Страница 25 из 34
Уже на исходе лета я вновь оказался у бобриной речки. Тайга начала прощаться со своим изумрудным нарядом – багрец, словно ранняя седина, слегка тронул поросшие лесом холмы. Вода в ручье спала, обнажив большую часть плотины, которую теперь можно было разглядеть во всех подробностях. Основой для нее послужил ствол дерева, упавший поперек русла. Вокруг него бобры уложили палки, куски стволов, веток, кое-где были видны камни, и все это сооружение надежно цементировал ил. Длина плотины не превышала 10 метров, ширина была около полуметра, да и высота не более полутора, хотя известны и такие бобриные плотины, длина которых достигает от 100 до 1 000 метров. Но подобные гигантские сооружения чаще строят бобры Северной Америки. Нередко звери не ограничиваются возведением плотины только в русловой части. Когда подпруженная речка начинает разливаться по пойме, бобры стремятся перехватить и эту вышедшую из берегов воду, сооружая уже в пойме небольшие плотинки, которые, проходя от дерева к дереву, от куста к кусту, с каждым днем увеличиваются в размерах, превращаясь постепенно в единую большую запруду.
При заготовке «стройматериалов» бобрам очень помогают их знаменитые зубы – резцы, которыми звери валят, а затем разделывают на части далеко не самые мелкие деревья. Плотина подновляется бобрами постоянно, но чаще всего – осенью. Однако сейчас бобров у запруды видно не было.
Я взял бинокль и принялся разглядывать противоположный берег затона. Трава уже пожухла, а потому я смог разглядеть то, чего не заметил в прошлый раз. На берегу бобрами было проложено несколько каналов. Обычно каналами постепенно становятся тропы, по которым звери регулярно ходят к местам жировок и заготовок кормов. Постоянно утаптывая и подрывая грунт, бобры превращают такие дорожки в заполненные водой каналы, по которым можно скрытно добраться к местам кормежки, улизнуть от врагов или транспортировать заготовленные ветви деревьев.
У одного из таких каналов я и увидел «своих» бобров – четверо взрослых и трое малышей обедали корой поваленной ими осины. Видимо, в сборе было все семейство – самец и самка, двое их взрослых годовалых детей и три бобренка, родившиеся этой весной.
Бобр – хороший семьянин, а потому в одиночестве он живет редко. Обычным временем появления детенышей считается конец весны – начало лета. Первые полтора месяца бобрята питаются жирным, высококалорийным молоком матери и очень быстро растут. Но уже через пару недель их рацион пополняется и растительной пищей. В течение месяца-полутора детеныши становятся объектом заботы всей семьи. Взрослые животные обогревают и охраняют бобрят, приносят им пищу, участвуют в играх, сопровождают в прогулках по водоему. Как правило, достигнув двухгодовалого возраста, по весне молодые бобры покидают семью. И надо сказать, что этот период едва ли не самый опасный в жизни молодых бобров. Помимо хищников угрозу может представлять даже встреча с другими бобрами. Миролюбивые в семье и спокойно воспринимающие своих ближайших соседей, бобры удивительным образом преображаются при встрече с чужаками. И подобные столкновения почти всегда перерастают в жесточайшую схватку, во время которой бобры своими мощными резцами наносят друг другу тяжелые, подчас смертельные, раны.
