Страница 30 из 35
Люди и судьбы: Человек в цилиндре
Личность поистине культовая, сэр Уинстон Черчилль неизбежно стоит в первом ряду выдающихся англичан – в соседстве с Ньютоном, принцессой Дианой, Шекспиром, Дарвином и Джоном Ленноном. В своей 90-летней жизни он обучался на каменщика и садового архитектора, был офицером и военным корреспондентом, редактором и художником, писателем и историком, а с 25 лет, ступив на политическую стезю, Черчилль полвека определял государственную жизнь Британского Королевства. Он стал одной из ключевых фигур мировой Истории – политиком, повлиявшим на судьбу всего ХХ столетия.
Осенью 1874 года лондонская газета «Таймс» на первой полосе оповестила о появлении в семействе герцогов Мальборо очередного отпрыска: «30 ноября во дворце Блэнхейм леди Рэндолф Черчилль преждевременно разрешилась от бремени сыном». Преждевременно – поскольку роженица, которой в ее положении оставалось пребывать еще два месяца, перетанцевала на балу и едва успела добежать до гардеробной комнаты. Семимесячный малыш оказался рыжим и горластым – свидетели того события потом вспоминали, что никогда еще в родовом гнезде не слышали столь зычного детского крика. Мальчик был наречен Уинстоном Леонардом Спенсером, по-домашнему – Винни.
Судя по многовековой родословной клана Черчиллей, в крови сэра Уинстона смешался генетический коктейль от норманнских соратников Вильгельма Завоевателя и прапрапрадедушки пирата Фрэнсиса Дрейка, а по линии матери-американки он оказался еще и в родстве с семьей президента Рузвельта. До двадцати лет Уинстон надеялся, что получит титул Мальборо и старинное поместье впридачу, однако с рождением прямого наследника – племянника обделили.
Поскольку Черчилль-отец был поглощен политической деятельностью, а мать – светской жизнью, воспитание Винни возлагалось на гувернантку. В дворянских и аристократических семьях того времени такой расклад был традиционен (нашего Сашу Пушкина тоже растила крепостная крестьянка Арина Родионовна), и портрет «второй мамы» – любимой мисс Эверест – украшал рабочий кабинет Черчилля до его смерти.
О другом воспитателе у мальчика остались жуткие воспоминания: директор частной подготовительной школы в Аскоте – тоже в добрых традициях старой Англии – практиковал регулярную порку учеников. Тогда в начальных классах не столько учили, сколько воспитывали, розги считались самым действенным методом, и упрямый, не признающий никакой дисциплины отрок познал гибкость ивовых прутьев сполна. Неприятие любого насилия, тем более оскорбленное поркой чувство собственного достоинства были у Черчилля столь велики, что, едва достигнув совершеннолетия, он отправился в Аскот с единственной целью – покарать давнего врага. Детская обида осталась неотмщенной: педагог уже умер, и дорога в его школу заросла травой.
Элитные «закрытые» школы (Итон, Кембридж, Харроу) не просто готовят золотую молодежь к поступлению в университет – их аттестат еще и свидетельство о принадлежности выпускника к высшим классам английского общества. Для мужчин семьи Черчиллей такой школой был Итон, но в случае с Уинстоном сделали исключение: в Харроу и требования к поступающим были мягче, и условия учебы попроще. На вступительном экзамене юный Черчилль за два часа нарисовал на экзаменационном листе единицу, заключил ее в скобки, украсил жирной кляксой и заляпал весь документ чернилами. Другого абитуриента тут же выгнали б взашей, но только не представителя рода Мальборо (деньги и титулы в учебных заведениях Великобритании всегда играли главную роль).
Сегодня эта 300-летняя школа в исторической части Лондона – наполовину мемориальная (класс, в котором некогда пороли юного лорда Байрона, вообще «законсервирован» для потомков), и сэр Черчилль – отдельная гордость Харроу. А тогда в лице подростка Уинстона школа получила абсолютного лоботряса – в изучении латинского и греческого он дальше алфавита не продвинулся, точные науки презирал, всячески демонстрировал нежелание учиться. Правда, у Винни была гениальная память, но он использовал ее лишь затем, чтобы подлавливать учителей, когда те неточно цитировали Шекспира. Он преуспевал только в том, что любил: в верховой езде, различных играх, типа сквоша и поло, в искусстве говорить, возведенном в абсолют великолепным знанием английского языка (и это притом, что с детства Черчилль сильно заикался и не выговаривал несколько букв).
