Страница 75 из 108
Поняв еще в конце 1917 г., какую роль могла бы сыграть по своему географическому положению Ставропольская губерния, являющаяся тыловым центром четырех казачьих областей, большевики приложили все усилия, чтобы направить именно туда большевистские части с Кавказского и других фронтов и создать в зажиточной губернии вулкан, лава которого расплылась бы и на смежные казачьи земли.
И в этом отношении недальновидно помогли намерению большевиков сами казаки, проталкивая со всех сторон, как к месту свалки, в Ставропольскую губернию разложившиеся воинские части, и в том числе пресловутую 39-ю дивизию, расположившуюся по линиям железных дорог Ставропольской губернии.
Уже в декабре 1917 г. на территории губернии почти одновременно с районами Царицына и Грозного из войскового состава Кавказского фронта начали формироваться большевистские силы, власти которых было отдано безоружное население губернии, неприемлющее большевизма, как такового, добровольно. Что крестьянское население губернии не склонно было отдаться не за страх, а за совесть в руки воинствующего большевизма, можно заключить хотя бы из эпизода, когда «малая коллегия» большевиков принуждена была окружить помещение мартовского-апрельского съезда советов артиллерией, чтобы добиться от съезда согласия на формирование красной армии. И эта сессия советских съездов, кажется, явилась гранью, вскрывшей для крестьян всю тяготу владычества большевиков.
В некоторых селах, как, например, в Воронцово-Александровском, происходили самые настоящие сражения между крестьянскими совдепами и коммунистическими ячейками, результатом которых являлись многочисленные потери убитыми и ранеными с той и другой стороны. Кое-где начали организовываться партизанские отряды камышанников, доставлявшие много хлопот большевикам.
Разгульное, бесхозяйственное поведение сельских владык-комиссаров не могло не вызывать возмущения у степенных хозяйственных мужиков (а таких в губернии было около 90 %) — особенно опыты с хищническим разбазариванием культурных племенных рассадников, в результате своем погубившим в губернии около 500 000 тонкорунных мериносовых овец на Старо-Зармутинской и Удельной степи.
Бессильное перед вооруженной пришлой солдатчиной, коренное крестьянство, стиснув зубы, принуждено было терпеливо ожидать конца этой напасти и жило прорывавшимися слухами о приближении легендарной, призрачной, крестоносной армии, свершающей медленно, шаг за шагом, свой победоносный путь.
Условия, характеризовавшие положение советской власти в Ставропольской губернии, не могли не внушать опасения московским политикам и канцлерам большевизма, и в Ставропольскую губернию были направлены инструктора, на обязанности которых лежало привести губернию в надлежащий вид. Таинственно прибыли и поселились в Ставрополе Коппэ-отец и Коппэ-сын, сорганизовавшие вокруг себя так называемую «малую коллегию», являвшуюся в то же время и штабом красной армии.
Очень характерно, что одним из первых получил приглашение явиться в этот штаб постоянно проживавший в Ставрополе ген. Балк,[146] бывший Петербургский градоначальник.
Перепуганный насмерть генерал, к своему удивлению, встретил там совершенно неожиданный предупредительный прием.
— Ваша фамилия, — спросили его.
— Балк!
— Генерал Балк? Пожалуйте, Ваше превосходительство, вне очереди, вас давно ждут.
В кабинете Коппэ-отец предложил ген. Балку занять пост заведующего оперативным отделом красной армии, и генералу пришлось притвориться совершенно утратившим слух, чтобы избежать этого назначения. Вскоре на этот пост был назначен ген. С. И. Руднев,[147] впоследствии командовавший отрядом Добровольческой Армии в Дагестане и казненный большевиками в Баку.
Вместе с Коппэ в Ставрополь просочилась значительная группа матросов, приступившая к формированию батальона с универсальным названием: конно-горно-морской.
Но главная работа матросов шла в другой области. В поисках средств на существование матросы, под видом карательных экспедиций, совершали экспроприаторские набеги и неустанно агитировали за необходимость устроить зажиточной буржуазии «генеральный экс». Под влиянием этой агитации совнарком наложил на население города, в лице зажиточных классов, многомиллионную контрибуцию и до ее взноса заключил под стражу 80 заложников.
Но напуганный развитием деятельности конно-горно-морского батальона, составившего для «генерального экса» распределение города по кварталам, совнарком внезапно арестовал главарей матросов и препроводил их в тюрьму для исключительно бдительного содержания под стражей. Одновременно была организована чрезвычайная следственная комиссия с М. Вальяно во главе, приступившая к обследованию деятельности вожаков конно-горно-морского батальона.
