Где ты, маленький "Птиль"

— И с их помощью квистор и без спутника может засечь вылет неясных нам пока наших бетонозаливающих устройств, — сказала Пилли. — Может, — сказал. Орик.

— Значит, этот маневр должен быть особо скоростным и нужна какая-то срочная разработка: летательных аппаратов, приспособленных к заливке поверхности бетоном, просто не существует, — сказала Пилли.

— Да, — сказал Ир-фа, — но я уверен, что это возможно.

— При всей моей, мягко говоря, неприязни к «гнезду» есть что-то бездушное в том, что мы их просто навеки замуруем. Тем более там есть политоры, которые вправе рассчитывать на свободу. Я уже не говорю о том, что верхушка обязана быть судима народом, — сказала Пилли.

— Вы правы, — сказал Ир-фа. — Но выпускать их по одному мы сможем, если действительно есть еще один вход в «гнездо», под квисторией или где-то еще. Так что наличие двери под лифтами следует проверить. И быстро. Времени в обрез.

Раздался резкий звонок в дверь, Ир-фа открыл, влетел весь в кровоподтеках Трэг и крикнул, что от второго южного входа сообщили, что они на последнем издыхании — горгонерровцы вдруг ночью бросили туда большие силы.

Все уже были на ногах, только мы с папой, сидя, замерли на месте.

— Трэг, — сказал Ир-фа, — немедленно свяжитесь с а, Тулом, кажется, он в северном лесу и там тихо — пусть бросит пару десятков машин ко второму южному. Митя, уль Владимир — будьте здесь, это моя квартира, еду найдете.

Они исчезли мгновенно, и через секунду все стихло.

7

Особую опасность для геллов представляли ситуации, когда они, нападая с воздуха, погибали, получив лишь пусть и значительное, но ранение. Раны эти могли быть вполне излечимы, получи их гелл, сражаясь на земле, но, когда пуля застигала гелла в воздухе, он просто разбивался, камнем падая вниз. И как это ни нелепо, поначалу большого труда стоило уговорить геллов подыматься в воздух только с парашютами за спиной: какая-то понятная и все же необъяснимая гордость вызывала у них полное неприятие парашюта. Раненные в воздухе, они сами раскрывали парашют или он срабатывал автоматически за счет начального ускорения падающего тела, если гелл был без сознания (или мертв). Наверное, это было тяжелое зрелище, когда спасительный парашют приносил на землю мертвого гелла.

Но именно парашют спас Латора в ту ночь, когда мы с папой остались у Ир-фа и, похоже, все-таки уснув, проспали совсем немного, может, пару часов, и были внезапно разбужены: санитары вместе с Ар-кутом разбудили нас, принеся в дом Ир-фа тяжело раненного Латора. Со слов Ар-кута Латор был вовсе не безнадежен. Все дальнейшее происходило на наших с папой глазах, хотя Ар-кут и предложил нам выйти в другую комнату. Латора положили, раздвинув стол, прямо на него, накрыв сначала его чистыми простынями и распоров и сняв с Латора всю одежду: было страшно смотреть на его совсем белое тело, все в ссадинах, ранах и кровоподтеках. Он был бледен и все же частично, как сказал Ар-кут, в сознании: веки его вдруг слабо приоткрывались. С помощью медсестры и одного из санитаров Ар-кут колдовал над Латором, извлекая из тела Латора пули и осколки, дезинфицируя раны и накладывая швы. Я глядел на все это, обмерев, застыв, зажавшись, с какой-то тупой ровной спрятавшейся болью. Честное слово, если бы я смотрел кино, где все это происходило, и успел бы полюбить Латора так же, как в жизни, — я бы расплакался, как малый щенок.

— Вы плохо себе представляете гелловы фокусы, — качая головой, говорил Ар-кут. — Когда машины квистора поливают нас огнем сверху, их скорость, естественно, несколько падает, и гелл, находясь на курсе вражеского корабля, способен в последний момент уйти от столкновения, даже если машина сделает бросок в его сторону. В момент «расхождения» гелла и машины гелл стремится сделать очень резкий бросок магнитной миной, чтобы она «прилипла» к борту корабля. Этим и занимался сегодня Латор. Взорвал три машины.

Ар-кут сделал знак рукой, призывая к полной тишине, и, манипулируя маленьким аппаратом и датчиками, «прощупал» всего Латора и тут же по коммуникатору связался с больницей.

