Последний магог

Тогда-то я и узнал, что у госпиталя есть еще одно крыло, где лечат безумных. Вернее, как рассказала мне одна сестра, их там не лечат, их там держат, потому что ничто в этом мире не может излечить их, одна лишь милость Небес. Она работала там, эта сестра, и видела много скорбей. Она-то и сообщила мне однажды, что в этом крыле содержится человек, который вроде бы говорит на моем языке.

— Очень похоже, — прибавила она.

— Но я же не говорил при вас на своем языке, — удивился я.

— Все равно. У вас акцент похожий.

Мне стало интересно, и я принялся расспрашивать ее об этом человеке. Она улыбнулась.

— О, он очень странный. Он похож даже не на безумца, а на очень эксцентричного чужестранца. Он говорит, что он пророк, что общался с ангелами. Видимо, он очень больной человек. И очень старый. Никто не знает, сколько ему лет, потому что у него нет документов. Ах да, он говорит, что его принесли в страну ангелы.

Так я понял, что в соседнем крыле содержится Сбегу.

Нельзя сказать, что меня охватила радость при этой догадке. Первым делом я начал обдумывать, как преподнести эту новость сбегутам. Да, у этого старого человека, содержащегося в доме для безумцев, были свои последователи, обожествляющие его, поклоняющиеся ему. Знает ли он об этом? Знают ли они? Как встретят они новость, что их кумир содержится в доме скорби? Как воспримут это известие от меня? И я решил не говорить им, а сначала встретиться со Сбегу. У меня еще оставались сомнения в том, что это он.

Сестра провела меня в соседнее крыло. Мы шли по длинным, высоким белым коридорам. Всюду были дюжие санитары. Они сторожили больных. Видел я и больных — ничего, обычные, только очень тихие люди, очень занятые, очень задумчивые. Наконец меня ввели в одну палату, где было две койки. Одна была пуста, а на другой сидел, скрестив ноги, веселый толстенький старик. Увидев нас, он расцвел улыбкой.

— Еда! Еда! Еда! — принялся повторять он.

Я смотрел на него. Он, без сомнения, был магогом. Но Сбегу ли это? Что он тогда делает здесь, в доме для душевнобольных?

Я поздоровался с ним на нашем языке.

Лицо его сразу стало испуганным, улыбка исчезла, он растерянно переводил взгляд с меня на сестру.

— Я пришел пожелать вам здравия, — продолжил я. — Все ли у вас благополучно?

Он молчал и смотрел испуганными глазами, его взгляд обшаривал меня с головы до ног.

— Ты тэнгэр? — наконец выдавил он.

Я улыбнулся.

— Нет. Я такой же человек, как и вы.

— Почему ты говоришь на моем языке?

— Потому что я магог, как и вы.

— Что ты здесь делаешь? Тебя подослали тэнгэры?

Он все больше и больше волновался, пот выступил у него на лбу.

— Нет, — спокойно отвечал я. — Я работаю в этом госпитале, и мне сказали, что тут содержится человек, говорящий на языке моей страны. Я пришел спросить, не могу ли чем помочь.

— Не можешь, не можешь! — повторил он много раз. — Мне было разрешено здесь… мне сказали, что я могу…

Я молча ждал, когда он выскажется.

— Мне сказали, что я могу здесь отдохнуть, — твердо закончил он.

— Вот оно что, — произнес я.

— Да, да, да! — затараторил он. — Отдохнуть! Потому что я очень устал. Потому что…

— Да, продолжайте, — попросил я, так как он замолчал.

— Потому что я Сбегу! — выпалил он.

Помню, ничто не всколыхнулось во мне от этого признания. Я уже и так знал, что это он. Да, тот самый Сбегу, человек из хосуна Шурши, усумнитель, испепеленный небесным пламенем, восхищенный тэнгэрами, сидел передо мной. И что же? Я принялся его расспрашивать о том, как он сюда попал? Попытался выспросить, действительно видел ли он тэнгэров? Постарался выяснить, как они выглядят? Ничего этого я не сделал. Я просто стоял и не знал, что делать. А он снова заулыбался, придя в прежнее доброе расположение духа. Он не задавал мне вопросов. Этому человеку было все равно, кто я, какого хосуна человек, кто мои родители. Он был не здесь. Он был неживой. Он был легенда.

