Замок

— Да где же все, наконец?! — закричал он изо всех сил, но тишина была ответом, и в этой тишине он услышал далекое жалобное ржанье. «Нитор! Вот верный друг, который никогда не изменит!»

Ксавьер Людовиг бросился к черному ходу кухни. Коридор здесь был очень коротким, а дверь распахнута настежь.

Задний двор был пуст, низкая каменная изгородь отделяла его от теплиц и яблоневого сада, дорога между теплицами и садом вела на луга и пастбища. Молодой граф выбежал на дорогу и среди деревьев сада увидел коня.

— Нитор!

Конь повернул голову и радостно заржал, узнавая хозяина. Ксавьер Людовиг вложил саблю в ножны и пошел навстречу коню, который рысью тоже направился к хозяину.

— Нитор!.. Я знал, ты не предашь меня!..

Но конь вдруг остановился и тревожно всхрапнул.

— Ну, что же ты? — и тревога опять кольнула висок.

Конь ржал, вытягивал шею, мотал головой, переступал точеными ногами — и не подходил.

Он решил, что животное просто напугано, но он сумеет успокоить его, взяв за уздечку и погладив по шее, как делал много раз, и он поднял руку привычным подзывающим жестом.

Конь отшатнулся, издав жалобное, как стон, протяжное ржание. Помедлил несколько мгновений и вдруг сорвался в галоп и скрылся из виду, лишь топот копыт раздавался еще некоторое время в звенящей тишине.

«Я сплю, — думал Ксавьер Людовиг. — Это просто дурной сон. Это не может быть явью. Нужно сделать что-нибудь такое, от чего просыпаются. Может, встретить кого-нибудь…»

Он вернулся в замок через черный ход, но прошел не через кухню, а через кладовую — так было короче — в буфетную и потом в Большую столовую. Там в камине еще тлели угли, присыпанные золой. Он взял со стола подсвечник, раздул угли и зажег все пять свечей. Стало светло. Он чувствовал себя ослабевшим и больным, но причиной считал затянувшийся кошмарный сон, который следовало прервать усилием воли. Отходя от камина, подумал, что стоит, может быть, прижечь руку над свечой и проснуться от мнимой боли, во сне всегда достаточно ощутимой. Тут он вспомнил, что рядом с камином находится большое зеркало.

«Наверное, я скверно выгляжу, и наверняка у меня глупое выражение лица», — поставил подсвечник на подзеркальную полку, приблизившись к зеркалу с намерением привести себя в порядок.

Темная поверхность старого зеркала отразила яркий свет пяти свечей — и больше ничего. Ксавьер Людовиг почувствовал, как похолодели ладони. Он стоял прямо напротив зеркала и не отражался в нем! Протянув вперед обе руки, он увидел свои перепачканные пальцы, порванные манжеты, дотронулся до зеркала и ощутил под рукой холодное гладкое стекло. Он передвинул подсвечник на полке — зеркало послушно отразило дрогнувшее пламя свечей и темную бронзу литых лепестков — и все… Послышалось ли ему или действительно раздался шепот, но был этот шепот подобен грому: «Ксавьер Людовиг, ты — вампир!»

— Нет!!! — закричал он страшным голосом, задыхаясь. — Нет! Нет!

Дрожащей рукой схватил он тяжелый канделябр и ударил им в зеркало. Брызнули осколки, свечи погасли. Он схватил осколок покрупнее и резанул себя по запястью левой руки — и не почувствовал боли. В темноте он не видел пореза, поднес руку к губам — запястье было сухим. Он отбросил осколок, вынул саблю и полоснул себя по сонной артерии. На мгновение даже обрадовался — теплая кровь брызнула фонтаном, заливаясь за ворот и стекая по телу. «Сейчас я проснусь, — подумал он, поднося руку к ране и затем к губам. Ладонь была мокрой и липкой, а на языке он ощутил кисло-соленый вкус. Но кровотечение прекратилось, он даже почувствовал, как затягивается порез и высыхают на груди и на ладони потеки крови, превращаясь в мелкий порошок. «Это же смертельное ранение, я должен истечь кровью… Бред! Я даже не могу покончить с собой!..»

Остатки зеркала на стене отразили посветлевшее небо: противоположная стена была вся из больших окон, и свет щедро проникал в помещение.

Ксавьер Людовиг чувствовал себя больным. «Это не слабость и не болезнь, — понял он. — Это приближение рассвета. Ведь я теперь вампир. Солнечный свет… Я могу покончить с собой!»

