Нити зла

Аван скривил губы.

— Я хочу удостовериться в том, что она больше не опозорит свою семью. Займусь ею, когда вернусь в Матаксу.

— Так ты уверен, что она уже у тебя в руках?

— Мне известен каждый ее шаге тех пор, как она приплыла в Охамбу. И у меня верный информатор. Не думаю, что возникнут какие-то проблемы. Она в надежных руках.

Придя к Заэлису, Кайку обнаружила, что Кайлин уже там. От остального дома маленькую комнату отделяли толстые деревянные стены. У стены возвышались стеллажи, забитые книгами, на столе в беспорядке валялись какие-то вещи, среди них — недописанное письмо. В открытые окна бил яркий дневной свет, и от этого неподвижный воздух стал жарким. Кайлин и Заэлис стояли у окна, и силуэты их казались темными. Внизу, на фронтонах домов и на крышах чирикали птицы.

— И как я догадалась, кто первый предложит нам свои услуги? — усмехнулась Кайлин.

Кайку не обратила внимания на насмешливый комментарий.

— Заэлис, — начала она, но он оборвал ее, подняв морщинистую ладонь.

— Знаю. Да, тебе можно, — ответил он. Его реплика сбила Кайку с толку.

— Кажется, в последнее время я стала очень предсказуема? Заэлис неожиданно рассмеялся.

— Прошу прощения, Кайку. Поверь, я благодарен тебе за все то, что ты для нас сделала в последние годы. Рад, что сохранила энтузиазм.

— А мне бы хотелось, чтобы и к своему обучению она относилась с таким же рвением. — Кайлин выгнула бровь.

— Но это важнее! Я должна идти. Это по силам только мне. Я одна здесь могу носить маску.

Кайлин утвердительно склонила голову.

— Ну, с этим я не спорю.

Такого Кайку не ожидала и уже заранее приготовилась к спору. По правде говоря, какая-то часть ее хотела, чтобы они запретили ей ехать. О боги, да одна мысль о предстоящем пути наполняла сердце ужасом! Разлом таит много опасностей: злые духи, жестокие племена, острые скалы и глубокие ущелья. А в конце пути ждут ее самые страшные враги — ткущие Узор. Но перед лицом Охи, которому Кайку поклялась, что отомстит за родных, ей не оставалось другого выбора. Она не хотела подвергать себя такой опасности. Она просто должна была это сделать.

Заэлис отошел от окна.

— Кайку, это может быть важнее, чем ты думаешь, — тихо проговорил он глубоким басом.

Кайку догадалась, что пришла к концу серьезного разговора, но не представляла, что именно пропустила.

— Ксаранский Разлом долго служил нам убежищем. Он защищал нас, здесь много лет мы прятались от ткачей, — продолжал Заэлис. Взгляд его из-под белых бровей потемнел. — Если мы потеряем Провал, все пропало. Нам необходимо знать, что они замышляют, и знать прямо сейчас. Отправляйся с Джугаем и Номору. Вы должны выяснить, что прячут ткачи на другом конце Разлома.

Кайку кивнула и взглянула на Кайлин.

— Я не буду пытаться отговорить тебя, — сказала сестра Красного ордена. — Ты слишком упряма. Однажды ты поймешь, какие силы в тебе сокрыты и как бездумно ты тратишь их. И тогда ты придешь ко мне, и я научу тебя, как обуздать то, что в тебе есть. Но до тех пор, Кайку, ты пойдешь своим путем.

Кайку нахмурилась. Такая скорая капитуляция показалась ей подозрительной. Но она не успела ничего сказать, потому что снова заговорил Заэлис:

— Все это как-то взаимосвязано, Кайку. То, что ткачи добрались до Разлома, их загадочные постройки по всему Сарамиру, новости, которые принес Саран, то, что случилось с Люцией…

Нужно действовать, но я не знаю, куда наносить удар. — Он посмотрел на Кайлин. — Иногда мне кажется, что мы слишком долго прятались, в то время как наши враги наращивали силу.

От слов Заэлиса по коже Кайку пробежал холодок. Что-то напугало ее…

— А что… случилось с Люцией?

— Ах… Я думаю, тебе лучше сесть, — ответил Заэлис.

В доме Чиена ос Мумака, в комнате для гостей, Мисани лежала без сна и вслушивалась в ночь.