Однажды, при обходе мною тюрьмы, я зашел в камеру, где содержались матросы, и задал им обычный вопрос, не имеют ли они просьб, жалоб или заявлений. Матрос Игнатьев, обладавший свирепой наружностью Малюты Скуратова, в свою очередь спросил меня, на каком основании их содержат в тюрьме хуже каторжников, — без права свиданий, каких бы то ни было передач, прогулок и проч.
— За кем они числятся? — спросил я сопровождавшего меня начальника тюрьмы.
— За чрезвычайной следственной комиссией Совета народных комиссаров.
— Видите, ваш режим не от меня зависит, — сказал я и спросил: — Нет ли еще каких вопросов?
— Спросить, что ли? — обратился Игнатьев к товарищам. — Господин прокурор, у нас сомнение: отменена или не отменена смертная казнь.
Я разъяснил, что на фронте смертная казнь восстановлена, а в тылу при Временном Правительстве не применялась. Но это при Временном Правительстве, — оговорился я.
— Все равно. Значит, нас зря пугают.
По выходе из камеры матросов я встретил в тюремном коридоре председательницу чрезвычайной комиссии Вальяно, спросившую меня, на каком основании я был у совершенно секретных преступников.
После моего указания, что для контроля прокурора не может быть замков на камерах заключенных, Вальяно что-то хотела возразить, но я прервал ее, указав, что неудобно в тюремном коридоре, в присутствии тюремной стражи и слушающих из камер арестантов вести диспут, что тюрьма прежде всего нуждается в строгой дисциплине, просил Вальяно пройти со мной в тюремную контору, но Вальяно отказалась, заявив, что мною будет получена по этому вопросу особая бумага совнаркома. В результате этой встречи и появилась в суде бумага совнаркома о воспрещении посещать тюрьму прокурору, «председателю и членам суда».
Но так как в тюрьме в это время содержались заложники и целый ряд арестованных большевиками военных, в том числе и воинский начальник А. А. Навроцкий, я, опасаясь, как бы над ними не было учинено какое-либо насилие, старался ежедневно посещать тюрьму, контролируя тюремную администрацию, чтобы большевистский караул внутрь тюремных коридоров не допускался и чтобы внутреннее окарауливание камер неслось исключительно тюремной стражей.
К чести тогдашнего начальника тюрьмы С. 3. Дейниковского, умершего затем от сыпного тифа, следует отметить, что ни одного случая насилия в тюрьме им допущено не было, но не в его власти было предотвратить избиение офицеров у стен тюрьмы во время офицерского восстания.
Содержавшиеся в тюрьме заложники набирались большевиками главным образом по признаку зажиточности. Были среди них чиновники, купцы, землевладельцы и, численно значительная, группа студенческой молодежи. Большинство заложников держалось бодро, но некоторые из них совсем пали духом, тем более что до тюрьмы стали доходить слухи о готовящихся матросами расстрелах.
В одно из таких посещений начальник местного управления земледелия А. А. Польский пожаловался мне, что местный присяжный поверенный Н.Г.Левицкий, гласный городской думы и член группы к.-д., позволяет себе играть на нервах заложников, и без того взвинченных. Временами он разъезжает вокруг тюрьмы в экипаже с солдатами и матросами, играющими на гармонике похоронный марш, крича при этом:
146
Балк Александр Павлович, р. 7 фев. 1866. Из дворян, сын офицера. Окончил 1-й кадетский корпус 1884, Павловское военное училище 1886. Офицер 16-го пехотного полка и л. — гв. Волынского полка. Генерал-майор, помощник Варшавского обер-полицмейстера, градоначальник Петрограда. В Добровольческой Армии и ВСЮР; в начале 1918 в Ставрополе. Эвакуирован в дек. 1919-мар. 1920 из Крыма в Салоники на корабле «Константин». На май 1920 в Югославии. В эмиграции в Югославии; на 1938 представитель там полкового объединения, позже возглавлял объединение л. — гв. Волынского полка. После 1945 — в Бразилии. Ум. 20 окт. 1957 в Сан-Паулу.
147
Руднев Сергей Иванович, р. 1873. В службе с 1891, офицером с 1895. Генерал-майор, командир 83-го пехотного полка. В начале 1918 мобилизован большевиками в Ставрополе. В Добровольческой Армии и ВСЮР; с 24 нояб. 1918 в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, с 10 янв. 1919 командир Терского офицерского полка, с 23 мая 1919 начальник Терской отдельной бригады, с 24 июля 1919 начальник 8-й пехотной дивизии, на 1 окт. 1919 командир Петровского отряда Войск Северного Кавказа, затем командующий Петровским укрепленным районом в Дагестане. В начале 1920 начальник интендантства в войсках Азербайджана. Расстрелян большевиками в Баку.