Страница 44 из 45
— Вы живы, здоровы? — кричал Анатолий Васильевич в рупор.
— Мы живы-ы! Мы живы-ы! — надрываясь, отвечала Антошка.
Антошка вглядывается в лица моряков на борту катера. Ищет среди них Виктора. Моряки в брезентовых плащах и капюшонах, защищающих от ледяных брызг и морского ветра, похожи друг на друга: все молодые. Который же из них Виктор? Может быть, тот, что стоит позади отца? Или крайний слева? Не может быть, чтобы Витька не встречал ее.
Ей не терпится крикнуть: «Виктор! Витя! Витька!»
Милая Антошка! Не зови! Может быть, и откликнется кто, ведь, наверно, среди них есть и Викторы. Все эти моряки носили пионерский галстук, были тоже горнистами, барабанщиками, и все они на торжественной линейке в школе, подняв в салюте руку, клялись свято хранить заветы Ленина. И все они крепко держат свою клятву.
Не зови!
Ведь ты ищешь того, единственного Витьку из пионерского лагеря «Заре навстречу». Помнишь, длинноногий, босой, он бежал по дорожке, посыпанной белой галькой, взбирался на серебряную от росы трибуну и, обратив горн раструбом к зорьке, трубил: «Вставай, вставай, дружок!» А ты, маленькая девчонка, закутанная в одеяло, стояла, прижавшись к стволу акации, и слушала, как мальчишка будит солнце, будит море и степь. Он разбудил и в тебе тогда прекрасное чувство, которое ты носишь в своем сердце вот уже несколько лет.
Ведь ты ждешь того Витьку со светлой прядью выгоревших волос на лбу, сероглазого горниста. Тебе нужен тот Витька, который тайком положил тебе на тумбочку головку подсолнечника с необлетевшими лепестками, тот, который на листке тетради написал странное слово: «Извини!» — и завернул в него васильки. Ты ждешь того, кто прислал тебе письмо с солдатской клятвой: «Кончатся патроны — буду грызть зубами фашистскую гадюку».
Тот, единственный, Витька далеко от Мурманска и Баренцева моря. Он в партизанском отряде на белорусской земле. В его руках не горн, а автомат. Он со своими товарищами притаился сейчас в балочке и ждет. Ждет, когда по железнодорожному мосту, побелевшему от инея, помчится поезд, которому не суждено достигнуть восточного берега реки — паровоз вздыбится и вместе с фермами моста рухнет вниз, увлекая за собой тяжело груженные вагоны. Лопнут льды, и по Западной Двине прокатится эхо, возвещая об очередной победе народных мстителей.
Виктор курит цигарку, волнуется, ждет. Ждет этого взрыва, который приблизит победу, ждет самой победы, ждет тебя, Антошка. И сейчас, сидя в балочке, сжавшись от мороза и напряженного ожидания, он вспоминает серебряную от росы трибуну и кряжистую акацию, из-за которой за ним следят глаза девчонки, закутанной в серое одеяло.
Не зови, Антошка. Подожди того, единственного Витьку, который, сжавшись в комок, тоже ждет…
— До встречи на земле! — кричит отец, и катер уносится в туманную мглу.
Конвой втягивался в Кольский залив. На борт поднялся советский лоцман.
Последний раз собрались в кают-компании. Капитан Макдоннел откупоривает бутылку вина, для Антошки принесли апельсиновый сок.
Сюда пришел и капитан Паррот. Он мрачен. Ему тяжело сходить на берег не со своего корабля.
Елизавета Карповна пошла в лазарет навестить своих больных. Матросы крепко жмут ей руку, благодарят. И только у одного своего пациента не остановилась Елизавета Карповна — у койки, на которой лежал фашист.
— Ну вот, — сказала она, появляясь в кают-компании. — Я попрощалась со своими пациентами, теперь я вам не нужна, и мы пойдем собирать вещи. Я только хотела выяснить очень важный для нас с Антошкой вопрос — как быть с Джонни? Мы хотели бы взять его с собой в Москву до тех пор, пока не будут разысканы его родители.
— Если их не найдут, мы усыновим Джонни, — авторитетно заявила Антошка.
Капитан посоветовал решить этот вопрос на берегу в английской миссии, и все протянули Елизавете Карповне и Антошке свои записные книжки: хотели получить автографы.
