Консул

— На каком конгрессе Коминтерна вы слушали его последний раз? — спросил Ярков.

Лэнд прищурил глаза, потер виски, вспоминал.

— На пятом.

— Где это происходило? В каком помещении?

Лэнд улыбнулся:

— Я хорошо помню, это происходило в Смольном.

— Так. Ясно, — сказал Ярков. — Так что же вы от нас хотите?

— Я хочу, чтобы вы послали телеграмму в Москву в Коминтерн товарищу Димитрову, сообщили бы ему, что у Лэнда провалился радист и мне грозит опасность. Но дело, которое мне поручено, а это очень важное революционное дело, мною подготовлено, и скоро вспыхнет восстание. Пока придет ответ от товарища Димитрова, я прошу предоставить мне убежище в советском консульстве. Спрятать меня здесь. Иначе мне конец… Смерть…

У Пети сжалось сердце. Он понимал, что только крайняя опасность могла привести этого человека сюда.

Ярков встал, подошел к окну. По улице прогуливалась влюбленная парочка, возле дуба трое молодых парней, опершись на чугунную решетку, курили, поглядывая на окна консульства.

— Вы видите, за мной следят, — сказал обеспокоенно Лэнд. — Я не смогу выйти из консульства.

То, что произошло затем, ошеломило Петю.

Ярков энергично придавил папиросу в пепельнице и жестко, властно произнес:

— Вон отсюда, провокатор! Скажите своим хозяевам, что они просчитались!

Консул нажал кнопку, и по зданию зазвенел сигнал тревоги. Лэнд пожал плечами, затем выхватил из кармана револьвер и выстрелил в упор в Яркова. Схватил со стола хрустальную пепельницу и швырнул ее в окно. Уцепившись за гардину, с ловкостью кошки выпрыгнул в палисадник, перемахнул через железную решетку на улицу.

В кабинет консула сбежались люди.

Ярков встал из-за стола и подошел к окну. У парней в руках были блокноты, у влюбленной парочки фотоаппараты. Лэнд позировал перед фоторепортерами, размахивал руками, а затем упал на мостовую. На улице собиралась толпа.

— Вы ранены! — воскликнул Петя, когда Ярков повернулся лицом к собравшимся.

— Нет, — ответил спокойно консул. — У этого негодяя дрожала рука, а меня поцарапало стеклянной крошкой.

На краю толстого зеркального стекла, покрывавшего стол, изморозью искрилась глубокая лунка, от которой веером расходились трещины. Пуля, ударившись в край стекла буквально в нескольких сантиметрах от груди Яркова, отскочила рикошетом в противоположную сторону, разбила настенные часы и упала на пол. Ярков поднял пулю. Она была сплющена и еще горячая.

— Ян Карлович, — обратился Ярков к дежурному по охране, — вызовите врача, чтобы он вынул из моего лица стеклянные крошки. Петя, вы оставайтесь на месте. Ничего не трогать до прихода полиции. Все остальные идите. Прием в консульстве отменить.

Константин Сергеевич набрал номер телефона.

— Полиция? Говорит советский консул Ярков. В консульство ворвался вооруженный бандит, учинил стрельбу. Немедленно вышлите чиновника для составления протокола.

Петя сидел и еле сдерживал дрожь в коленях. Ярков усмехнулся:

— А нервишки у тебя, брат, слабенькие.

— Но как вы угадали, что он провокатор? — спросил Петя. — Я ему поверил.

— А я сразу определил, что за тип, но хотел досконально удостовериться.

— На чем вы его поймали? — поинтересовался Петя.

— Во-первых, коммунист, работающий в подполье, никогда не пришел бы в советское консульство, что бы ему ни грозило. Во-вторых, он сказал, что слышал речь Владимира Ильича на пятом конгрессе Коминтерна, когда Ленина не было уже в живых. В-третьих, ни один конгресс Коминтерна не проходил в Смольном. А в-четвертых — его поклоны перед портретом Ленина, то, что он назвал меня "товарищем советским консулом", а не просто "товарищ консул", и другие детали его поведения не оставляли сомнения, что он провокатор.

Пришел врач. Пинцетом очистил лицо Яркова от стеклянных крошек, смазал зеленкой.

