Страница 31 из 36
Тем временем моя небольшая личная «разведывательная служба» наконец-то добыла сведения, внушавшие почти полную уверенность, что Муссолини находится в одном отеле, расположенном у подножья пика Гран-Сассо, разумеется, под хорошей охраной. В течение нескольких дней мы тщетно пытались раздобыть подробные карты этого района. Поскольку строительство отеля закончилось лишь незадолго до начала войны, то пока его ни на какой карте не было. Нам удалось раскопать только две зацепки: рассказ одного немца, проживающего в Италии, в 1938 году проведшего в этом отеле зимние каникулы, и буклет одного туристского агентства, расхваливавшего красоты этого рая для лыжников в самом сердце Абруццких гор.
Поскольку эти данные были слишком расплывчаты для подготовки столь крупной операции, мы оказались перед необходимостью как можно быстрее получить аэрофотоснимки.
Генерал Штудент предоставляет в мое распоряжение самолет, оснащенный автоматической фотокамерой, и утром 8 сентября я взлетаю из Пратики-ди-Маре, что неподалеку от Рима, вместе с Радлем и офицером разведки штаба дивизии; последнему предназначается важная роль в планируемой операции.
Поскольку цель нашего полета необходимо скрыть от итальянцев любой ценой, мы решили пересечь Абруццские горы на высоте примерно 5000 метров. Даже пилот не посвящен в тайну: ему сказали, что мы собираемся сфотографировать несколько портов на Адриатике.
Оказавшись километрах в тридцати от Гран-Сассо, мы решаем сделать несколько снимков, чтобы испытать эту огромную камеру, встроенную в брюхо самолета. И тут обнаруживаем, что перемотку пленки заклинило из-за мороза. К счастью, мы взяли с собой портативную камеру: придется работать с ней как получится. Между тем мы уже страдаем от холода, потому что на нас только легкая форма африканского экспедиционного корпуса. К тому же во время полета нельзя полностью открыть большой застекленный купол задней кабины, и нам приходится выбить один из его сегментов, для обзора камеры, и фотограф будет вынужден высовывать в это отверстие голову, плечи и руки.
Я отваживаюсь первым. Никогда бы не поверил, что воздух может быть таким холодным, а ветер — таким резким. С трудом протискиваюсь в отверстие грудью, а Радль удерживает меня за ноги. Несколько мгновений спустя мы пролетаем над Кампо-Императоре, диким плато со сложным рельефом, высотой примерно в 2000 метров, из которого глыбой вздымаются до 2900 метров — отвесные склоны Гран-Сассо. Серые и коричневые утесы, бесконечные голые обрывы, пятна фирна — плотного зернистого снега, и, наконец, мы проходим над нашей целью — отелем, довольно массивным сооружением, даже с такого расстояния. Я делаю первый снимок, а затем, держа в левой руке достаточно тяжелую камеру, кручу ручку перемотки пленки. И только тут отдаю себе отчет, насколько же онемели мои пальцы за эти несколько мгновений. Сразу за отелем замечаю небольшой луг почти треугольной формы. Тут же говорю себе: вот и площадка для приземления! Делаю третий снимок, а затем, несколько нервным движением ноги даю понять Радлю, что уже самое время втаскивать меня в самолет.
Приходится отогреваться несколько минут. Поскольку Радль в своей обычной невозмутимой манере поддразнивает: «Неужели на солнце так холодно?» — я про себя решаю доставить моему дорогому товарищу такое же удовольствие во время обратного полета.
Проползаю на животе в пилотскую кабину и уже различаю вдали голубую полосу: это Адриатика. Приказываю спуститься до высоты примерно 2500 метров и, как только достигнем побережья, взять курс на север, повторяя все изгибы береговой линии. А чтобы ввести в заблуждение пилота, долго изучаю наши карты и прошу Радля приготовиться фотографировать портовые сооружения Анконы.
При великолепной погоде мы быстро добираемся до прекрасных пляжей Римини и Риччоне. Далее я приказываю пилоту повернуть на 180 градусов и подняться до 5500 метров, чтобы пролететь точно над вершиной Гран-Сассо.
На этот раз наступает очередь Радля. Мы возвращаемся в хвостовую кабину, где температура уже значительно понизилась — до двух-трех градусов ниже нуля. Теперь мы проклинаем нашу африканскую форму, которую так любим, прогуливаясь под солнцем по римским улицам. Я вручаю Радлю портативную камеру и подробно объясняю, как с ней обращаться — даже слишком подробно, поскольку Радль — несколько артистическая натура и ничего не понимает в технических деталях. Затем он пролезает в отверстие руками вперед, а я, стоя на коленях, удерживаю его за ноги.
