Страница 26 из 31
Первое, что мы увидели, выехав за пределы отеля в Масаи-Мара, — это ползущую навстречу длинную черную змею. «Мамба, — сказал Доминик. — Очень ядовитая». Змея тоже заметила нас и предусмотрительно скользнула с дороги в траву. Пресмыкающиеся — единственная группа животных, для которых наш «Ниссан» мог представлять опасность.
Мы медленно ехали по колее: зебры и антилопы, разбредаясь в стороны, нехотя уступали дорогу. Доминик вертел головой, высматривая ему одному ведомую цель. Наконец он что-то увидел и прибавил газу.
— Шимба, — сказал он. — Лев.
Впереди, однако, ничего не было видно, кроме одинокой купы деревьев, возле которой стояло два «Ниссана». Доминик оставил колею и понесся напрямик по саванне — и тут я заметил, что мы не единственные в своем порыве: слева и справа в том же направлении мчались другие микроавтобусы. «Будто грифы слетаются, — подумал я, — но где же добыча?»
В центре травянистой площадки, где полукругом стояло уже шесть-семь машин, как на арене цирка, лежали лев и львица. Но в отличие от цирковых эти звери сладчайшим образом спали, полностью игнорируя сплотившийся вокруг них бомонд. Тем не менее все чего-то ждали. Я был слегка разочарован. «Старые плюшевые игрушки, забытые на ковре, — думал я, глядя на львов, — выцветшие и потраченные молью...»
— У них медовый месяц,— сказал Доминик.
В этот момент лев тряхнул гривой и встал. Львица тоже проснулась, но осталась лежать на животе. Лев подошел к ней сзади...
— Снимайте, снимайте! Быстрее... — обернулся к нам Доминик, и я увидел, как весь зрительный зал ощетинился фото- и видеоаппаратурой. Только я навел объектив на резкость, как все уже кончилось, и лев отошел от львицы. Миг любви оказался таким кратким...
— Между прочим, он делает это сорок раз в день, — заметил Доминик. Мы многозначительно переглянулись.
— И сорок раз ночью, — добавил гид, полностью реабилитируя царя зверей в наших глазах.
Тем временем супружеская чета вновь погрузилась в сон.
Мы покинули «эротический театр» во время антракта. Но вскоре опытный Доминик обнаружил в саванне еще один комплект спящих львов. На этот раз в придачу к молодоженам имелся какой-то третий, непонятный лев, тоже, разумеется, спящий, но несколько в стороне от пары. Доминик легко расшифровал ситуацию.
— Каждые два года львица меняет мужа, — объяснил он. — Это как раз момент развода: старый муж уже отставлен, но какое-то время держится еще неподалеку...
— Похоже, он не слишком расстроен, — отметили мы. — Сон крепкий, здоровый...
— Пожалуй, — согласился Доминик. — Поедем дальше или будем ждать?
Теперь-то мы знали, чего можно ждать от спящих львов. Но время на сафари слишком дорого, а мы еще так мало видели... Гепард, лев — лишь двое из «большой шестерки». Кто будет следующим?
— Тэмбо, — сказал Доминик, резко сворачивая к кустам. — Слоны!
Заложив вираж, микроавтобус остановился метрах в тридцати от стада. Слоны шли через кусты, и движение их громадных тел завораживало. Бока в лучах низкого солнца казались бархатистыми, а их первозданный свинцово-серый тон — исключительно глубоким и благородным. Гигантские серые существа плыли через зеленые кущи, и я вдруг понял, почему при встрече со слонами многие фотографы забывают об осторожности и приближаются к ним на опасное расстояние. «Сила притяжения пропорциональна массе...» — вертелось в голове. Я уже начинал ощущать на себе эту необъяснимую тягу, и если бы не неусыпный надзор Доминика, возможно, открыл бы дверцу и пошел за слонами следом...
Солнце клонилось к закату, когда Доминик доставил нас к фару — черному носорогу. Носорог в Масаи-Мара — нечастый гость, и если он появляется где-нибудь на территории парка, весть об этом быстро распространяется среди гидов.
