Страница 19 из 42
Во всей этой живописной картине меня особенно тронула одна деталь: церковь — Благовещения Марии, в фасадную стену которой была врезана каменная доска с надписью. Надпись — ее относят к XV веку — сделана глаголицей. С трудом различала я сложные и красивые по рисунку буквы: соединенные в фигуры прямые палочки, петельки, кружочки, трапеции...
Какую давнюю страницу истории хорватов приоткрывали эти полустершиеся знаки! Ведь глаголица — одна из древних славянских азбук, распространенная в X — XI веках в основном у юго-западных славян, но бытовавшая и у наших предков. Как известно, хорваты — потомки тех славян, которые пришли на эти земли в VI — VII веках, потеснили здешних романизированных жителей и много веков — уже будучи верными католиками — отстаивали тем не менее свою глаголическую письменность.
Хорваты держались за нее дольше всех — как за знак своей самобытности. Даже в XIX веке некий Иван Берчич издал глаголическую Библию в отрывках. Хотя, надо признать, это была сложная и не очень удобная письменность, поэтому и вытеснила ее у православных славян кириллица, а у католиков — латиница.
Омишаль был известен как важный центр грамотности и глаголического письма. Однако и в других городах острова Крк я находила следы прошлого хорватов.
В городе Крк, например, на центральной площади вмонтирован в стену камень с надписью, начинающейся знакомым славянским оборотом: «Пресветлый город Крк...» Как странно читать эти слова на площади, которую именуют Форум, в городе, где на аллее расставлены «таши» (слово турецкое!), каменные колеса, которыми римляне давили оливки, где главные здания — Кафедральный собор Девы Марии и крепость принадлежали могущественным хорватским князьям Франкопани, которые столько сил потратили на то, чтобы придать своей фамилии сходство с родовым именем римских патрициев...
Все смешалось на острове Крк: либурны, римляне, хорваты... Каждый новый шаг истории давался кровью. Об этом помнит земля острова, это сохранили предания. И в последней войне, бушевавшей на территории бывшей Югославии, остров Крк не остался в стороне: на его аэродром садились самолеты с гуманитарной помощью. Увы, несмотря на свою островную изолированность остров Крк все века жил так же, как все человечество...
Дорога серпантином поднимается в гору и ведет в город Башка, что лежит на южной оконечности острова. Неосторожный олень перебегает шоссе — рядом с городом Крк охотничьи угодья. Склоны холмов исполосованы выложенными из камней стенками, это — «громами», они огораживают пригодную для посевов землю. Старая мельница, чудом сохранившаяся, ловит крыльями ветер.
С последнего поворота дороги, с высшей точки ее открылась панорама долины. Город Башка со стрелой колокольни лежал внизу, в зеленых распадках гор пестрели крыши деревень, на склонах паслись стада овец (говорят, баранину с острова Крк подавали еще к столу Нерона). Стога сена, оливковые рощи, виноградники, белое свечение камня в траве... За кудрявыми от листвы невысокими горами поднимались серые, голые, вылизанные ветром вершины. Бора прилетает с моря, с его безбрежных просторов и не щадит ни маленькие острова, что виднеются у берегов острова Крк, ни сам Крк...
Неподалеку от Башки, в Юран-дворе, находится церковь св. Люции. Она вновь возвращает меня к «глаголическим памятникам». Это ранняя романская церковь, построенная на развалинах римской виллы примерно в 1100 году. Землю под ее строительство подарил хорватским отцам-бенедиктиниам хорватский король Звонимир.
Так бы и существовать этой церкви в безвестности, если бы в середине прошлого века местный священник Петар Дорчич не обнаружил в полу церкви известняковую плиту, покрытую глаголическим письмом; поверху доски тянулась полоска орнамента из листьев. В 1865 году плита была частично прочитана кркским каноником Иваном Црнчичем, а спустя столетие — уже полностью — доктором Франё Рачки.
