Мендель

Оно давало законченное гуманитарное гимназическое образование тем, кто вышел из провинциальной школы. Два его курса соответствовали седьмому и восьмому классам классических гимназий, предназначенных в больших австрийских городах для отпрысков привилегированных сословий империи. Отпрыскам не было нужды в Philosophische Lehranstalt — они учились в классических гимназиях. Сюда поступали дети тех дворян и чиновников, чей кошелек вынуждал пользоваться школой второго разряда. Поступали дети мелких и средних буржуа, которые не были в силах пробить сословные кордоны, и изредка выскочки из самого низа, из сословия пашущих землю, такие, как Ганс Мендель.

«Теперь мы должны познакомиться с Австрией, со страной, которая до марта 1848 года была почти так же недоступна взорам иностранцев, как Китай до последней войны с Англией» [17] — такими словами в 1851 году Энгельс начал одну из своих статей для «Нью-Йорк дейли трибюн», посвященных обзору политических событий середины XIX века [18].

Она занимала центр Европы, эта огромная «лоскутная» многонациональная монархия. В ее строе на свой лад проявлялись черты уклада, хорошо известного нам по быту николаевской России.

Жизнью этой империи распоряжался Меттерних — умнейший, хитрейший, подлейший — столп «Священного Союза».

Используем точное свидетельство такого замечательного современника той эпохи и тонкого аналитика, как Энгельс:

«…Правительство князя Меттерниха, — писал он в уже цитированной статье, — руководилось двумя принципами: во-первых, каждую из различных наций, подчиненных австрийскому государству, держать в узде при помощи всех остальных наций, которые находились в таком же положении; во-вторых, — и таков вообще главный принцип всех абсолютных монархий — опираться на два класса: на феодальных землевладельцев и на крупных денежных воротил, уравновешивая в то же время влияние и силу каждого из этих классов влиянием и силой другого, чтобы у правительства, таким образом, оставалась полная свобода действий.

…Огромные барыши, которые банкиры, биржевые спекулянты и государственные поставщики постоянно умеют извлекать из абсолютной монархии, возмещались почти безграничной властью правительства над их личностью и имуществом. Поэтому с их стороны нельзя было ожидать и тени оппозиции. Таким образом, Меттерних мог быть уверен в поддержке двух самых могущественных и влиятельных классов империи, а кроме того, он располагал армией и бюрократией, которые были организованы как нельзя лучше для целей абсолютизма. Гражданские чиновники и офицеры австрийской службы образуют особую породу людей, их отцы служили императору и их сыновья тоже будут служить ему… они с одинаковым презрением относятся к венгру, поляку, немцу, румыну, итальянцу, хорвату и т.д. — ко всякому лицу, не носящему на себе печати «императорско-королевской» должности и обнаруживающему особый национальный характер…

…Всякая старинная, прочно установленная, наследственная власть охранялась в такой же мере, как и власть государства… И любое проявление непослушания каралось так же, как нарушение закона, посредством универсального орудия австрийского правосудия — палки.

Наконец, чтобы объединить в одну всеобщую систему все эти попытки создать искусственную устойчивость, духовная пища, которая разрешалась народу, отбиралась с самой тщательной предосторожностью и отпускалась до крайности скупо. Повсюду воспитание находилось в руках католического духовенства, верхушка которого наравне с крупной феодальной знатью была глубоко заинтересована в сохранении существующей системы. Университеты были организованы так, что они могли выпускать только специалистов, способных в лучшем случае достигнуть больших или меньших успехов во всевозможных специальных отраслях знания, но они совершенно не давали того универсального, свободного образования, которое, как предполагается, можно получить в других университетах.

Периодической печати совершенно не существовало, за исключением Венгрии, но венгерские газеты были запрещены во всех остальных частях монархии. Что касается литературы общего содержания, то ее сфера за сто лет нисколько не расширилась; после смерти Иосифа II она даже снова сузилась. И на всех границах, где только австрийские области соприкасались с какой-либо цивилизованной страной, в дополнение к кордону таможенных чиновников был выставлен кордон литературных цензоров, которые не пропускали из-за границы в Австрию ни одной книги, ни одного номера газеты, не подвергнув их содержания двух-трехкратному детальному исследованию и не убедившись, что оно свободно от тлетворного влияния духа времени» [19].

