Паутина и скала

Несмотря на все, что случилось, что произошло между нами, я люблю тебя всем сердцем и душой и буду любить всегда. Меня больше никто не взволнует. Я сойду в могилу, унося тебя в сердце. Знаю, прочтя это, ты ус shy;мехнешься, дурно подумаешь обо мне, но сказала я правду и только правду. Никто не причинял мне таких страданий, как ты, но ты дарил мне также ве shy;личайшие счастье и радость. Какие бы мрачные, жуткие мысли ни таились в твоей голове, ты обладаешь самым редкостным, величайшим благородст shy;вом из всех, кого я знала. Ты пробуждал во мне замечательную музыку. Не могу представить, какой была бы моя жизнь, если б я не узнала тебя.

Я очень беспокоюсь, думая о тебе, размышляя, что ты делаешь. Обе shy;щай не пить слишком много. Алкоголь, судя по всему, на тебя плохо дей shy;ствует – ты становишься не веселым и радостным, а подавленным, ино shy;гда он вызывает у тебя приступы безумия. Ты ни в коем случае не дол shy;жен пускать на ветер то драгоценное, что есть в тебе.

И прошу тебя, пожалуйста, не лезь в ссору с людьми. Я вся изведусь, размышляя, в какие еще неприятности ты попал. Ради Бога, смотри на вещи разумнее. Никто не смеется над тобой – никто не пытается оскор shy;бить тебя – никто не питает к тебе ненависти и не хочет причинить тебе зло. Все это происходит только в твоем воображении. Ты совершенно не представляешь, какое впечатление производишь на других – ты не по shy;хож ни на кого на свете, и когда в ресторане на тебя таращатся, это не значит, что над тобой смеются. Пожалуйста, постарайся быть с людьми мягче и любезнее – когда ты хороший, ты можешь веревки из них вить – никто не будет питать к тебе ненависти, все будут обожать тебя и де shy;лать все, что ты захочешь.

Тодд обещала мне съездить на Уэверли-плейс и привести комнату в порядок. Я сказала ей, что сделать с моими красками и принадлежнос shy;тями – раз тебя нет, я не смогу туда вернуться, и если ты не вернешься, я ни за что там не появлюсь.

Интересно, будешь ли ты скучать обо мне, думать о своей маленькой Эс shy;тер. Я уверена в одном – такой кухарки, как она, тебе никогда не найти. Она знала, что ее Джордж больше всего любит. Может, когда тебе придется есть христианскую еду, ты захочешь, чтобы я вернулась. Представляю, как твой чуткий нос морщится от запаха этой еды. Когда подадут тебе так называе shy;мый салат – вялый листок латука с тремя каплями уксуса – вспомни те са shy;латы, какие готовила я. («Ей-богу, тут она права, – подумал Джордж с болезненной улыбкой. – Такой еды мне больше не отведать».)

Надеюсь, на душе у тебя полегчало, и ты собираешься улечься в по shy;стель. Не пей слишком много кофе – в этом году ты пил его галлонами. Видимо, отчасти потому и стал таким нервным. И тебе нужен отдых. Писание книги было громадной работой, способной измотать любого.

Теперь, дорогой, пожалуйста, не сердись на то, что я скажу – я знаю, как ты волнуешься и сердишься, когда кто-то заговорит о твоей книге. Однако не падай духом из-за того, что ее отверг один издатель – ты злишься на меня, когда я завожу об этом речь, но я уверена, что ее кто-нибудь возьмет. Как-никак, произведение это объемистое, кое-кто мо shy;жет побояться издавать его. Мисс Скаддер говорит, оно в пять раз длин shy;нее среднего романа и нуждается в сокращении. Возможно, следующее ты напишешь покороче. («Этого следовало ожидать! – пробормо shy;тал Джордж, скрипя зубами. – Надежду на издание этой книги она уже оставила. Вот почему заводит речь о следующей. Так вот, следующей не будет. Хватит, хватит! Пусть змеи теперь захлебы shy;ваются своим ядом!»)

