Страница 3 из 26
Кони в степи
– Ну что, поехали? – говорит Таукенов, оглядывая нас. – Ничего не забыли? Трогай, Володя, – и наша машина медленно выползает из переулка на Республиканский проспект. Еще очень рано, темно, Астана спит, на пустынных улицах горят фонари, в свете которых, как мошки, вьются снежинки. Северная столица Казахстана – это все же Сибирь, и Арктика дышит на город двадцатиградусным морозом. Но в машине уютно, тепло, играет тихая музыка. Таукенов с Володей сидят впереди, а мы сзади: Нелли Викторовна, я и Леонид Дмитриевич.
– Я так рада! – возбужденно говорит Нелли Викторовна. – Никогда не была на волчьей охоте!
Нелли Викторовна – специалист по древним захоронениям, одиноко разбросанным в степи. Вчера, перед тем как поехать на волчью охоту, Нелли Викторовна много рассказывала мне о мазарах, которые она, еще работая в акмолинском краеведческом музее, здесь обмеряла и описывала.
Она сидит у окна в белом пуховичке и черной шапочке на голове, а за нею кончается Астана. Летит, как стрела, наша «Хонда». Уже постепенно светает, и пасмурное безмолвие казахской степи окружает нас. По трассе метет поземка, иногда невидимый порыв ветра вздымает ее вверх, заворачивая машину: в белое облако.
Неподалеку от дороги пасется табун белоснежных жеребят, и я прошу нашего водителя Володю остановить машину, чтобы их сфотографировать. Я выскакиваю на мороз в одном свитере, и в первый момент сгоряча даже не чувствую холода. От табуна идет резкий лошадиный запах. Чтобы к ним подойти поближе, я спускаюсь с дороги в кювет, и только теперь чувствую, как ресницы мои, брови, усы и волосы на голове начинают покрываться инеем от собственного дыхания. Тайна белых жеребят заключается в том же: они не белые, а рыжие, это их спинки покрыты изморозью. Как тульские пряники в сахаре. Жеребята копытами разгребают слой снега и мягкими губами захватывают сухой ковыль. Прутики ковыля тоже все в серебристых блестках, как в соли. А лошадиные ноздри в налипшем снегу. И они ими – фу, фу! Это и есть так называемая тебеневка. Добыча корма из-под снега. А какая тишина вокруг! Только хрумканье их и слышно. Я вскидываю камеру. И вдруг жеребята шарахаются от меня в сторону, сметя с себя белое облако, спины их уже не белые, а рыжие, и новогоднее очарование их исчезло. Все, сказка кончилась.
Седой как лунь я возвращаюсь к машине, стряхивая с себя на ходу серебристую пыль. Пальцы тут же скрючиваются от холода. Из машины сочувственно следят за мной мои спутники. У кабинки стоит Таукенов. Он богатырского роста, одет в камуфляжный военный костюм и меховые унты. Лисья шапка на голове. Гигант. Вровень с нашим микроавтобусом.
– Ну что, попробовали, что такое казахская степь?
– У! Не скажите! Собачий холод. Здесь пропадешь! – трясусь я и поскорее ныряю в теплую машину.
– Не пропадешь, – отзывается Таукенов, усаживаясь в кабину. – Кругом люди…
– А если буран?
– Надо зарываться в снег. Даже мой дед ругался: смотри, говорит, современная молодежь – тот там замерз, тот там погиб. Если ты заблудился, ничего страшного нет: где лучше снег, зарывайся и отдыхай... Я один раз лошадей искал в степи, сильный буран был, ничего не видно. Нашел сугроб, закопался, лежу. Тепло, спокойно. Лошадь за повод держу. В сугробе такая дырочка образуется от твоего дыхания, и там отоспишься – день, два, сколько надо. Пока буран не затихнет. Слышу – лошадь моя что-то дергается. Не пойму ничего. Разгребаю, сажусь – волк стоит. – И Таукенов басом хохочет.
– И что этот волк? Не напал на вас? – любопытствует Нелли Викторовна.
– Волки боятся мужчин с лошадью. Знаете, как волк волчат учит? Пастух на лошади – очень опасный пастух. Держись от него подальше.
– А коней они разве не трогают?
– Волку с конем не справиться. Часто волки в самом косяке даже рыскают. А те – ничего, пасутся. Если даже волки и нападают на табун, то жеребцы прямо схватываются с ними – бьют копытами, а потом разрывают зубами на части. Так что волку их взять не просто. Слишком сильное животное.
