Страница 10 из 26
В парке 12 павильонов. Их расположение – тоже часть сценария хитроумного Корте: павильонов много, но одномоментно посетитель может видеть только один из них. Постройка открывается вашему взору внезапно, после очередного поворота дорожки. Большинство павильонов выстроено из темного голландского кирпича. Причем не нового, а старого – от разобранных построек, со следами времени, сложной игрой цвета и фактур. Формы же зданий предельно просты и лаконичны – состыкованные кубы, параллелепипеды, цилиндры с плоскими стеклянными крышами и большими окнами. Первым на пути оказывается павильон «Башня». Он не имеет окон, только четыре двери, расположенные по осям сооружения. Все они гостеприимно распахнуты, но павильон… пуст. И не оттого, что владельцам музея нечего показать. Пустота – часть авторского замысла. Ослепительно белые стены внутреннего зала, пронизанные потоками льющегося сверху света, и заросший английский парк, видимый через распахнутые двери, а снаружи – стрекотание кузнечиков и шелест травы. Возникает интересный эффект. Пока находишься на открытом воздухе, павильон воспринимается как рукотворный объем, помещенный в природную среду. Что-то вроде садово-парковой скульптуры. Недаром создатель музейных павильонов Эрвин Хеерих по образованию скульптор. Но когда попадаешь внутрь, объем и пространство словно меняются местами: в объект экспозиционного показа превращается парк, обрамленный, как картина, дверным проемом.
Еще более эффектен «Павильон Граубнера», представляющий собой два состыкованных цилиндра – кирпичный и стеклянный. Когда я прочел название павильона на плане музея, то ни на секунду не усомнился, что увижу там живописные панно, написанные приятелем Мюллера – дюссельдорфским абстракционистом Готардом Граубнером. Ничуть не бывало. «Павильон Граубнера» также пуст, но зрительные ощущения здесь оказываются иными, чем в «Башне». Если в «Башне» ты обозревал «картины» парка, то, войдя в стеклянный стакан «Павильона Граубнера», видишь круговую панораму. Парк для разнообразия в этом месте становится французским – регулярным, с аккуратно подстриженными боскетами. При взгляде снаружи возникает эффект витрины, где случайный посетитель выступает в роли экспоната, помещенного в сад и накрытого стеклянным колпаком.
Почему павильон назван именем Готарда Граубнера? Возможно, потому, что архитектура здания в чем-то созвучна его творчеству. «Для меня, – говорит живописец, – подход к созданию пространственной ситуации сопоставим с подходом к созданию картины». Впрочем, эти слова можно отнести ко всему музею «Инзель Хомбройх». И еще одна любопытная деталь. «Башня» и «Павильон Граубнера» не имеют электрического освещения. В наше время подобное стремление к первозданности выглядит несколько эксцентричным, но создателям музея нельзя отказать в последовательности: законы экспонирования в данном случае требуют только естественного света.
И все-таки большинство павильонов используется вполне традиционно: в них выставлены произведения искусства. Свою коллекцию Карл-Генрих Мюллер начал собирать в конце 1960-х годов. Она очень разнородна и в полной мере отражает вкус владельца. В собрании есть древняя восточная скульптура и африканские маски, конструктивистская мебель и объекты дадаистов, рисунки Климта и акварели Сезанна, мобили Колдера и скульптуры Бранкузи, а также множество геометрической абстракции второй половины XX века. Кстати, консультантом Мюллера по современному искусству, помогавшим ему пополнять коллекцию, был Готард Граубнер.
В начале 1980-х, когда фирма «Мюллер интернэшнл», занимающаяся торговлей недвижимостью, стала одной из крупнейших в Германии, Мюллер придумал свой музей. На вопросы журналистов, как ему это пришло в голову, бизнесмен отвечал: «Если у кого-то есть коллекция, рано или поздно он спрашивает себя: неужели нельзя найти ей лучшее применение, чем просто украсить стены своего дома или офиса?» Эти слова похожи на правду, но в них не вся правда. Мюллер не просто строил помещения для размещения картин, он создавал музей. Причем совершенно особый по духу и принципам показа искусства.
В ослепительно белых интерьерах все перемешано: индийская скульптура соседствует с полотнами Фрэнсиса Пикабиа, офорты Рембрандта – с рисунками Анри Матисса, китайская керамика – с объектами Ива Кляйна. И ни одной этикетки ни под одним произведением! Даже для меня, человека с искусствоведческим образованием, разобраться кто есть кто было непростой задачей. Планы экспозиционных павильонов причудливы, залы не нумерованы, в них легко заблудиться, на что, похоже, и был расчет, судя по названиям – «Улитка», «Лабиринт». Однако и здесь Мюллер непоследователен: создавая умопомрачительный винегрет из эпох и стилей, он одновременно вынес в отдельную «оранжерею» часть коллекции кхмерской скульптуры и построил две галереи для произведений своих друзей-соратников – Эрвина Хеериха и Норберта Тадеуша.
Можно предположить, что чудак-коллекционер не экспонирует собрание, а использует его как строительный материал для собственного произведения, именуемого музеем. Впрочем, ничего подобного Мюллер никогда не говорил. Он вообще долгое время воздерживался от комментариев по поводу своего замысла, полностью передав дискуссионную площадку в руки соратников и противников. А последних, не сомневайтесь, было немало, особенно в первые годы существования музея. Вокруг бушевали споры, а Мюллер в течение 20 лет уклонялся от общения с прессой, на прямые вопросы отвечал односложно и крайне невнятно, а информацию о музейных мероприятиях распространял в основном через знакомых.
К 20-летию своего детища (2002 год) Мюллер разговорился: начал давать интервью и публиковать собственные статьи про «Инзель Хомбройх». Но и здесь не внес особой ясности. Его тексты напоминают стихотворения в прозе, где автор пишет об острове как о Прекрасной Даме (в немецком языке слово «остров» женского рода):
Ну что тут скажешь? Вместо того чтобы хоть что-то объяснить, Карл-Генрих продолжал творчески самовыражаться.
Как известно, новое – это хорошо забытое старое. При всей кажущейся инновационности действий Мюллера в них слышны отголоски давних споров о природе музея. На теоретическом уровне существуют две модели музея: просветительская и гедонистическая. Первая направлена на обучение и воспитание зрителя, вторая ориентирована на медитацию и эстетическое наслаждение. На практике большинство музеев являют собой компромисс между этими системами взглядов. Хотя чисто просветительские музеи встречаются: например, учебные музеи кафедр и факультетов в крупных университетах. А вот гедонистическая модель реализуется исключительно редко. «Инзель Хомбройх» – одно из таких исключений… И, пожалуй, самое радикальное.
Искусство в коллекции Мюллера анонимно, как анонимны луга и поля, его окружающие. Зрителю дано просто созерцать, любое знание в таком контексте кажется обременительным. Картины лишены этикеток не потому, что вас хотят заставить отгадывать загадки, а потому что в рамках гедонистической концепции аннотации не нужны. Это произведение прекрасно, так не все ли равно, кто его автор? И какая разница, нарисовано ли оно или это вид через открытую дверь? Смотри, слушай пение птиц и журчание воды… Очень скоро вся эта игра затягивает, и ты начисто забываешь о том, что в музее положены этикетки.