Шатаясь, он прошел через зал и толкнул дверь на террасу, обе створки распахнулись. Небо было синим, нежно-бирюзовым на востоке, слабо розовеющая полоска обозначилась над горизонтом, звезды померкли.

«Первый солнечный луч коснется меня и я сгорю. Интересно, что я почувствую в этот момент? Будет ли это долго и мучительно или все произойдет очень быстро? Жаль. Столь о многом мечтать и столь мало успеть. Как жаль!..»

— Господин! Господин! — услышал он вдруг знакомый голос. — Вот Вы где! Слава Богу, Вы живы! Я уж Вас обыскался!

Это был слуга-ординарец. Он наконец-то очнулся, выбрался из разгромленной и залитой кровью кухни и отправился разыскивать своего господина. В правой руке он сжимал огромный кухонный нож. Он был хороший слуга и никогда не бросал хозяина в тяжелые минуты.

Ксавьер Людовиг обернулся. Не думая о том, что делает, отступил в тень и вложил саблю в ножны. Странное волнение охватило его, дрожь пронизала тело, как судорога, он почувствовал прилив сил. Но также он почувствовал, как челюсти его налились тупой, горячей болью и он понял, почему вампиров изображают и описывают такими: рычащими, с оскаленными клыками и искаженными лицами — ему захотелось повести себя так же. Он почуял человека! «Вот, значит, как это бывает!..» Изо всех сил он сжал зубы; клыки вонзились в десны, рот наполнился кровью. Ему пришлось сглатывать ее, чтобы она не вытекала изо рта и не показалась на губах и чтобы не захлебнуться.

Слуга ничего не замечал и приближался, держась левой рукой за голову и причитая:

— Что же это, господин? Нечистая сила! Надо послать за священником. И собрать людей, вооружить. Может, какой-нибудь подсвечник перелить на пули, а? Вы-то лучше знаете, что делать. Надо найти этих тварей, они где-то недалеко, днем-то они ничего не смогут сделать…

— Стой! — крикнул ему Ксавьер Людовиг. — Не подходи ко мне!

Слуга остановился в недоумении.

— Стой там, где стоишь, и, не колеблясь, убей меня, если возникнет необходимость! — ему было трудно говорить, клыки мешали, и он испытывал внезапный и невероятно сильный — нечеловеческий! — голод, от которого мутился рассудок; он едва сдерживал себя. — Сходи за священником. Пусть сделают все, что необходимо. Все, чтобы погибшие не стали вампирами. Пусть всех отпоют, как положено, полную литургию, сегодня же! И всем чеснок в гробы, обвязать серебряными цепями. На цепи можете порезать все фамильное серебро. А теперь иди! Иди же! — и он впился зубами в жесткий манжет камзола.

Слуга, застывший с полными ужаса глазами, медленно опустил левую руку в карман штанов, вытащил оттуда головку чеснока и откусил, шурша неочищенной шелухой.

— Господин, — пробормотал он растерянно. — И Вы? И Вас тоже?.. Как же мы теперь? Что же нам теперь делать?

— Я сказал, что делать! Выполняй!

Слуга вздрогнул, повернулся и торопливо пошел прочь, на ходу громко читая молитву и жуя чеснок.

Ксавьер Людовиг смотрел ему вслед и думал: «Я не могу умереть сейчас. Я не вправе этого делать, пока эти твари бродят по округе и убивают людей, а приглянувшихся им превращают в себе подобных. Когда-то замок Кронверк был мощным укреплением, защитой для всей округи…»

Он добрался до своей спальни, закрыл дверь на ключ и даже заложил кованый засов, который много лет не использовался и потому с трудом проворачивался в петлях. Ставни на окне были плотными, но тонкие лучики света все равно проникали сквозь крохотные щелки. Один из лучиков освещал на полу какой-то маленький блестящий предмет. «Монета, что выпала накануне из кармана», — вспомнил Ксавьер Людовиг и нагнулся, чтобы подобрать. Он взял предмет в руку раньше, чем успел разглядеть его, потому что не сомневался, что то была монета, тут же бросил его снова и замахал обожженной ладонью, будто схватил маленький уголек из камина.

— Что это такое?!

Это оказался его нательный крест, который он носил, не снимая, много лет. Шнурок был порван. «Крест оборвался… Многие считают это недобрым знаком. Вот, так оно и вышло, хуже не придумать. Сколько раз хотел заменить шнур серебряной цепочкой!..» Ксавьер Людовиг накрыл лежащий на полу крест подушкой, а на ставни набросил снятое с кровати покрывало.