Страница 28 из 35
Если говорить о прогнозах в области энергетики, то я сделал бы такой. XXI столетие, не будет веком «чего-то одного» — энергии ветра, или солнца, или термояда, или водорода. Это будет столетие разнообразных способов извлечения энергии. По-прежнему будут широко использоваться нефть, уголь и природный газ; от атомной энергии, как ни печально, человечество тоже не сможет отказаться, но вместе с тем все больше и больше места в нашей жизни будет занимать энергия альтернативная. В первом десятилетии следующего века доля возобновляемых источников в мировой энергии будет составлять 25 процентов, а к середине столетия дорастет, возможно, и до половины. И это не просто мои собственные досужие размышления — к таким цифрам сводятся прогнозы многих специалистов, высказанные в разных странах мира.
Хочется верить, что и Россия — с ее колоссальными гидроресурсами, с обилием рек и речушек, на которых можно ставить очень эффективные малые ГЭС, с ее просторами, над которыми веют «даровые» ветры, с ее опытом строительства приливных станций — тоже обратит себе на пользу преимущества альтернативной энергетики. Хотя сейчас следует с грустью отметить, что поиск возобновляемых источников энергии в нашей стране практически не ведется.
Я так и не получил книгу от моего заокеанского «брата» — оператора Бехбуда. Наверное, он, гоняя тяжелый автобус по калифорнийским дорогам, до сих пор размышляет о некоторых дополнительных наставлениях своим заблудшим собратьям. И с лица его, конечно же, не сходит ослепительная улыбка доброго человека, уверенного, что пока книга не дописана, человечество еще поживет.
Виталий Бабенко
Исторический розыск: Доброе дело командира Пелля
Стоя под моросящим осенним дождем, я такт же как и на мысе Рока, ощущал, что стою на краю Земли и что за мной простирается огромный, громадный материк — Евразия.
Неугомонная жизнь океанолога позволила мне увидеть три крайние точки Евразии — мысы Дежнева, Челюскина и Рока, Мыс Челюскина я видел дважды, и оба раза с борта судна. При ясной солнечной погоде невооруженным взглядом был виден пологий мыс, на котором располагался небольшой поселок Мыс Челюскин с аэродромом и многочисленными антеннами на нем. Крайняя точка Азии, как и весь северный Таймыр, несмотря на август, была покрыта недавно выпавшим снегом...
На западную и восточную точку Евразии мне довелось ступить собственными ногами. На мыс Рока (Португалия) — обрывистый, 140-метровый берег Атлантического океана, с небольшим маяком недалеко от края, я приехал со своими коллегами по экспедиции на туристическом автобусе. Многочисленные туристы (немцы, испанцы и поляки), громко крича, собирали камни на память, фотографировались, пили пиво и покупали грамоты, в которые черной тушью тут же вписывалось имя и фамилия покупателя. Текст грамоты гласил, что такой-то имярек посетил крайнюю точку Евразии в такой-то день, месяц, год; красивая сургучная печать с сине-желтой лентой удостоверяла правильность сделанной записи. Безусловно, даже среди полутора сотен туристов, я ощутил, что стою на краю Европы и что берег слева и справа от меня плавно уходит за мою спину. В лучах полуденного солнца впереди синела необъятная ширь Атлантического океана.
На мыс Дежнева я добирался из небольшого прибрежного поселка Уэлен вездеходом кружным путем до метеостанции у заброшенного селения Наукан, а от нее — девять километров пешком по обрывистому берегу Берингова пролива. Картина восточной оконечности Азии была угрюма и величественна. Она представляла собой обнаженные скалы, отвесно обрывающиеся в морс. Вершины скал, изрезанные зубцами, были прикрыты пеленой тумана, над которой быстро неслись шквальные тучи, гонимые воздушными потоками в разные стороны. Стоя под моросящим осенним дождем, я также как и на мысе Рока, ощущал, что стою на краю Земли и что за мной простирается огромный, громадный материк — Евразия.