Оказалось: надпись повествовала о строительстве церкви св. Люции и восхваляла короля Звонимира за щедрый подарок. 13 строк глаголических букв и орнамент вырезал безвестный мастер на плите размером почти два метра на метр.
«Башчанская надпись» — документ хорватской глаголической культуры, самый древний хорватский литературный памятник. В 1934 году плиту перевезли в Загреб, в Хорватскую Академию искусств и наук, а для церкви св. Люции сделали гипсовую копию.
...Поздно вечером, прогуливаясь по тихим улочкам Башки, освещенных огнями уличных кафе, я вышла к пирсу. Он далеко вдавался в море, и я шла и шла по нему, до красного
огонька, горевшего на краю.
Неподалеку мерцал зеленый свет маяка, но до него было не добраться: нас разделяло море, темное, молчаливое, словно поглотившее все прошедшие века с их борьбой и страстями, выпавшими на долю острова. Но одна страничка его истории мне все же приоткрылась...
А само название острова в переводе с хорватского, как выяснилось, не таило в себе никакой тайны и означало «горло» или «загривок». Наверно, остров многим напоминал громадное морское животное, выплывшее из глубины, чтобы посмотреть на белый свет.
Владимир Лобыцын / фото автора
О. Крк, Хорватия
Земля людей: Забытый в горах Кетш
На этот раз судьба забросила меня в село Хыналыг, затерянное в горах Азербайджана. Целых три дня я бродил по его улочкам, словно выплывшим из средневековья, видел живьем людей, о предках которых писали Страбон и Плиний, слышал язык их, на котором могли говорить внуки Ноя и дети Яфета... А доехал до этих чудес я на стареньком газике, который мне дали в Кубе, районном центре на севере республики.
С Хыналыга, с истоков его истории, и потечет мой рассказ.
Я начну с Библии:
«И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца на горах Араратских.»
«И вышел Ной и сыновья его, и жена его и жены сынов его с ним; все звери и (весь скот, и) все гады, и все птицы, все движущееся по земле, по родам своим, вышли из ковчега.»
«И благословил Бог Ноя и сынов его и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю (и обладайте ею).»
«На всей земле был один язык и одно наречие.»
Дважды я посещал Хыналыг, не зная, что слышал в селе этот самый язык или одно из его наречий... Первый раз — лет тридцать назад. Дороги в Хыналыг тогда еще не было. Она обрывалась у последнего азербайджанского села Кали-Худат. Пока к нему ехали, горы ползли, как гигантские волны, и газик нырял в них, как Ноев Ковчег во время всемирного потопа. Вот и Кали-Худат позади. Дальше вели в Хыналыг лошадиные тропы, обтекая белые валуны, скатившиеся с вершин. И наш газик пополз по ним, цепляясь за травянистые склоны всеми четырьмя колесами. Попал в туман. Он оказался облаком, налезающим на перевал.
С перевала открывался немой и торжественный вид: горы словно висели вокруг, как дым, их вершины сияли снегом, а в ущельях чернели ручьи, будто трещины.
— Вон Шахдаг, — показал мне рукой водитель.
Я вгляделся: купол великой горы был прозрачен. Он таял вдали, как невидимый бог, на которого можно молиться. А потом мы съезжали в пропасть. Особенно страшно было на осыпях: все камни на склонах были живые; чуть тронутые колесами, они текли вниз, таща за собой машину. Ничего, обошлось. Только к вечеру мы добрались до реки. До той черной трещины. На вершинах теснин горел закат, а река Кара-су — Черная вода — струилась по гальке в сумраке.
И вдруг за ее излучиной возник перед нами холм, крутой и высокий. Кара-су огибала его подошву. А на вершине холма — Хыналыг в виде слипшейся груды кристаллов. Кристаллами были его дома с плоскими крышами, тесно прижатые друг к другу. Они нависали над холмом, как шапка. Улиц не было, были крыши. По крышам возвращались с пастбищ коровы, на крышах орали ослы, суетились люди. Кончался день, и Хыналыг гудел, как улей.