Страница 29 из 33
Бравый карабинер больше не мог сдерживаться.
— Нет, нет, сеньор, это невозможно! — воскликнул он. — Я видел дуче только сегодня утром. Я сам сопровождал его, когда его везли к белому самолету, на котором он улетел.
Вот это да! Вот это сюрприз! Солдат говорил уверенным тоном, его рассказ выглядел очень правдивым. Только теперь я вспомнил, что санитарный гидросамолет, который еще вчера качался на волнах у берега, сегодня утром исчез. Я это, конечно, заметил, но не придал большого значения. С другой стороны, меня немного удивило, когда я рассматривал виллу, что солдаты охраны чувствовали себя как-то слишком свободно, толпились на террасах и выглядели беззаботными. Вот, оказывается, где объяснение их поведению: в тюрьме не было больше пленника!
Нам крупно повезло, что все вовремя раскрылось. Хорошо бы мы выглядели, если бы развернули те морские и сухопутные военные действия, которые были запланированы.
Теперь необходимо было, в первую очередь, отменить операцию и прекратить выдвижение сил на исходные позиции. Я позвонил Редлю и застал его как раз в тот момент, когда он собирался отдать приказ об отправлении с Корсики. Подразделения десанта были уже на борту кораблей.
— Полный назад, все стоп! — таков был приказ.
Из предосторожности мы еще несколько дней сохраняли состояние готовности, на случай, если дуче вернется в Санта-Маддалену. К нашему удивлению, итальянцы также не снимали охрану с виллы. По-моему, итальянские секретные службы специально это делали, чтобы замести следы и ввести нас в заблуждение. Без сомнения, пленник представлял для них такую ценность, что они не остановились перед такой сложной проблемой, как постоянная смена места заключения Муссолини. На этот раз они достигли своей цели — в очередной раз мы потеряли след.
Надо было все начинать сначала. Несколько дней мы сбивали ноги, стараясь по горячим следам найти дуче. Слухов было предостаточно, — но, как только мы вплотную начинали заниматься их проверкой, они рассеивались, как дым.
Окончание следует
Перевел с немецкого
Н.Непомнящий
2001 и дальше: Ганнибал, малая родина Марка Твена
Я переводчик Марка Твена. Моя приятельница, московская поэтесса, зная мою одержимость Твеном, давно величает меня по отчеству не Марковной, а Марктве-новной. Для осуществления своей мечты я предусмотрительно родила младшего сына, передала ему в генах клаустрофобию «невыездной» и в свое время проводила в аспирантуру университета Чикаго. Приглашая меня в гости, сын сказал по телефону:
— В конце месяца поедем в Ганнибал — красить за деньги забор.
Мы долго ехали по скучной прерии и добрались до Ганнибала лишь поздно ночью. Но утро с лихвой вознаградило за утомительный путь. Перед нами на зеленых холмах живописно раскинулся старинный светлый городок. Чистые улочки сбегали к полноводной Миссисипи. С холма открывался обзор на всю реку вверх и вниз по течению и лесистые просторы Иллинойса на другом берегу. Приезжая в Ганнибал, Твен каждый раз поднимался на Холидэй-хилл, откуда виден был весь город, и снова чувствовал себя мальчиком, а все прошедшие годы казались ему долгим сном.
Забор покрасили без нас. Он безупречно белый, рядом стоит указатель: «Забор Тома Сойера». За белым забором — родной дом и мемориальный музей Твена. Желающих красить забор — хоть отбавляй. С 30 июня по 4 июля в Ганнибале проходят «Национальные дни Тома Сойера». Этот фестиваль, на который съезжаются семьями со всей Америки, проводится вот уже сорок лет. Среди прочих состязаний есть и покраска забора. Босые мальчишки, закатав рукава и подвернув джинсы, соревнуются, кто быстрей и лучше покрасит отведенные им несколько досок. На этом же фестивале избираются на год Том Сойер и Бекки Тэтчер из местных старшеклассников. Целый год они, как послы доброй воли, представляют Ганнибал в США и за его пределами, участвуя во всех официальных церемониях.