— Ну, мы пошли укладываться, — сказала Елизавета Карповна, записав в каждую книжку свою фамилию. — Я хочу пожелать вам…
— Нет, нет, — перебил ее мистер Эндрю. — Во-первых, прощаться будем только тогда, когда бросим якорь, а встать на якорь без вашей помощи мы не можем. Прибыл большой конвой, и на все корабли не хватило лоцманов со знанием английского языка. Поэтому нужен переводчик.
— Ну что с вами поделаешь! — рассмеялась Елизавета Карповна. — Пойдем, Антошка, ставить корабль на якорь.
Поднялись на капитанский мостик. Справа были уже отчетливо видны скалистые берега и округлые сопки, покрытые снегом.
Советский лоцман, молодой, веселый, обрадовался им, как будто давно ждал их, и Антошка повисла у него на шее. Это был первый советский человек с советской земли за долгое время.
— Передайте команду: «Приготовиться к швартовке!» — попросил он Елизавету Карповну.
Сейчас и она, отлично знавшая язык, была в затруднении. Что такое швартовка? Но капитан уже сам понял, чего хочет от него лоцман.
— Отдать якорь! — командовал лоцман.
— Какая глубина? — спросил капитан.
— Восемьдесят метров.
— Мне нужно в ярдах. Каков здесь грунт?
Елизавета Карповна еле успевала и поручила дочери перевести метры в ярды.
Антошка быстро шевелила губами,
— Глубина восемьдесят один ярд, — сказала она.
— С проверкой решала? — улыбнулась мать.
— Да.
— Травить якорную цепь! — продолжал отдавать команду лоцман.
Загрохотала и заискрилась якорная цепь; боцман, легонько притрагиваясь к нырявшим вниз звеньям, пальцами считал метки, чтобы определить длину стравленной якорной цепи.
— Травить второй якорь!
Уже начало темнеть, когда якоря забрали за грунт. Боцман для верности поплясал на натянутых якорных цепях, и его возглас «якорь забрал» был встречен всеобщим ликованием.
— Вот теперь мы прибыли! — Капитан пригласил лоцмана к себе в каюту, чтобы завершить формальности.
Елизавета Карповна с Антошкой побежали вниз за Джонни, Пикквиком и чемоданами, с которыми сидел в их каюте Улаф. Вид у него был очень грустный.
По кораблю задребезжали звонки.
— Опять колокола громкого боя? — испуганно спросила Антошка.
— Нет, нет, — успокоил Улаф, — это капитан вызывает всех на верхнюю палубу. — Он взял чемоданы и понес их наверх.
Елизавета Карповна одела Джонни, который решил, что его понесут гулять, и радостно смеялся. Пикквик покорно уселся и вытянул морду — надевай, мол, поскорее ошейник.
— Давай присядем, — сказала Елизавета Карповна.
Присели в пустой и теперь такой неуютной каюте, и стало почему-то немножко грустно.
— Неужели мы доплыли? — подпрыгивала на койке Антошка.
— Дошли, — предупреждающе погрозила пальцем мама.
Поднялись на верхнюю палубу. Там готовились к какой-то церемонии. Матросы и офицеры выстроились вдоль борта.
— Наверно, ожидают начальство из английской миссии, — решила Елизавета Карповна, — иди быстрее.
— Смирно! — скомандовал капитан.
Матросы замерли. Елизавета Карповна не знала, как поступить — идти ли вперед или повернуть назад.
Мистер Макдоннел подошел к ним и взял под козырек.
— Уважаемые миссис Элизабет и мисс Анточка! Поздравляем вас с прибытием на вашу родину. От всей команды выражаем вам глубокую благодарность. Вы обе — отличные парни и стали нашими добрыми друзьями. Сегодня мы изменили своей традиции и должны сказать, что женщины на борту корабля приносят счастье.
Антошка пробежалась глазами по рядам. Мистер Паррот тоже был здесь в полной форме капитана третьего ранга военно-морского флота.
Мистер Макдоннел сделал знак рукой. Матрос подал ему капитанскую фуражку.
— Мисс Анточка, мы посвящаем сегодня вас в моряки. Примите на память о нашем путешествии эту фуражку. — И мистер Эндрю торжественно под веселый гул матросов водрузил, как корону, капитанскую фуражку на голову девочки.
Антошка поблагодарила и на виду у всей команды развернула маленький, ослепительно красный треугольник и не спеша повязала его себе на шею.