Но мое любопытство здесь, на краю Евразии, не кончалось, хотелось увидеть Мыс Доброй Надежды и мыс всех мысов — Горн...
Вернувшись назад на метеостанцию, я прежде всего осмотрел маяк-памятник Дежневу в виде четырехгранного обелиска, стоявшего на высоте около ста метров над уровнем пролива, рядом с небольшим крестом, сохранившимся, наверное, со старых времен.
В одной из четырех сторон памятника, облицованных мраморной крошкой, устроена небольшая ниша, в которой был установлен бронзовый бюст Дежнева. Ниже находилась чугунная доска с текстом: «Семен Иванович Дежнев. Родился около 1605 г., умер в 1672 г.» На боковых гранях надписи на досках рассказывали о продвижении С. Дежнева с Индигирки до Алазеи, от нее до Колымы, а от Колымы до пролива.
Из-за наступившей темноты едва заметную надпись на медной доске, укрепленной на старом кресте, прочесть не удалось. Но запомнилось то, что она была на двух языках, русском и английском, и начиналась словами: «Памяти Дежнева...»
К сожалению, нам надо было возвращаться, но тем не менее, мы все же побывали в брошенном поселке чукотских эскимосов Наукане, расположенном недалеко от маяка и креста. От поселка, кроме руин, ничего не осталось, а его жителей в 1958 году насильно переселили в другие места.
В день ухода нашего судна из Уэлена я разговорился со старым эскимосом в магазине, куда пришел за покупками. Во время разговора я упомянул, что был на мысе Дежнева и видел там памятник и небольшой крест. Старик сказал мне, что он науканец и жил в поселке до 1958 года. Далее он добавил, что, когда он был еще мальчиком, на месте маяка и этого «старого» креста стоял огромный деревянный крест, который срубили в тридцатые годы.
Тогда я не придал этому рассказу особого значения. И напрасно...
Уже через много лет в Центральном Военно-морском архиве в Санкт-Петербурге, в личном деле капитана 1 ранга Александра Николаевича Пелля я наткнулся на запись, что он в 1910 году командовал транспортом «Шилка» и что команда корабля под его руководством и в присутствии Приамурского генерал-губернатора П. В. Унтербергера 1 сентября установила памятный крест в районе мыса Дежнева. И что этот крест был поставлен в память о великом русском землепроходце Семене Ивановиче Дежневе.
Так под сводами Санкт-Петербургского архива слова старого эскимоса-науканца из Уэлена об огромном кресте стали приобретать реальный смысл...
Заинтересовавшись историей установки креста, я обнаружил, что этому предшествовали два взаимосвязанных события. Дело в том, что только в самом конце XIX века были впервые опубликованы подлинные челобитные Дежнева царю и лишь тогда его имя стало утверждаться, как имя человека, свершившего исторический подвиг.
В 1898 году в 250-летнюю годовщину подвига Дежнева, прохода его вокруг восточной оконечности Азии с Колымы на реку Анадырь, было решено увековечить его имя на географической карте. Для чего Большой Каменный Нос переименовали в мыс Дежнева. А через десять лет, в феврале 1908 года, Приамурский отдел Императорского Русского Географического общества объявил конкурс на памятник Дежневу. Памятник предполагали заложить в Хабаровске 16 мая, в день празднования 50-летнего юбилея присоединения Приамурского края к Российской державе. Все проекты должны были быть доставлены в Совет отдела общества не позднее первого мая.
Идея установки памятника Дежневу понравилась генерал-майору М. С. Латернеру, хабаровскому старожилу и знатоку истории края. Латернер решил предпринять поездку на Север, дабы лично ознакомиться с теми местами, которые открыл Дежнев, и бытом потомков тех инородцев, которых он привел под высокую руку Белого царя.
Путешествие генерала Латернера на северо-восток России на транспорте «Шилка» продолжалось почти четыре месяца. После поломки паровой машины «Шилки» он пересел на пароход «Каммора», на котором добрался до мыса Дежнева, посетил Петропавловск-Камчатский, Ном на Аляске и Командорские острова.