— Эк, как вы меня разрисовали, — посмотрел на себя в зеркало Ярков. — Прошу вас, доктор, остаться здесь до прихода полиции.

Врач подошел к столу, посмотрел на лунку, покачал головой.

…А на улице шумела толпа. "Лэнд" кричал, что его заманили в советское консульство и принуждали работать для Коминтерна, готовить коммунистическую революцию в Финляндии.

— Хотели убить! — всхлипывал провокатор, размазывая кровь на руке, поцарапанной разбитым им стеклом.

… По тротуару к консульству бежала маленькая, тоненькая женщина, бежала, широко раскрыв рот, размахивая руками, как бегут к финишной черте по спринтерской дорожке. Увидев толпу, остановилась:

— Что случилось? Консула убили? — Катя схватила за руку первую попавшуюся женщину и глянула на нее глазами, полными отчаяния и ужаса.

Женщина вздохнула:

— Веру в нас хотят убить. Не устраивает наша мирная жизнь. Ну да ладно, — махнула она рукой, — вон полиция едет. А консул, говорят, жив остался.

Катя остановилась в нерешительности. Полиция разгоняла толпу. Один из чиновников вошел в здание консульства.

"Пойти? Рассказать все?" — стучала в висках Кати мысль. Она подошла к крыльцу. Какой-то человек изнутри наклеивал на стекле квадратик бумаги, на которой печатными буквами было написано: "Сегодня приема в консульстве нет". Катя побрела домой.

Глава 22

В РЕДАКЦИИ

Швейцар ловко поймал пальто, которое сбросила мадам Тервапя, и успел отвесить поклон знатной даме, а она устремилась наверх по отлогой мраморной лестнице. Машинально отвечая на приветствия сотрудников редакции, мадам Тервапя пронеслась по широкому коридору, стены которого увешаны репортерскими фотографиями королей, президентов и русского царя, посетивших страну за последние пятьдесят лет. Сонни толкнула дверь с белой табличкой "Главный редактор" и, миновав не успевшую вскочить со стула секретаршу, вкатилась в дымный кабинет главного редактора.

Пауль Вальстрем, говоривший в это время по телефону, высоко вскинул мохнатьте брови, видя, как мадам Тервапя, затормозив свое стремительное движение, погрузилась в огромное кожаное кресло перед его столом. Вальстрем придвинул гостье сигареты, пепельницу, чиркнул о подошву башмака спичку и, не переставая говорить по телефону, поднес огонь мадам Тервапя.

Сонни глубоко затянулась. Левая рука ее нервно отстукивала какой-то воинственный марш по отполированной поверхности редакторского стола. Она обвела нетерпеливым взглядом кабинет, где все ей было знакомо уже много лет. На столе, как снаряды, лежали горкой толстые, остро заточенные карандаши. Темные закопченные стены были увешаны мрачными пейзажами. В углу, на высокой подставке из красного дерева, выставил свою бородку бронзовый Мефистофель. В другом углу Афродита, выточенная из черного дерева, походила на современную загоревшую пловчиху.

Редактор продолжал говорить со своим корреспондентом в Берлине, делая какие-то заметки в блокноте, который он локтем прижимал к столу. Пол вокруг редакторского кресла был завален взъерошенными листами газет.

Пауль Вальстрем принадлежал к тому типу мужчин, возраст которых от сорока до семидесяти трудно определить. С тяжелой головой, покрытой темно-рыжими жесткими завитками волос, смуглый, с неожиданно светло-серыми глазами, довольно грузный, он прочно сидел в своем редакторском кресле.

Закончив наконец разговор, Вальстрем оттолкнулся ногой от стола, повернулся в кресле на сто восемьдесят градусов и, остановив его вращение перед мадам Тервапя, весело спросил:

— Ну, тигрица, чего распалилась? Опять скандалить пришла?

— Шутки в сторону, Пауль, — сверкнув изумрудными глазками и подняв предупреждающе руку, сказала мадам Тервапя. — Ты видел статью в "Черном медведе"? note 3 Ты видел? — звонко воскликнула она, потрясая газетой над рыжими кудрями редактора.

Note3

Черный медведь был эмблемой финских фашистов.