– Не всегда, – возражает Леонид Дмитриевич. – Помнишь, как волк свалил лошадь? Вцепился ей в хвост, а потом отпустил. Та упала. И он тут же ей брюхо вспорол.
– Да, «каскыр» порой очень находчив, – усмехнулся Таукенов. – Природный степняк. Кочевник. – И, помолчав, добавляет. – Это наше тотемное животное.
Согласно древней тюркской легенде, девятилетнему мальчику враги обрубили руки и ноги, а самого бросили в болото. Там от него понесла волчица. Враги все же добили мальчика, а волчица убежала на Алтай и родила там десять сыновей. Род размножился, через несколько поколений вышел из пещеры и покорил всю Великую степь. Золотая волчья голова красовалась на тюркских знаменах. Казахи гордятся своими тюркскими корнями. На кыпчакском наречии тюркского языка они по сей день говорят. Но спросите любого казаха: кто в степи твой главный враг? Он, не задумываясь, ответит: каскыр. Волк.
Машина съезжает с асфальта на проселочную дорогу и начинает переваливаться по ней, как уточка. Едем тихо. Слева и справа степь, ровная, как стол, и белая, как скатерть на нем. Но сквозь снег проросли желтые былинки, которые гнутся от ветра, как сабли. Это ковыль. Его так много, что это наносит на снег палевый оттенок. Как будто ползем мы по рыжей шкуре с подшерстком из белого пуха. Словно перед нами не степь, а громадный волк, распластавшийся по земле.
– Видите, сколько корсаков? – говорит Таукенов, показывая на дорогу. – Ночью охотились...
– На кого? – подается вперед Нелли Викторовна.
– На зайцев.
Таукенов имеет в виду степную лисицу, следы которой, петляя, цепочкой вьются по заснеженной дороге.
– А волчьих нет, – вздыхает Леонид Дмитриевич, оглядываясь за спину. Сквозь заднее стекло видно, как колеса «Хонды» стирают корса-чьи следы, оставляя после себя на снегу две глянцевые колеи.
– Едем к Конысу! – решает Касым Аппасович. – Он, наверно, уже нас ждет. Направо, Володя. К тому селу!
Степь начинает волноваться, и сквозь снежную мглу перед нами всплывает белый холм. Прямо во лбу его, как корона, высится триангуляционный знак. Таукенов дает газ и машина, взревев, выносит нас на его вершину. Таукенов открывает дверцу:
– Пойдемте, покажу вам массовые захоронения.
По белой спине холма чернеют, как язвы, кучи камней. Они похожи на угли сгоревших костров. Их заметает снег, но угли как будто еще не остыли, и снег, покрывая их, тут же тает. Черные камни проглядывают сквозь пелену пурги.
– Кто здесь лежит? – с волнением спрашиваю я, словно что-то предчувствуя.
– Джунгары Галдан Дарена. Наконец-то я вышел к истокам совместной истории наших народов. Казахов и русских.
...Каких-нибудь двести лет назад монгольская Джунгария была могущественным государством, простиравшимся от Алтая на востоке до Аральского моря на западе. Казахи вели с джунгарами долгие войны. Именно в этих долинах шли сечи, которые нередко заканчивались для казахов поражением. Уцелевшие аулы, бросая имущество, обращались в паническое бегство. В казахском народе до сих пор сохранилась память об этом «Великом бедствии». Эпос называется: «Актабан шубрунды». Его часто поют акыны...
... В 1723 году джунгары под предводительством Галдан Царена вновь напали на казахов, поголовно вырезая всех, кто попадался к ним в руки. Казахские ханы стали искать защиты у России. В 1731 году хан Младшего жуза (племенного объединения) Абулхаир обратился к императрице Анне Иоанновне с ходатайством о добровольном принятии в русское подданство. Та согласилась. Вскоре и Средний жуз после принятия присяги ханом Абулмамбетом стал значиться в русском подданстве. И когда в 1742 году джунгары совершили новое нападение на Младший и Средний жузы, правительство Анны Иоанновны приказало «принять меры к зашите киргиз-кайсаков, а в случае прямого нападения на них зюнгорцев вывести потребное число регулярных и нерегулярных людей и несколько пушек, дабы оной партией улусы их прикрыть. А зюнгорцам объявить, что киргиз-кайсаки Ея Императорского Величества подданные и для того б они, зюнгорцы, по доброму их соседству с Российской империей неприятельским образом с подданными Ея Величества не поступали впредь и возвратились в свое отечество».