У хранителя музея говорящая фамилия — мистер Суйте. Юмористы не упустили бы случая ее обыграть. Но — шутки в сторону — мистер Суйте действительно очень мил и радеет о делах твеновского мемориала. Передаю в дар музею книгу своих переводов из Твена. Хранитель приятно удивлен неубывающей популярностью Марка Твена в России. Для меня, в свою очередь, приятная неожиданность, что Твен — один из самых любимых зарубежных писателей в Японии.
Биография человека начинается задолго до его рождения. Вглядываюсь в лицо миссис Клеменс, матери Твена, тонкой, хрупкой, но очень сильной духом женщины. Заступничество за обиженных — словом и делом — было для нее настоятельной потребностью. В Сент-Луисе она как-то вырвала кнут у дюжего возчика, избивавшего свою лошадь, а в Ганнибале усмирила не в меру норовистого корсиканца, грозившего измочалить толстую веревку о свою непослушную дочь. Как-то в городе возник спор: может ли она, столь благочестивая пресвитерианка, замолвить доброе словечко за самого... сатану? Заговорщики всячески поносили его, обличали, и Джейн Клеменс не выдержала — вступилась. Да, он — величайший из грешников, утверждала она, а кто молится за него, как за других грешников? Разве кому-нибудь удалось спастись только собственными усилиями?
Вот где глубинные корни справедливости и благородства Твена, его независимости в суждениях и постоянной готовности прийти на помощь обиженным, вот откуда берет начало его бунтарство против лжи и лицемерия: детские впечатления глубоко западают в душу.
На бархатном платье миссис Клеменс две верхние пуговки отличаются от остальных: видно, были утеряны и заменены другими — незначительная, но очень трогательная деталь, свидетельствующая о бережливости и разумном самоограничении. Твен очень любил мать, ей посвящены многие замечательные страницы его автобиографической прозы. По ним можно судить, что и свое непревзойденное чувство юмора он унаследовал от матери.
Твен, по собственному признанию, рос болезненным, вялым ребенком и первые семь лет своей жизни питался, главным образом, лекарствами. Как-то он спросил свою мать, которой шел уже восемьдесят восьмой год:
— Наверно, ты все время беспокоилась за меня?
— Да, все время.
— Боялась, что я не выживу?
Миссис Клеменс, поразмыслив, ответила:
— Нет, я боялась, что ты выживешь.
Для нас она навсегда тетя Полли из книги на все времена «Приключения Тома Сойера». Мне кажется, Твен — озорник Том ревновал ее к своему младшему брату Генри, с которого писал примерного мальчика Сида.
В доме семейства Клеменсов обстановка очень простая и строгая. Из маленькой спальни на втором этаже Том удирал ночью через окно, заслышав условный свист Гека. Напротив через улицу — «дом с колоннами», принадлежавший доктору Гранту, где Клеменсы жили в 1846 — 1847 годах после разорения и последовавшей вскоре смерти отца, Джона Маршалла Клеменса. В гостиной наверху — восковые фигуры: доктор Грант в кресле у камина, за столом — миссис Грант и ее мать миссис Кроуфорд, возле стола — доктор Пик в визитке и с тросточкой. Он зашел навестить доктора Гранта, получившего множество колотых ран на дуэли. Юный Сэм прячется где-то неподалеку и подслушивает разные истории, которые впоследствии очень пригодятся писателю Марку Твену. Внизу — аптека доктора Гранта с традиционным набором медных ступок, пестиков, колбочек и весов, которые Твен, любивший поиздеваться над врачами, называл «орудиями уничтожения». Зубоврачебные инструменты того времени, и вправду, напоминают орудия пытки.
В доме по соседству — книжная лавка и музей Бекки Тэтчер. Восковая русокосая Бекки (Лаура Хокинс) в кокетливых панталончиках расскажет, если нажмешь кнопку у двери, о детской любви к ней Тома Сойера. На той же стороне улицы и юридическая контора отца Марка Твена, избранного в 1840 году мировым судьей. Твен описывал ее в своих произведениях. На Хилл-стрит в «доме с привидениями» расположен музей восковых фигур. Известный американский скульптор Мартин Крюсон создал двадцать семь восковых фигур в человеческий рост. Тут и родители Твена, и семья самого Твена, и герои его двух самых популярных книг — Том Сойер, Гек Финн, тетя Полли, Сид, вдова Дуглас, индеец Джо и другие. Вечером в освещенном окне под крышей видно и само привидение.