Страница 17 из 39
И Эйжит высоко поднял фарфоровую чашку с благородным напитком, завоевавшим, без преувеличения, весь мир.
С нашим верным гидом Абеи, который знал о Цейлоне все, охотно с нами делился и тем самым украсил наше пребывание на острове, мы возвращаемся с плантации, и все разговоры, естественно, обращаются к теме чая. При всем своем ланкийском патриотизме (самые лучшие слоны на Шри Ланке!) Абеи все же соглашается, что чай распространился по миру из Китая.
— Давным-давно, когда однажды в Китае хлынул сильный дождь и чайные листья, сорванные ветром, упали в лужу, в воздухе распространился необычный аромат. Люди заметили это, попробовали на вкус воду — понравилось. Тогда стали сами кипятить воду и бросать листья — так появился зеленый чай, а потом один китайский император изобрел черный чай, — вещает Абеи. — Из брошюры англичанина Хаксли «Говоря о чае» я вычитал, что, хотя англичане потребляют половину производимого в мире чая, но в России он появился раньше. Уже в 1618 году к вам прибыли из Китая караваны с чаем, а Англия начала его ввозить лишь в 1689 году.
Затем разговор перешел на способы заварки, на то, как и с чем пить чай. Абеи, естественно, и здесь проявил широкую осведомленность.
— Все зависит от характера и климата. У нас не так много пьют чаю, потому что жарко. Мы считаем, что полезно его пить с имбирем, гвоздикой, ванилью, — рассуждает Абеи. — Англичане любят пить чай с молоком — это согревает тело и душу на их сыром острове, а у вас я пил не только с лимоном, но и с ликером, — тоже хорошо. Китайцы пьют так давно, что черный чай им надоел, поэтому они любят зеленый, жасминовый и даже «мача» — полупереваренный в желудке лошади. (Это могли себе позволить императоры и нынешние миллионеры: ведь лошадь убивают через полчаса после того, как она поест чайных листьев и из желудка извлекают чай.) А вот почему американцы пьют чай со льдом — никак в толк не возьму, это же не виски.
Скорее мне понятно, что тибетцы его долго кипятят до черноты и пьют с поджаренной ячменной мукой и маслом, сбитым из ячьего молока. Получается сытно, и согревает в горах от холода. Вот я заметил, что вы едите и запиваете чаем. Не надо, это вредно. Надо пить за час до еды или после нее. Или многие любят сладкий чай. Тоже нехорошо и вредно — глюкозы много и аромат не тот.
Тут Абеи перешел на лечебные свойства чая, и не смог остановиться до самого Коломбо. Его послушаешь, то получается, что чай спасает от всех болезней: от сердечных, желудочных, даже от лейкемии.
— Не верите? — спрашивает Абеи.
— Верим, верим, — дружно киваем мы.
— Если хотите знать, а это для вас ценный совет, он даже алкоголь выводит из крови. Так что по утрам надо не рассол, а чай пить, — заключает Абеи.
Я еще долго вспоминал эти полезные беседы с нашим Абеи, попивая в Москве цейлонский чаек. И в самом деле — хорош!
Владимир Лебедев / фото автора
Шри Ланка, р-н Канди
Земля людей: Снежный вечер в Альпах
Австрия — страна небольшая, всю ее можно проехать за несколько часов по хорошим дорогам. Тем не менее берусь утверждать, что в стране есть бескрайние просторы, ограниченные лишь небом. Но, как в экономно построенном приальпийском доме, где недостаток земли заставляет надстраивать этажи и тем самым на малой площади уместить и жилые, и хозяйственные помещения, эти снежные просторы разместились на втором и третьем этажах: вечно заснеженных крутых склонах Альп.
Середина ноября в Австрии вполне позволяет людям обходиться легким пальто. В хороший день можно ходить в пиджаке, не забыв, естественно, обмотать шею шарфом. Эта мягкость климата просто провоцирует уроженцев более суровых краев забыть о бдительности и одеться чересчур легко — и тут же простудиться.
Очевидно, зная о такой нашей легкомысленности, бдительность проявили австрийские хозяева. Несколько раз нас предупредили, что одеться надо потеплее и, главное, не забыть шерстяные носки: предстояла поездка на глетчер — круто вверх от городка Зальбах.
