Страница 23 из 33
Совсем стемнело, когда мы наконец остановились перед Чайным домиком. Это было простое деревянное одноэтажное строение, состоящее из двух флигелей, соединенных чем-то вроде закрытого перехода. Позднее я узнал, что левое крыло занимала столовая, где фельдмаршал Кейтель, начальник Генерального штаба вермахта обедал в окружении ближайших сотрудников. Собственно Чайный домик находился в правом крыле здания. Я вошел в просторный вестибюль с удобными креслами, несколькими столами и полом, застеленным толстым ковром. Меня встретил капитан СС и представил пяти другим офицерам — подполковнику и майору сухопутных войск, двум подполковникам люфтваффе и майору СС. Вероятно, ждали только меня, поскольку сразу после представления капитан вышел, чтобы через минуту вернуться:
— Господа, — объявил он, — я провожу вас к фюреру. Каждый из вас коротко изложит свою военную биографию. Затем фюрер, возможно, задаст вам несколько вопросов. Следуйте за мной...
Сначала мне показалось, что я плохо понял. Потом безотчетный страх почти парализовал ноги. Через несколько мгновений я должен был в первый раз в моей жизни, предстать перед Адольфом Гитлером, фюрером Великой Германии и Главнокомандующим вооруженных сил рейха! Вот уж действительно, сюрприз из сюрпризов! «В волнении я, наверное, наделаю непростительных ошибок и буду вести себя как последний дурак! Только бы все прошло нормально», — думал я, следуя за другими офицерами. Мы прошли метров сто, прежде чем я начал соображать, в каком направлении мы идем.
Мы вошли в другое здание, тоже деревянное, и оказались в просторном вестибюле, похожем на тот, что был в Чайном домике. Я успел лишь заметить светильники, рассеивающие мягкий свет, и на противоположной стене небольшую картину в скромной рамке: «Фиалка» Дюрера. Затем наш провожатый распахнул одну из дверей, и мы прошли в большую комнату, размером примерно шесть на девять метров. Справа от меня была стена со множеством окон, закрытых простыми занавесками. Посередине стоял массивный стол, покрытый картами. Перед монументальным камином, занимавшим почти всю левую стену, — маленький столик и четыре или пять кресел. В глубине — свободное пространство, на котором и остановилась наша группа. Как самый младший по званию, я занял место на левом фланге ряда. На бюро между двумя окнами я заметил безукоризненный частокол множества остро заточенных карандашей. «Именно здесь вырабатываются величайшие решения нашей эпохи», — успел подумать я до того, как прямо перед нами распахнулась дверь.
Мы застыли, повернув головы в сторону двери. И вот незабываемое мгновение: появляется человек, который более любого другого государственного деятеля, решительно повернул судьбу Германии, — мой господин, которому я безраздельно предан уже много лет и которому абсолютно доверяю. Какое странное ощущение солдата, внезапно представшего перед своим главнокомандующим!
Подойдя размеренным шагом, фюрер приветствовал нас, вскинув руку тем характерным жестом, который мы так хорошо знали по газетным фотографиям. Одет он был очень просто: мундир офицера вермахта без знаков различия, белая сорочка и черный галстук. На левой стороне мундира — железный крест первого класса, награда Великой войны, и черная нашивка за ранение.
Пока капитан СС представлял офицеров на другом краю строя, я не мог рассмотреть фюрера так хорошо, как я того желал. Нужно было усилие, чтобы не сделать шаг вперед, ибо я не хотел упустить из вида малейший его жест. Сначала я только слышал его голос, деловым тоном задававший короткие вопросы. Особенный тембр этого голоса был мне уже хорошо знаком из радиопередач. Но я с удивлением обнаружил в нем мягкую и немного протяжную интонацию, придававшую некий шарм его австрийскому акценту. Какой странный каприз человеческой природы, подумал я. Человек, которого слушают миллионы, и который хотел бы олицетворять в глазах общества идеал прусского духа, не может скрыть своего происхождения, хотя давно уже не живет на родине! Сохранил ли он в себе что-нибудь от дружелюбия и приветливости австрийцев? Остался ли подвержен зову сердца? Затем я опомнился: «Господи, что за неуместные вопросы, совершенно праздные мысли приходят мне в голову в такой момент!»