Поскольку вершина уже в пределах видимости, я щиплю его за икры, чтобы он был наготове. Одновременно кричу ему — вероятно, впустую, потому что рев моторов оглушителен: «Торопитесь, сделайте столько снимков, сколько сможете». Я чувствую по конвульсивным движениям его ног, что он делает какие-то неистовые жесты. Возможно, мы пролетаем не совсем над самым отелем, и ему приходится наклоняться и делать снимки под углом. Это может принести большую пользу, поскольку такие снимки иногда лучше, чем фотографии, сделанные вертикально, и позволяют представить себе наклон местности. Вскоре Радль подает знак тянуть его обратно. Лицо у него буквально синее от холода.
— Первого, кто мне еще будет говорить о прекрасном итальянском солнце, я просто задушу, — ворчит он, клацая зубами.
Возвратившись в кабину пилотов, мы напяливаем спасательные куртки и даже накрываемся огромными листами промасленной бумаги, валяющимися в углу. Затем я даю пилоту подробные указания: спуститься до высоты примерно 1500 метров и возвращаться, но несколько сместить курс к северу и достичь Средиземного моря немного севернее Рима. Затем взять направление на аэродром бреющим полетом.
Четверть часа спустя мы убеждаемся, что эта предосторожность, вероятно, спасла нам жизнь. Мы только что добрались до побережья, солнце заливает застекленную кабину; сидя рядом с пилотом, я рассеянно созерцаю пейзаж. Совершенно случайно бросаю взгляд налево, в направлении Сабинских гор, и не верю своим глазам: с юга плотными рядами к Фраскати приближаются самолеты, несомненно, вражеские. Схватив очки, я вижу, как они сбрасывают бомбы, и те сыплются на город, точно над нашим штабом. Затем первая волна бомбардировщиков удаляется, и появляются две другие, чтобы тоже освободиться от своего смертоносного груза. Только в этот миг мы понимаем, что, если бы не мой приказ о небольшом крюке к северу, то мы бы оказались в самой гуще союзнических эскадрилий, где наш разведывательный самолет был бы практически беззащитен. И сопровождавшие бомбардировщики-истребители не обнаружили нас лишь потому, что мы летели на высоте бреющего полета.
Несколько минут спустя мы приземляемся живыми и невредимыми, но, прибыв во Фраскати, попадаем в полнейший хаос. Дом, где располагался штаб генерала Штудента, оказался нетронутым, но от нашего остались одни развалины. Когда мы хотим туда проникнуть, один офицер предупреждает нас, что сквозь дом пролетели две бомбы замедленного действия, ушли в глинобитный пол погребов и могут взорваться в любой момент. Однако, в спальне остались важные бумаги, как раз с результатами наших расследований. И мы взбираемся по обломкам, перешагиваем через балюстраду нашей лоджии и, несмотря на беспорядок, царящий в комнате, обнаруживаем наши досье. Несколько мгновений спустя мы уже на улице.
Жертвы среди гражданского населения, должно быть, были очень велики. Однако почти все немецкие службы избежали разрушения. Военные уже восстанавливают телефонные линии, которые, надо сказать, сильно повреждены. Я же должен срочно отправиться в Рим на встречу с несколькими итальянскими офицерами, которые, по моим сведениям, намереваются освободить дуче. Естественно, я хочу знать их планы, чтобы мы не помешали друг другу.
Через несколько минут разговора я убеждаюсь, что, хотя молодые люди и выказывают похвальный энтузиазм вместе с очень серьезной решимостью, их приготовления продвинулись не так далеко, как наши. Когда я прощался с этими «заговорщиками», уже почти наступила ночь, а я еще должен пересечь весь Рим, чтобы встретиться с Радлем, ждущим меня в конторе одной немецкой службы. Веду машину медленно, поскольку на улицах непривычное оживление. Люди толпятся вокруг уличных громкоговорителей, а, выехав на Виа Венето, я вынужден двигаться со скоростью пешехода. Одно сообщение из громкоговорителей приветствуют шумными возгласами, я слышу крики: «Да здравствует король!»; целуются женщины; собравшиеся в кучки люди что-то страстно обсуждают. Это все более интригует, и, остановившись, я задаю вопрос прохожему, который и сообщает мне катастрофическую новость: Италия сложила оружие.