В низинах леса оставались еще наполовину зелеными, но с пятнами яркой желтизны. За каждым поворотом открывались светлые и благоустроенные маленькие долины. Мы проехали по главной улице Зальбаха, круто свернули и взяли вверх. Через некоторое время канатной дорогой поднялись на две тысячи метров — первая станция. Очередная вагонетка должна была забросить нас на следующую тысячу с лишком метров. Стало достаточно холодно. По металлическому полу смотровой площадки мела легчайшая поземка, по сверкающему белому полю неслись маленькие фигурки, и хорошо было видно, как вздымают снег лыжи.
Следующий участок пути оказался круче: те же белые поля поставлены были как бы на попа. Тут уже мерзли ноги и руки без перчаток. Хотелось уткнуть нос в шарф. Наверное, потому, что мы не мчались на лыжах. Порция откатавшихся как раз вошла в зал ожидания. Они громко разговаривали и еще громче смеялись; щеки их пылали свежестью, а шапочки лихо были сдвинуты на затылок.
И здесь — чуть ли не с вертикальной крутизны — неслись цепочкой люди, синхронно поворачивая и одновременно взмахивая палками. Обилие людей производило впечатление, но чистые снега все равно оставались бесконечными. Вершины гор сияли, а цепь их, неправдоподобно далеко различимая в прозрачном воздухе, уходила в голубое небо — наверное уже над Словенией и Италией.
Во всяком случае, я бы не удивился, если бы мне сказали, что эти страны уже видны. Знакомство наше с глетчером на том, собственно говоря, и кончилось.
Надо сказать, что труднее всего в Австрии — увидеть клочок земли, к которому человек не приложил бы рук. Это вовсе не значит, что за делами его не видна природа. Наоборот: все дикое и первозданное ее величие здесь ощущается везде.
Но укрепленные камнем опасные склоны, образцовые дороги, обставленные высокими жердями, чтобы торчали из снега при сходе лавины, набережные даже у самых узких речек в черте города или деревни, цементные ложа водных потоков — в голос говорят, что за этой природной красотой нужен глаз да глаз.
Сейчас, осенью, вода бежала глубоко внизу. Она была зеленоватая и очень чистая. Вода стремительно неслась, мерно, но грозно урча.
Зальбах был не первый альпийский городок, который я увидел, но вновь поразился отсутствию модерна на двух его длинных улицах.
Даже совершенно современные, построенные из бетона дома имели традиционный вид: с резными деревянными балконами и сильно выступающими (не сказать, что шляпка гриба, но все-таки очень нависает) высокими и тяжелыми крышами. Так же выглядит и альпийский деревенский дом, только эти — в Зальбахе — гораздо больше, в три, а то и четыре этажа.
То, что дома здесь столь велики — естественно, ибо все это гостиницы и пансионы. Судя по вывескам, здешнее население занималось двумя видами деятельности: работа в гостиницах и преподавание в школах горнолыжного спорта. Впрочем, поскольку вывески соседствовали на одних и тех же домах, можно было предположить, что обе этих профессии сочетаются.
Длинную улицу замыкали опять снежные горы, и они же сжимали улицы с обеих сторон. Еще не смеркалось, но между домов свет уже не был столь ярок, может быть, по контрасту с сияющими вершинами, над которыми блистало солнце.
Что-то мне напоминала эта улица с коричневыми балконами — каждый верхний чуть пошире, чем нижний, — и покрывающей все деревянной крышей. Улица на фоне гор. Но я никак не мог вспомнить — что. Во всяком случае, не Кавказ, наиболее известную мне страну гор. В самой традиционности строений не чувствовалось нарочитости, вроде «выполненных из того же материала» псевдорезных наличников на железобетонной панели.
Тут все оправдывалось частыми снегопадами, дождями, опасностью лавин — всем, что так же вечно, как Альпы и их природные условия. Просто лучшего, чем выработал многовековый опыт здешней жизни, не придумаешь. Потому, очевидно, здесь держатся и короткие кожаные штаны с застежкой под коленом и толстые шерстяные чулки: не также ли — хотя и с меньшим национальным колоритом — одеваются мастера-альпинисты? Так, видать, удобнее ходить по горам, и икре, согреваемой толстым чулком, не грозит судорога.