Конечно, родители переживали: надежды отца на то, что строптивый сын станет адвокатом или юристом, таяли на глазах. Оставался последний приемлемый для аристократа вариант – армейская карьера, которой Винни бредил с детства (самыми любимыми его игрушками были полторы тысячи оловянных солдатиков). Последние годы обучения в Харроу Уинстон занимался в классах, которые готовили для поступления в военную школу.
Прорехи в образовании не могли не сказаться – Черчилль дважды провалился на вступительных экзаменах в училище Сандхерст, куда все-таки с третьего захода прошел, чтобы через полтора года более или менее прилично его окончить. Отношение отца к нему при этом не улучшилось, поскольку сэр Рэндолф представлял сына пехотным офицером, через герцога Коннаутского заранее зарезервировал ему место в элитном полку, а Уинстон предпочел кавалерию. К тому же стоимость обучения многократно возрастала, ведь кавалеристу полагалось содержать несколько лошадей (служебных, для спорта и игры в поло, для традиционной охоты), а в бюджет семьи Черчиллей такие расходы вписывались плохо.
Радость Уинстона по случаю окончания Королевского училища и присвоения ему офицерского звания оказалась омрачена – в январе 1895 года в сорокапятилетнем возрасте умер отец. Только теперь сын осознал, какую роль играл сэр Рэндолф в его жизни, и, как позже признавался, именно тогда в нем пробудилось стремление продолжить дело отца, ступить на политическое поприще.
И еще одна истина открылась двадцатилетнему Уинстону: нужно спешить, ведь время так быстротечно! (Добавим, судьба оказалась к Черчиллю щедра – отмерила ему жизнь ровно вдвое длиннее отцовской.)
Молодому офицеру для верного карьерного роста требовалось попасть на войну. Но со времен Крымской кампании Англия ни с кем не воевала, да и вокруг царило затишье. Только на Кубе испанцы сражались с местными повстанцами, и Черчилль проявил недюжинную настойчивость, чтобы оказаться в чужой армии (пригодились отцовские связи – испанский посол помог сыну покойного друга получить разрешающую визу). Поскольку со смертью отца семья оказалась в бедственном положении, Уинстону пришлось озаботиться проблемой дополнительного дохода (офицерское жалованье не позволяло жить на широкую ногу), и он предложил скромной лондонской газете себя в качестве военного корреспондента. Предложение приняли, посулив за репортажи с театра военных действий весьма приличный гонорар: по 10 фунтов за статью – ощутимые деньги при годовом офицерском жалованье в 120 фунтов стерлингов.
Прибыв на Кубу, лейтенант кавалерии Черчилль вскоре получил боевое крещение – во время карательной акции рядом с ним пали замертво несколько солдат. В собственной неуязвимости Уинстон был абсолютно уверен, ведь этот бой пришелся на его 21-й день рождения. И в военных репортажах Черчилля было больше бравады, чем желания разобраться в происходящем, а журналистский дилетантизм с лихвой компенсировали цепкий взгляд очевидца событий и восторженная интонация рассказчика. Статьи не остались незамеченными – по возвращении автора нарасхват приглашали на званые обеды, в том числе и к принцу Уэльскому. И когда в августе 1896-го полк, где служил Уинстон, отправили в Индию – Черчилль отбыл на очередную войну, заручившись заказами ведущих британских газет. Однако в Бомбее и Бангалоре ничего, кроме скучной гарнизонной службы, не происходило – офицеры коротали время, муштруя солдат. Черчилль почти отчаялся понюхать порохового дыма настоящей войны, как тут восстали воинственные пуштуны, и восемь месяцев он не слезал с седла, участвовал в кровопролитных сражениях. Полученный в ходе индийской кампании опыт тянул уже не на скороспелые репортажи – обернулся литературным дебютом. С выходом первой книги в 23 года Черчилль прослыл как интересно заявивший о себе писатель.