Мисани нравилась непритязательная и просторная спальня. На высоких узких столах стояли горшки с маленькими деревьями и цветами. С потолка свисали четки, которые от движения теплого воздуха покачивались и тихонько побрякивали. Мисани пренебрегла видом примыкавшего к дому сада и раздвинула бумажные ширмы на окнах. Не звуки ночного Ханзина беспокоили ее, не далекое уханье совы, не треск чиккики, не взрывы хохота и не скрип повозок. Она прислушивалась к тому, что происходило в доме: не раздадутся ли шаги. Шелест отдернутой занавеси. Скрежет вынимаемого из ножен кинжала.

Это последняя ночь, которую она проведет у Чиена. Последняя дань его гостеприимству. Так или иначе.

За последние четыре дня Мисани очень мало спала. Когда око Ну к и стояло высоко, ей почти удавалось забыть о нависшей опасности, и вопреки всему, ей даже стало нравиться общество Чиена. Они вместе обедали, слушали музыкантов, бродили по дорожкам или сидели в саду и разговаривали. Но когда солнце садилось и Мисани оставалась одна, липкий страх подкрадывался к ней. Возвращалось ощущение угрозы, и самый воздух наполнялся сомнениями… Слишком многое не сходится. Откуда эта щедрость, позволившая им приплыть в Сарамир из Охамбы? Зачем таким странным путем везла их сюда из порта карета? И почему ни разу за пять дней Чиен не предложил прогуляться по городу, не вывел ее за стены дома? Ханзинский театр давал удивительные представления, и любой хозяин показал бы их своему гостю! Чиен ни разу не заговорил об этом. С одной стороны, Мисани радовало, что не нужно дефилировать по городу, поскольку любое появление на публике чревато опасностью. Плохо только, если Чиен об этом догадывался.

Если Чиен разыграет свои карты, то сегодня. Вечером она официально сообщила ему, что собирается покинуть этот дом на следующее утро. Такая поспешность — уезжать, пробыв ровно столько времени, сколько требовали приличия, — выглядела не очень достойно, но нервы уже не выдерживали. Если удастся выбраться из западни, она, скорее всего, больше не встретится с Чиеном. Он ведет слишком много дел на море, нельзя рисковать… Кажется, гостеприимного хозяина ее сообщение не обидело. Как же сложно его понять!

Мисани решила совсем не спать этой ночью. Одну из горничных она попросила приготовить чашку ксатамичи, обезболивающего с сильным тонизирующим эффектом, его обычно пили утром, чтобы облегчить менструальные боли. Горничная предупредила, что если госпожа выпьет отвар после полудня, то всю ночь не сомкнет глаз. Мисани заверила ее, что готова рискнуть, потому что только ксатамичи облегчит ее страдания.

Служанка выполнила просьбу. Мисани никогда прежде не пила ксатамичи или чего-то в этом роде: циклы ее всегда, к счастью, проходили удивительно безболезненно. А теперь она поняла, почему горничная ее отговаривала: спать вообще не хотелось, и сознание, несмотря на поздний час, оставалось абсолютно ясным. Бездействие раздражало неимоверно, и она решила выйти в ночной сад, чтобы прогуляться.

Мисани как раз намеревалась воплотить свой план в жизнь, когда сквозь бумажные ширмы услышала глухой стук, как от удара. В саду есть кто-то еще. Мисани вздрогнула от ужаса, внезапно осознав, что враги наконец настигли ее.

Она вся обратилась в слух, ожидая другого звука. Сердце гулко бухало в ушах, пожалуй, слишком громко. Сдавило виски. Шепот — какой-то короткий приказ, слов не разобрать. Последние сомнения рассеялись. Оставалось ждать, когда зашуршат отодвигаемые ширмы, и молиться всем богам, чтобы эти люди как-нибудь прошли мимо, передумали, просто оставили ее в покое.

Мисани прикрыла глаза, притворяясь спящей. И это произошло. Дерево тихо прошуршало о дерево — медленно и тихо, чтобы не потревожить ее сон. Легкий ветерок снаружи принес здоровый, свежий запах садовых деревьев, но к нему примешивались металлические нотки мужского пота. А потом отвратительно запахло маслом матчоула. Человек, вдохнувший его, мгновенно лишается сознания.

Скрипнула кожа — кто-то опустился на колени рядом с ложем Мисани.

Она завопила так громко, как только могла. Одним движением откинула одеяло и швырнула в лицо злоумышленнику пригоршню красного порошка. Мисани удалось пронести в комнату шипучую соль для ванн. Ошеломленный незнакомец отшатнулся, но порошок попал на лицо. Острые кристаллы мгновенно стали разъедать глаза, зашипели на губах и языке, смешиваясь со слюной. Еще одна тень метнулась к ней, но Мисани откатилась с подстилки и вскочила на ноги. Вместо ночной сорочки на ней была обычная одежда, и изогнутый кинжал блестел в бледном лунном свете.