…В сгустившихся сумерках уже не помогал и бинокль – я перестал различать животных, для которых вечер и ночь – привычное время бодрствования. Не без сожаления я оставил бобровый пруд, надеясь еще вернуться в эти места через пару недель. Но когда это произошло, меня ждало горькое разочарование – бобровая хатка оказалась разрушенной. Здоровенные следы, тянущиеся вдоль берега, не оставляли никаких сомнений в том, что здесь побывал медведь, разворотивший бобриное жилище. Косолапый хищник, пытаясь добраться до обитателей хатки, уничтожил ее до основания…
Я присел на покрытый мхом пень, огляделся вокруг. Царящее в тайге безмолвие сегодня казалось просто мертвым. Я еще долго смотрел на лениво текущий ручей, а когда, собираясь уходить, встал, тут же услышал характерный громкий шлепок по воде – так, я знал это наверняка, в случае опасности делают только бобры. А мгновение спустя с разных концов водоема раздались такие же сигналы тревоги, подхваченные другими членами этой небольшой бобриной семьи. А это означало, что мои знакомые никуда не делись и наверняка уже строили себе новое жилье…
Дмитрий Иванов
Досье: Закон неотвратимости
В древних египетских «Текстах пирамид» повествуется о временах, «когда небо еще не возникло, когда люди еще не возникли, когда смерть еще не возникла…» Речь в них, разумеется, шла о неком мифическом правремени, в котором, как в зерне, заключены важнейшие потенции будущего жизнеустройства, в том числе и смерть. В мифологемах самых разных народов в том или ином виде обязательно найдутся сказания о «золотом веке» – когда в архаическом сознании людей уже присутствовали проявления всего многообразия земной жизни и только смерть почему-то «запаздывала»… Это было время пребывания Адама и Евы в раю, когда люди были бессмертны. Потом смерть обязательно возникала: возможно, как наказание за «первородный грех», предшествовавший изгнанию из рая, или как результат нелепой случайности, неправильно переданной Божественной вести, а может быть, напротив, как следствие сознательного волеизъявления богов.
Именно в сопоставлении со смертью человек осознает самого себя, осознает, что такое жизнь, и в зависимости от того, как он видит противостояние жизнь—смерть, развиваются мифология, религия, философия, архитектура, да и вообще все области культуры, которые на первый взгляд со смертью никак не связаны… Разумеется, в наш гедонистический век мы не любим говорить о смерти как о своего рода крайней неприятности. Но пока смерти не было, не было и настоящих экзистенциальных вопросов. В кругу размышлений о ней мы оказываемся в перенасыщенном образном и смысловом поле. Многие фундаментальные понятия, связанные со смертью, оказываются общими в культурах разных народов: рождение и смерть, жизнь до рождения и после смерти, за которой последует новая жизнь, словом, большинство идей о цикличности, двойственности, о конфликте, заложенном в мире, и о примирении противоположностей. Но не следует думать, что у смерти есть некий универсальный язык. «Языки смерти» отличаются друг от друга, как все языки человечества. И лучшее свидетельство этому – разнообразие похоронных обрядов, в которых сконцентрированы понятия разных народов о том, чем, собственно, смерть является и как с нею следует обращаться.
Ни одна обрядность не знает такого разнообразия традиций, как похороны. Более того: это, видимо, единственный современный обряд, который до сих пор не утратил даже в странах «атеистических» и «цивилизованных» своего сакрального смысла. Смерть слишком серьезна, чтобы подходить к ней с точки зрения обыкновенного ratio…
Развивая метафору различных языков, на которых люди говорят со смертью, можно обнаружить, что одно и то же слово «похоронить» может подразумевать самые разные действия. Для нас привычны предание умершего земле или его кремация с последующим захоронением праха. Где-то покойников сжигают, а прах их развевают по ветру или по водам священной реки. Некоторые индейские племена вместо рытья могилы снаряжали каноэ и, проводив умершего ритуальными песнопениями, клали в лодку, отправляя в «последнее путешествие». А еще покойников хоронили на деревьях и даже в дуплах (как это было принято в недавнем прошлом у некоторых таежных народов и когда-то распространено у славян). Умерших также бальзамировали и иногда попросту оставляли в чистом поле и даже съедали… Причем каждое из этих действий в своей традиции испокон веков было исполнено глубокого смысла. Так, по словам Маргариты Федоровны Альбедиль, ведущего научного сотрудника Санкт-Петербургской Кунсткамеры, обычай ритуального поедания покойника долгое время существовал в папуасской традиции, а судебные процессы по этому поводу случались в Новой Гвинее еще совсем недавно. При этом власти в каждом таком случае видели одно – пережиток злостного людоедства, а родственники съеденного – совсем другое. Они знали, что покойный принадлежал к их роду, был носителем определенных знаний и энергии, поэтому его и должно было съесть, разделив тем самым «силу» между всеми членами рода.