глаза закрыты для правды.

– Правды?

– Да. Правды национал-социализма.

– Но в этом нет никакой правды, – возразил Филипп. – Я изучал документы в течение двадцати лет, пытаясь понять хоть что-нибудь. И увидел только одно – зло!

– Не важно. Вообще, что ты для меня значишь? – сказал старик.

– Ничего. Как, впрочем, и ты для меня, – ответил ему сын.

– Убей его, Рамон, – прошипел фон Ена.

Анна увидела, как Филипп сунул руку за спину и быстро вынул оттуда огромный тяжелый черный револьвер. Раздался выстрел, он отозвался громом в помутившемся сознании Анны.

У Рамона появилось удивленное выражение на широком скуластом лице. Он осел на землю, и ружье выскользнуло у него из рук, а на халате выступило кровавое пятно. Индеец непонимающе смотрел на грудь. И вдруг кровь хлынула у него изо рта, и здоровяк повалился на бок.

Фон. Ена издал душераздирающий вопль, подобный клекоту орла. Он схватил Анну за волосы и прижал острое лезвие ножа прямо к горлу, глядя на Филиппа волчьим взглядом.

– Я убью ее! – заорал старик.

– Нет. – Филипп опустил револьвер.

– Зачем ты пришел? Зачем?

– Не причиняй ей зла.

– Отвечай!

– Я пришел, потому что должен был прийти.

– Но зачем? Чтобы убить меня? – орал старик.

– Опусти нож. Она значит для меня больше жизни. Не причиняй ей зла.

– Ты отдал свою жизнь еврейке?

– Опусти нож.

С неожиданной силой фон Ена толкнул Анну по направлению к трупу Рамона. Нож он по-прежнему держал у горла своей жертвы:

– Тебе не следовало здесь появляться. Это была серьезная ошибка.

– Стой! – крикнул Филипп в отчаянии.

– Ты пришел убить меня ради еврейки. Теперь ты заплатишь за все.

– Стой!

Неожиданно фон Ена освободил Анну и кинулся к ружью, выпавшему из рук Рамона.

– Ублюдок! – крикнул старик по-немецки.

Он успел схватить ружье и выстрелить. Огонь вылетел из отверстия ствола, и раздался страшный грохот. Анна видела, как разорвало ткань рубашки на груди Филиппа и как его отбросило назад. Теперь он стоял на колене с поникшей головой. Темные пятна крови проступили у него на груди.

Фон Ена стоял, направив ствол прямо на своего сына.

– Встать! – кричал он.

Филипп медленно поднял голову. Его глаза затуманились, а лицо стало безжизненно бледным. Он смотрел на фон Ену. Подняв револьвер, Филипп нажал спусковой крючок.

Тело старика вздрогнуло и упало, ружье ударилось о камень, и второй ствол также выстрелил. Эхо прокатилось по пустыне.

Филипп с трудом встал и выронил револьвер.

– Анна! – прокричал он в отчаянии. – Анна!

Он подбежал к старику и перевернул его на спину. Черные глаза немца смотрели теперь прямо на Филиппа.

– Противоядие? Где ты его прячешь? Где? – кричал Филипп.

Старик с трудом поднял руку, ухватил Филиппа за волосы и приблизил его лицо как можно ближе к своему. Некоторое время он еще смотрел на своего сына, словно пытаясь разглядеть какие-то знакомые черты. Затем рука ослабела и поползла по щеке Филиппа, оставляя кровавый след.

– Отец? Где это? – прошептал Филипп.

– В лаборатории. В желтой коробке, – тихо произнес фон Ена.

Голова старика упала в песок, а ноги начали биться в судорогах, исполняя последний танец смерти.

Анна лежала неподвижно. Она почти не дышала. Небо над головой было безупречно чистым и голубым. Анна ощущала мягкое, ласковое тепло солнечных лучей.

Она слышала, как Филипп пытается сломать дверь. Но все было кончено. Все пути странных и тяжелых судеб привели именно сюда. Паутину наконец удалось распутать, и правда оказалась удивительно простой и ясной. Некуда было идти, и не осталось ни одной тени, ни одной загадки.

Как не осталось ни единого вздоха в груди.

Анна почувствовала, что плачет, скорбя по матери, по Эвелин, Дэвиду Годболду, по самой себе, Филиппу Уэстуорду и, конечно, Джозефу Красновскому.