Страница 15 из 32
Греческие и латинские авторы, не имевшие понятия ни о каких славянах в древности, знают о них с начала VI века. Упоминаемые ими «склавины» или «склавены» – переделанное на греческий манер самоназвание «словене», известное по позднейшим памятникам славянской письменности. На то же время появления славян указывают и археологи. VI и VII веками датируется первая археологическая культура, принадлежность к которой славян не вызывает больших вопросов. По важным находкам, сделанным на территории чешской столицы и под Житомиром, ее называют культурой Прага – Кончак. Она захватывает огромные территории Центральной и Восточной Европы, от Эльбы до Дуная и Днепра. Ее характерные признаки, особенно в керамике и домостроительстве, обнаруживают связь с последующей археологией доподлинно славянских древностей.
Славяне появляются внезапно и повсеместно, сразу делая своей половину Европы. Историки много спорили о «происхождении славян». На самом деле вопрос скорее всего лишен особенного смысла. Славяне – не «расселившийся» народ, от которого пошли сербы, хорваты, болгары и так далее. Подобно другим варварским племенам, славяне возникли из амальгамы того, что греческие и латинские авторы определяли как скифское, сарматское, германское население обширных территорий к востоку от Эльбы.
Сами имена племен, известных в Средние века как славянские, далеко не все могут быть выведены из корней славянского языка. Обозначения «хорваты» и «сербы» – видимо, иранского происхождения. «Болгары» – тюркское слово, оно означало «отколовшиеся», «мятежники». Так называли кочевников, вышедших из-под власти аварского кагана. Кто перестал быть «аварами», те и «болгары». Историки находят всевозможных «болгар» от Баварии и Италии до реки Камы. Если одних теперь называют славянами, то других – татарами.
В VI веке на пространстве Центральной и Восточной Европы совершается нечто вроде тихой революции. Силой, вызывающей у людей славянизацию, похоже, в наименьшей мере служили чьи-то «переселения». Люди в основном сидели где сидели или двигались так, как они и без того двигались. «Переселялось» другое – образы жизни и образы себя. Славянизация стала торжеством неких социальных и культурных форм. Ее практическим последствием – создание славян.
В политическом отношении славяне остаются конгломератом обособленных племен. «Они не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве», «не имеют над собой главы и ненавидят друг друга» – так характеризуют их социальную организацию византийские авторы в VI и VII веках. Своим самоназванием славяне заявляют о себе как о «культурном», а не о «политическом» явлении. «Словене»– от слова «слово»; имеется в виду: могут объясниться на понятном друг другу языке. Обозначение «немцы» симметрично указывает на невозможность общения. «Немец» – то же, что «немой». Само же слово «языки» – например, в знакомом нам выражении «притча во языцех» – значит «народы».
Этногенез славян стоит в прямой связи с наступлением Аварского каганата. Авары – очередные кочевники, выдвинувшиеся в Европу из Центральной Азии и устанавливавшие свою гегемонию над разрозненным населением огромных территорий к северу от дунайской границы Византийской империи. Волна этнической консолидации, давшая славян, разворачивается как форма включения в систему власти и взаимодействия, воплощенную в Аварском каганате. Славяне возникли в симбиозе с аварами. Своеобразие славян в рамках каганата сопряжено с их политической несамостоятельностью, оседлостью и крестьянским трудом. Латинские и греческие авторы описывают славян как зависимых союзников авар, которые используют их как пехоту, стоят у них на зимних квартирах, кормятся и спят с их женщинами.
Авар вычеркнул из истории франкский король Карл Великий. После разгрома каганата авары пропали через одно поколение. О конце авар в древнейшем русском летописании рассказано так: «Эти авары воевали и против славян и притесняли дулебов – также славян, и творили насилие женам дулебским: бывало, когда поедет авар, то не позволял запрячь коня или вола, но приказывал впрячь в телегу трех, четырех или пять женщин и везти его – авара, – и так мучили дулебов. Были же эти авары велики телом и умом горды, и Бог истребил их, и умели все, и не осталось ни одного авара. И есть поговорка на Руси и доныне: „Погибли, как авары“, их же нет ни племени, ни потомства».
Вандалы у нас рисуют на стенах, громят пригородные электрички и делают много других ужасных вещей. На Канарских островах стены многих домов испещрены надписями – «Готы, убирайтесь вон!»: там ругают «готами» испанцев.
То же имя годится для другого употребления. В последнюю мировую войну планируемая Гитлером немецкая колонизация Причерноморья «восстанавливала» государство готов в Крыму, для чего предполагалось переименовать Симферополь в Готенбург, а Севастополь – в Теодериксхафен («Город готов» и «Порт Теодориха»). Теодорих был королем готов, но других – на Балканах и в Италии. В Крыму он никогда не был. Видимо, нацистское руководство это не смущало. Так или иначе, имя Готенхафен («Порт готов») было уже занято польской Гдыней: нацисты желали выступить наследниками древнего племени еще и в Южной Прибалтике.
На неудовольствие Европы в связи с подавлением русской армией польского восстания 1830—1831 годов А.С. Пушкин отвечал в стихах: «Что возмутило вас? Волнение Литвы? / Оставьте: это спор славян между собою». Русская экспансия в Польше рисуется ему чемто вроде «веления истории». По образному выражению поэта, «славянские ручьи сольются в русском море». Между тем в Польше издавна эксплуатируется другой этнический образ. С середины XVI века польские гуманисты начинают высказывать мысль о том, что польская шляхта происходит от сарматов, древнего степного народа, известного из греческой и римской этнографии. В XVII веке этот тезис стал главным инструментом утверждения польской знати. В искусствоведении есть специальный термин «сарматский портрет»: на протяжении XVII и XVIII столетий польские аристократы желали, чтобы художники изображали их «сарматами».
Похожие фантазии извлекали из прошлого на другом конце Европы. С начала XVIII века в истории «переселения народов» французская знать искала обоснование своих сословных привилегий, которые нуждались в защите от королевского деспотизма и возвышения буржуа. По мысли историка графа Анри де Буленвилье, французское дворянство органично вырастает из древнегерманской старины. Подлинные аристократы и их права происходят от франков, ставших хозяевами страны по праву победителя. Все прочие французы – бывшие галлы, побежденные «расой» природных господ.
В Германии думали так же. Но отождествляли с варварскими народами себя. В XIX веке патриотическая предвзятость стала хорошим тоном среди немецких историков: «Святая любовь к родине воодушевляет», – гласит латинский девиз крупнейшего научного предприятия немецкой историографии «Исторические памятники Германии». Из тех же высоких патриотических соображений немецкие публикаторы древних памятников отказывались принимать деньги от русского царя. Современное понятие «переселение народов» – патриотический продукт немецкой учености позапрошлого века, способ отстоять националистический миф о «древних германцах» и историческом противоборстве несоизмеримых этнических миров.
Европейский национализм мыслит категориями исторических судеб. Мифология прошлого управляет национальным воображением. Как ни что другое, этническая история прошлого может быть поставлена на службу риторике агрессивного национализма. Он делает историю почвой, на которой вырастают ненависть и обман. Но история в нашей культуре способна сыграть и другую роль. Все зависит от нашей потребности и воли. Из грандиозного самообмана историческая наука может стать критическим инструментом нашего мышления. Лучшей метафорой народной жизни может служить река Гераклита, в которую нельзя вступить дважды. Едва ли благоразумно искать для себя «предков» во временах столь отдаленных и так решительно непохожих на наши. Зато они поучительны в том отношении, что помогают нам умнее смотреть на наш мир и наши собственные понятия о нем.