И вдруг он заговорил.

— Скажи им, чтоб не молились, — проговорил он явственно, продолжая улыбаться. — Скажи — пусть замолчат. Мне щекотно от их молитв. Я не смогу их спасти. Мне был дарован отдых. Я больше не буду ничего делать. Скажи им.

Остолбенев, я заставил себя кивнуть. Он тоже мне мелко покивал в ответ, лучась улыбкой. Казалось, он был счастлив. Выглядел он безмятежно. Выглядел отдохнувшим. У него был хороший аппетит.

Да, он выглядел счастливым.

Я долго смотрел на него, а потом ушел оттуда. Сестра задавала вопросы, дознавалась, о чем мы говорили, но я молчал. Я взвешивал фразы, которые скажу сбегутам. Мне было заранее их жаль. Мне было жаль всех, и себя тоже. В душе моей была скорбь.

Поэтому я так ничего и не ответил медицинской сестре.

ДАР

В гавани было много кораблей, но мы сразу нашли нужный — нашли по толпе, сгрудившейся у сходен. Это были все магоги — всех возрастов и званий, воины и старики, женщины и дети. У всех с собой были узлы, все старались протащить эти узлы на корабль и пролезть следом. Лезли молча, не вступая в разговоры с командой.

— Скажите, почтенный, — обратился Языгу к одному осанистому человеку, — нужно ли платить за проезд на этом судне?

Тот лишь кивнул.

— А кому платить? — допытывался Языгу.

— На корабле заплатишь, — соизволил ответить тот.

Мы вклинились в толпу и вскоре оказались на корабле. Он был небольшой, и удивительно мне было, куда сумело вместиться то множество народа, которое я видел перед сходнями. Большинство разместилось в трюме, на каких-то ящиках, в то время как остальные ухитрились занять небольшие комнатки наверху. На всех их не хватило, и нам с Языгу пришлось спускаться в трюм.

Здесь было уже полно народа. Стоял гвалт. Никогда в жизни я не видел на таком ограниченном пространстве столько людей, говорящих на моем языке. Еле-еле сумели мы найти себе пристанище в темном углу, где тоже стояли ящики. Кое-как устроились. В это время в трюм спустились два человека и, проталкиваясь сквозь толпу, долго собирали плату. Мы с Языгу тоже отдали припасенные гроши. Прошло еще какое-то время, и судно отвалило от берега.

Не буду рассказывать, как мы плыли. Временами я поднимался наверх и смотрел на море. Оно было огромно. Бескрайние поля воды лежали вокруг, и не было на них ничего, кроме волн. Нас качало, иногда очень сильно. Многим было плохо. Дети и женщины болели. Нас не кормили, и пришлось довольствоваться тем, что каждый из нас припас на дорогу. Припасов этих было мало, поэтому скоро все стали делиться со всеми. Как я подсчитал, уже три раза день сменился ночью.

Еще при посадке на судно я заметил, что у многих перевязана правая рука, а лица искажены словно бы от сильной боли. На корабле мы поняли в чем дело. Уже на второй день моя рука неожиданно распухла и разболелась в том месте, где верный шаман нанес начертание. Одновременно то же произошло с Языгу: со стонами он прижимал руку к себе. Не помогали ни мази, ни наговоры. Рука болела так, что я и думать забыл про окружавшее нас безбрежное море. Да что я — весь трюм стонал и скрежетал зубами. Один старый шаман, который также превозмогал боль в руке, поведал нам, что боль может пройти только в земле Магог. Это был способ заставить ослушников возвратиться.

— А если не вернешься? — спросил его кто-то.

Шаман медленно покачал головой.

— Никто не знает, что произойдет тогда. Боль может усилиться. А может и пропасть.

— Что же делать?

— Терпеть, — промолвил шаман.

И мы терпели, пока не произошло это.

Однажды нас разбудил оглушительный грохот. Это били в борт волны. Даже не волны — ужасные валы величиной с курган швыряли корабль, обрушивались на него со всех сторон. Вскоре стало еще хуже: свет померк, свирепый ветер пополам с секущим дождем налетал на судно, которое плясало на косматых волнах, как перо птицы.