Теперь, пожалуйста, будь терпелив, дорогой, – я уверена, что ты смо shy;жешь опубликовать эту, если пойдешь на кой-какие уступки. Вчера вече shy;ром я опять разговаривала с Симусом Мэлоуном. Он сказал, что некоторые масти книги «просто великолепны!». (Господи, ну и ложь! – подумал он. – Сказал скорее всего «недурно» или «довольно любопытно», раздраженным или равнодушным тоном, словно говоря «да ну ее к черту!»). Но добавил, что она слишком длинная и нуждается в сокраще shy;нии. («Они раньше сдохнут, чем я на это пойду!») В таком виде ее пришлось бы издавать двумя большими томами, а это, знаешь, дорогой, не shy;возможно. («Невозможно, значит. А почему? Пруста печатают вот уже пять лет, книгу за книгой. Два тома будет или четыре, кого это касается, кроме меня? Они прочтут ее, прочтут, черт возьми, такой, как я написал, даже если мне придется вогнать ее в их надменные глотки!»)

Я твержу себе, что между нами все кончено. Ты прогнал меня – окончательно. Но при мысли, что ты путаешься со шлюхами, которых находишь повсюду, я схожу с ума. (Джордж улыбнулся со злобной радостью, потом с мрачным, хмурым лицом стал читать дальше.)

Ты не сказал, что собираешься делать, и я не знаю, куда тебе писать. Буду слать тебе письма в лондонское отделение «Америкен Экспресс», хотя не знаю, ответишь ли ты. Вернешься ли ты домой этим летом? А ес shy;ли да, захочешь ли со мной встретиться? Если останешься там дольше и захочешь меня видеть, я могу приехать к тебе в августе. Думаю обо всех прекрасных местах, где могли бы мы побывать вместе, и у меня сердце щемит при мысли о том, что поедешь в Вену или Мюнхен без меня. («Вот как! Ты смеешь мне это предлагать! Приедешь ко мне, вот оно что? Клянусь Богом, мне скорее кишки намотают на бара shy;бан!») Только вряд ли ты захочешь этого, правда?

Я сама не знаю, что пишу. Едва не схожу от всего с ума. Ради Бога, помоги мне чем-нибудь. Я тону, погружаюсь на дно – протяни, пожа shy;луйста, руку. Спаси меня. Я люблю тебя. Я твоя до самой смерти.

Да благословит тебя Бог. Эстер.»

Несколько минут Джордж сидел тихо, скованно, все еще дер shy;жа последнюю страницу. Потом медленно, стиснув зубы, сложил листы вместе, аккуратно свернул, разорвал надвое, потом еще раз, неторопливо поднялся, подошел к открытому иллюминато shy;ру, просунул в него руку и медленно выпустил клочки между пальцами в темноту, в воду.

Книга седьмая. Oktoberfest [18] *

На судне у Джорджа было время подумать, как выпутаться из паутины, сплетенной его разумом и сердцем. Об Эстер он ду shy;мал постоянно. Ярость его прошла, смятение улеглось, и в спо shy;койствии моря и солнца, в пространстве между материками, он вновь бесстрастно переживал годы их совместной жизни. Вплоть до того дня, когда честно высказал все, что понимал и чувство shy;вал, когда предсказал Эстер нынешнее положение вещей.

«Ты самый лучший и верный друг, какой только у меня был. Ты самая благородная, замечательная и красивая женщина, какую я только видел. Ты та женщина, которую я люблю». Эти слова го shy;ворило его сердце. А потом холодно вмешался разум со своими со shy;ображениями, о которых сердце не имело понятия: «И что бы ни сталось со мной, когда бы ни покинул тебя, как рано или поздно случится…» – сказал разум; а затем снова вмешалось сердце: - «…в глубине души я буду любить тебя вечно».

Все так и вышло. Он любил Эстер и вот теперь покидал. Плыл за границу, чтобы избавиться от нее, от Нью-Йорка, от книги, от всего, связанного с их общей жизнью - и с отчаянной, детской надеждой сознавал, что его отъезд - попытка спастись бегст shy;вом от страдания, заключенного в нем самом.

Но то была не единственная причина его добровольного изгна shy;ния. Он не только спасался бегством, но и отправлялся на поиски. Собирался пожить месяц-другой в Англии и во Франции, а потом поехать в Германию, провести там осень.

Он уже бывал в Германии, правда, недолго, и эта страна сра shy;зу и навсегда очаровала его. Может, это чудо сотворила немец shy;кая кровь отца ? Ему в это верилось.

И теперь он собирался узнать получше эту страну с ее лесами и городами, уже запавшую ему в сердце, но не как чужая страна, а как некая вторая родина его духа.

18

Октябрьское празднество (нем.).