Другие офицеры уже кратко представились. Теперь Адольф Гитлер стоял передо мной. Когда он протянул мне руку, я сконцентрировался на единственной мысли: «Только без чрезмерной угодливости». Несмотря на волнение, мне удалось кивнуть головой почти идеально с точки зрения военного этикета, то есть коротко и сухо. Затем я кратко сообщил свои анкетные данные — место рождения, где учился, этапы моей жизни офицера резерва и настоящее положение. Пока я говорил, фюрер смотрел мне прямо в глаза своим знаменитым взглядом, полным непреодолимой силы.
Затем Адольф Гитлер отступил на шаг назад и резко задал первый вопрос:
— Кто из вас знает Италию?
Я один ответил утвердительно:
— Я два раза был в Италии перед войной, мой фюрер. Я проехал на мотоцикле до Неаполя.
Сразу же последовал второй вопрос, опять ко всем нам:
— Что вы думаете об Италии?
С растерянным видом, поколебавшись, офицеры начали отвечать, с трудом подбирая слова:
— Италия... партнер по Оси... наш союзник... подписала антикоминтерновский пакт...
Наконец настала моя очередь.
— Я австриец, мой фюрер. — сказал я просто.
Я, действительно, считал этот ответ достаточным, чтобы выразить свою точку зрения. Всякий истинный австриец глубоко переживает потерю Южного Тироля, самого прекрасного района, который у нас когда-либо был.
Гитлер долго и задумчиво (по крайней мере, мне так показалось) на меня смотрел, потом сказал:
— Все могут идти. А вы, капитан Скорцени, останьтесь. Я хочу с вами поговорить.
И вот мы одни. Фюрер по-прежнему стоял передо мной. Роста он был ниже среднего, плечи немного сутулились. Разговаривая со мной, он был весь в движении. Жесты его, короткие и сдержанные, имели, однако, огромную убеждающую силу.
— У меня есть для вас задание чрезвычайной важности, — начал он, — Муссолини, мой друг и наш верный соратник по борьбе, был вчера предан своим королем и арестован соотечественниками. Я не могу и не хочу бросить в момент самой большой опасности величайшего из всех итальянцев. Для меня дуче олицетворяет последнего римского Цезаря. Италия, или скорее ее новое правительство, несомненно перейдет в лагерь противника. Но я не отступлю от своего слова; надо, чтобы Муссолини был спасен, и как можно быстрее. Если мы не вмешаемся, они сдадут его союзникам. Я поручаю вам эту миссию, счастливое завершение которой будет иметь неоценимое значение для будущих военных операций на фронтах. Если вы не остановитесь перед любым препятствием, не испугаетесь любого риска, чтобы достигнуть цели, вы добьетесь ее!
Он замолчал, чтобы совладать с волнением, выдаваемым дрожащим глосом.
— Еще один важный пункт, — продолжил он. — Вы должны сохранять чрезвычайную секретность. Кроме вас, только еще пять человек будут знать об этой операции. Вы будете действовать под видом офицера люфтваффе и поступаете в подчинение генерала Штудента. Я его уже ввел в курс дела. Впрочем, вы сейчас с ним встретитесь. Он ознакомит вас с некоторыми деталями. Вам придется самому собрать необходимую информацию. Что касается командования наших войск в Италии и германского посольства, не надо ставить их в известность. Они не владеют положением и своими действиями могут только все испортить. Я повторяю, вы отвечаете за абсолютную секретность операции. Надеюсь, что скоро вы сообщите мне хорошие новости. Желаю вам удачи!
Чем больше фюрер говорил, тем больше росла во мне уверенность. Его слова казались мне столь убедительными, что в тот момент у меня не возникло ни капли сомнения в благополучном исходе дела. В то же время в его голосе дрожали нотки такой теплоты, такого волнения, особенно, когда он говорил о непоколебимой верности своему итальянскому другу, что я был буквально потрясен.
— Я все прекрасно понял, мой фюрер, и сделаю все, что в моих силах, — только и смог я ответить.