Этот мир должен был представляться. Иоганну Менделю гигантской ступенчатой пирамидой. На самом ее верху — уже под богом — были император и папа. По воле божьей они предопределяли, когда воевать и как молиться, и тем самым предопределяли судьбы дел и душ всех нижерасположенных смертных. Ступени пониже занимали соответственно очень высокие, просто высокие и менее высокие господа, жившие райской, почти райской и просто легкой жизнью — красивой, как их мундиры, или цветные костюмы, или сутаны. Еще ниже, отделенные всего одной ступенью от него самого, были непосредственные исполнители воли августейших, совсем высоких и просто высоких особ: глава магистрата, приходский священник, жандармский вахмистр.

Но и под той ступенью, на которой были и он сам, и папенька Антон, и маменька, и сестры, — тоже была ступень более низкая, самая низкая — на ней были те, кто не сумел выбиться из домовников-хойслеров в хозяева-бауэры. На нее легко могла сызнова скатиться и семья самого Иоганна. Особенно теперь, после несчастья с отцом.

Он мог пожертвовать всем, к чему стремился доселе, стать в доме работником и удержать себя и своих близких на этой ступени.

А мечтать он мог лишь о рывке всего на одну ступень вверх — на ступеньку мелких чиновников, приходских священников и учителей четырехклассных «коллегий для обучения искусствам, наукам и ремеслам». Приступочка, где ютились учителя прогимназий, «унтер-гимназий» — таких, как Троппауская, — была уже почти недостижимой. Для той приступочки надо было кончить университет, а он попал еще только в Философские классы.

Это формально светское заведение для большей части своих питомцев было не этапом перед университетом, а финишем их образования.

Большая часть педагогов Philosophische Lehranstalt были священниками. Именно они и только они преподавали половину предметов курса. Во-первых, этику, которая представляла собой не что иное, как развитие нравственного учения католицизма. Во-вторых, религию, то есть догматику католицизма, обзор учений отцов церкви, католическую церковную литературу. Далее следовали два курса, «теоретическая» и «практическая философия», которые тоже были философией католицизма и в которых вся история мировой мысли, вплоть до самых современных учений Канта, Шеллинга, Гёте и Гегеля, рассматривалась сквозь призму церковного мировоззрения. Такой была половина предметов. Вторая половина состояла из обычных, светских: латынь, немецкая литература, математика. Но даже физику в Философских классах преподавал монах ордена премонстрантов патер Фридрих Франц. И физиком преподобный господин Франц был действительно хорошим. Превосходным!… Падре Канизио ван Лиерде, епископ и генеральный викарий в Порфиреоне, в своей статье о Менделе, полемизируя с Ильтисом, подчеркивал, что задачей Philosophische Lehranstalt была подготовка кадров священнослужителей. И здесь епископ не грешил против исторической правды. Философские классы в большей мере были просто государственной семинарией, готовившей будущих «фараржей» (ксендзов) для дальних приходов, чем учебным заведением, призванным заполнять прорехи в образовании молодых людей, закончивших тогдашнюю австрийскую неполную среднюю школу и рвавшихся в университет. Однако само обучение здесь не накладывало никаких обязательств, кроме обязательства платить за него, и, окончив классы, можно было бы идти не в священники, а в учителя или в чиновники, если бы подвернулась вакансия. Если бы только подвернулась!…

[17] То есть до 1-й опиумной войны 1839-1842 годов. После поражения в ней китайское правительство по Нанкинскому договору впервые в истории вынуждено было открыть пять портов для иностранных кораблей. До этого общение с внешним миром всячески пресекалось.

[18] «Революция и контрреволюция в Германии». Маркс и Энгельс. Соч., изд. 2-е, т. 8, стр. 30.

[19] Маркс и Энгельс, Соч., изд. 2-е, т. 8, стр. 30-34.