Носорог упорно не желал вылезать из кустов и успел измотать нервы уже трех групп туристов. Но нам повезло: едва мы подъехали, как носорог вывалился из укрытия и бодро потрусил по саванне. Четыре «Ниссана» дружным эскортом устремились за ним. То один, то другой автомобиль вырывался вперед и, обогнав носорога, застывал, давая туристам возможность сделать снимки. Носорог шел, как утомленная славой кинозвезда, — не останавливаясь и не замечая волочащихся обожателей. Один бок у «кинозвезды» был вымазан в грязи, которую заходящее солнце окрашивало в нежный розоватый цвет...
Найти в саванне, в сухой сезон лужу — уже непросто, но умудриться в ней еще и застрять — это под силу только опытному сафари-гиду. Доминик явно был смущен. И хотя привычная сдержанность не изменила ему, все же было заметно, как он раздосадован.
Мы специально выехали в этот день пораньше — Доминик хотел отвезти нас на границу с Танзанией, на реку, где живут бегемоты. Но его планы едва не нарушились.
Пока Доминик буксовал, пытаясь сдвинуть автомобиль с места, мы вылезли наружу, нарушив правила, но никто из обитателей саванны — ни мамба, ни шимба, ни тэмбо — не воспользовался нашей беззащитностью. Никто даже не обратил на нас внимания. Доминику так и не удалось самому вытащить машину: он связался с кем-то по рации, и через пятнадцать минут один из проезжавших мимо микроавтобусов вытащил нас тросом.
Мы все-таки добрались в тот день до бегемотов, а на обратном пути даже встретили мбогу — кафрских буйволов. Существа, в своей ярости способные победить и льва, и леопарда, мирно дремали, повернув в нашу сторону влажные носы и тяжелые лиры рогов. Это был уже пятый номер из «большой шестерки» — оставался теперь один леопард, — но Доминик почему-то не радовался. Может быть, дорожный эпизод так удручающе подействовал на него, а может, он уже тогда чувствовал себя неважно — во всяком случае, он не поехал с нами в масайскую деревню — прислал напарника, хотя сам приложил немало усилий, чтобы уговорить нас на эту экскурсию.
Необходимость посещения масаи в их родной обители осознавали далеко не все. И дело было не столько в установленной масаи «таксе» — по десять долларов с посетителя — сколько в еще свежих впечатлениях от общения с ними у ворот национального парка. Но Доминик и его напарник утверждали: масаи у въезда в парк — это одно, масаи в своей деревне — это другое. Платишь десять долларов и можешь ходить, где угодно, снимать, что угодно и сколько угодно — никто тебя не тронет и пальцем. Таковы правила!
С некоторой опаской мы высадились у масайской деревни, но все оказалось именно так, как говорили сафари-гиды. Голенастый вождь, обутый в белые кроссовки, встретил нас у «околицы» и, приняв деньги, пригласил внутрь. Мы оказались в центре круга, образованного двумя десятками приземистых — в рост человека — хижин. Это и была вся деревня. В ноздри ударил резкий запах навоза.
Немудреные масайские товары на этот раз были разложены на земле, позади них чинно стояли продавщицы. Несколько женщин образовали' хор и при нашем появлении затянули гнусавую песню. Мужчины — в основном молодые — в ярко-красных накидках, с палками и копьями в руках, выстроились в затылок и с ритмичным притопыванием и уханьем пустились по двору. Эта прихрамывающая «сороконожка» то приближалась, то удалялась, то вдруг оказывалась совсем рядом, угрожающе обвиваясь вокруг тебя кольцами, — в этот момент плечи воинов, казалось, вот-вот стиснут тебя — но когда становилось жутковато, у самых глаз мелькали по-детски веселые лица туземцев, довольных произведенным эффектом, — «сороконожка» раскручивалась и устремлялась прочь. В конце танца масаи собрались в центре круга и принялись поочередно подпрыгивать на месте. Каждый старался прыгнуть как можно выше.
Пока мужчины демонстрировали свою прыгучесть, женский хор распался — его участницы вернулись к своим делам. Несколько немолодых женщин занялись ремонтом жилищ: одна вплетала прутья в стену, другая, сидя на крыше, пригоршнями зачерпывала свежий коровий навоз и увлеченно замазывала им щели. Присмотревшись и принюхавшись, я понял, что навоз в масайской деревне — главный строительный материал. Для скотоводов-кочевников это вполне логичный выбор. А нестерпимый запах и полчища мух — сущие мелочи по сравнению с теми преимуществами, которые дает в Африке своя крыша нал головой, хотя бы и навозная.