— Пришлите машину к дому Ир-фа для Латора, — сказал он. — Сделайте все толково, он выкарабкается, да, очень крепкий организм. Жду. — Потом добавил, уже нам: — Бедная Лата, как и другие жены, привыкла ждать его по два-три дня в полном неведении. Кстати, уль Владимир, не хотите ли слетать с нами в больницу: обработать вновь ваши раны. Ну как?

— Полетишь со мной? — спросил у меня папа.

— Да не знаю, — сказал я, вдруг почувствовав какую-то тревогу.

— Может, я усну. Ты возьми ключи, вон они, на столике.

Папа кивнул. Тут же почти сразу прилетела машина, и все они, неся Латора на носилках, ушли. Я остался один. Не гася свет, я, закинув руки за голову и уставившись в потолок, вдруг остро почувствовал, как мне не хватает Оли, я скучаю по ней — и все тут. Ей-то, как и Сириусу, повезло — она на подлодке Рольта, в неуязвимом плавающем доме. Так уж вышло. А что, если нас с папой забросить к нему — там куда легче ждать, жизнь разнообразнее, да и вообще можно что-то делать, кому-то помогать. И вдруг, вспомнив, как папа спросил, полечу ли я с ним в больницу, я догадался, почему я, отказываясь, почувствовал какую-то тревогу. Вот, оказывается, в чем дело! Я «догадался», что, когда он улетит, я могу улепетнуть из дома. Куда? Зачем? Нет, в тот момент я об этом не думал. Да, дело ясное — надо отправиться в ночной город. Оставлю записку, погуляю и вернусь. Я мигом черкнул записку, сунул в карман револьвер и выскочил на улицу. Не знаю, что на меня нашло — «мудрость» какая-то, что ли, рассудительность, но я решил, что не буду спрашивать, где второй южный вход: там шел бой, и, коль скоро я не мог включиться в военные действия, то и нечего мне там болтаться у политоров под ногами и мешать им. Если входов было всего двенадцать (по три на каждую сторону света), то где-то в центре города пересекались шесть кординальных трасс, улиц, разве что, каждые три, идя параллельно друг другу, вряд ли были соседними, скорее всего — шли через улицу; я дошел до ближайшего перекрестка и произвольно свернул налево, ощущая, что условный центр там и там же пересечение основных направлений в городе. Пройдя несколько перекрестков и прислушиваясь, я снова свернул налево в поисках этого центра пересечения и останавливался на всех углах уже перпендикулярного первому направления; только в одном случае я почувствовал, что отдельные взрывы и выстрелы идут с этой стороны; тогда я пошел в противоположную. Прохожих и пролетающих малых машин было немного, но все же были, и в случае чего я мог узнать дорогу обратно: название улицы, где жил Ир-фа, я прочесть все равно не мог. В том, что я обязательно найду один из выходов наверх и, возможно, повидаю знакомых мне политоров, — я был уверен: любая улица, если она и не выходила прямо к лестнице наверх, рано или поздно кончалась, упираясь в кольцевую улицу города, и я неминуемо дошел бы до одной из лестниц. Пока же я шел по одной из обычных, прямых улиц.

Занятное дело: чем-то я был взвинчен, и поэтому мне как-то неуютно было пользоваться движущимся тротуаром; да, он был «быстрее» моих ног, но на нем я чувствовал свою неподвижность и предпочел идти пешком.

Вдруг, скосив глаз, я увидел до смешного простое «явление»: по движущемуся тротуару, которым я пренебрег, быстро шла (и я мог это делать, удвоив скорость) девушка с автоматом на плече. Почувствовав мой взгляд, она тоже поглядела на меня… и я узнал Тикки, милую девушку, которая сидела со мной и папой за одним столиком на вечере технициума.

— Привет! — крикнул я, обрадовавшись и прыгая на ленту ее тротуара. — Здравствуй, Тикки. Какая ты… с автоматом!

— О! — Она явно узнала меня и, по-моему, обрадовалась, что я узнал ее. — Уль Митя!

— Просто Митя, — сказал я. — Ты куда, Тикки?

— Я? А вы?

— Не «вы», а ты, — поправил я ее.

— Согласна. Что ты здесь делаешь?

— Ничего. Иду. Скучно стало.