Виктор Курнатовский

Небольшая русская эмигрантская колония в Нагасаки находилась под постоянным надзором полиции. Ее агенты следили за перепиской эмигрантов и за тем, чтобы японское население поменьше общалось с ними. Крупная забастовка на японских медных рудниках, прошедшая в отличие от прежних забастовок далеко не стихийно, насторожила правителей страны восходящего солнца. В усилении рабочего движения они видели влияние русской революции. А тут еще молодой вождь японских социалистов Сен-Катаяма приветствовал русских социал-демократов и заявил, что русско-японская война была грабительской войной, выгодной в равной степени и микадо и Николаю Романову. Русских эмигрантов не жаловали. В печати появились сообщения, что премьер-министр японского правительства маркиз Сайондзи ведет переговоры с императорским двором в Петербурге о выдаче политэмигрантов. Премьер пытался опровергнуть эти слухи, но ему мало верили. Неудивительно, что в одном из писем товарищу в Россию Виктор Константинович назвал Нагасаки большой тюрьмой, хотя сам он очень симпатизировал простым людям Японии. Эмигранту, особенно русскому, найти здесь работу было почти невозможно. Повсюду встречали вежливо, расспрашивали о специальности, образовании, но, узнав, что человек по национальности русский, да к тому же революционный эмигрант, вежливо отвечали, что работы нет.

Жил Курнатовский в Японии по фальшивому паспорту на имя Авдакова, который для него добыл Читинский комитет РСДРП. С этим паспортом он два месяца скитался по тайге, выбрался, наконец, на железную дорогу, достиг Владивостока, где через местных большевиков-подпольщиков связался с командой парохода и эмигрировал. Деньги, полученные от комитета, быстро растаяли в пути. Благодаря знакомствам, которые он завязал еще в Сибири, ему удалось наладить связь с некоторыми провинциальными русскими газетами и кое-что писать для них под новой фамилией. Но гонорар был скудный и поступал нерегулярно. Жил Курнатовский впроголодь.

Эмигрантская колония в Нагасаки имела маленький клуб, где встречались те, кто покинул родину. На втором этаже клуба находилось несколько крохотных комнаток. Здесь временно останавливались приезжие, пока не подыскивали себе другого пристанища.

Одним из старейших в колонии был ветеран «Народной воли» Оржих, отбывший длительное заключение в Шлиссельбургской крепости. В колонии преобладали эсеры и народники. Оржих, честный, прямой человек, поседевший в царских тюрьмах, стремился облегчить положение политэмигрантов в Японии. Но его чрезмерная доверчивость к людям, нежелание считаться с ходом истории, его благоговение перед эсерами, которых он считал наследниками «Народной воли», доходили до того, что Оржих отказывался верить в возможность проникновения в партию большого числа провокаторов и проходимцев. У эсеров не было организации и уставных требований, напоминавших РСДРП. Курнатовский и Оржих хоть и симпатизировали друг другу, но часто вели политические споры. Однажды в беседе с Курнатовским Оржих сказал:

— Затеял я издать иллюстрированный альбом русских революционных деятелей. Хотел бы поместить в нем и вашу биографию и фотографию.

— Я уже слышал об этом, — ответил Курнатовский.

— Ну и как? — поинтересовался Оржих.

— Посмеялся.

— Чему?

— Никаких исторических заслуг признавать за собой я не намерен. Я — рядовой работник партии.

— Ну, это вы из скромности, — возразил Оржих. — А еще что?

— Скажу прямо, — продолжал Курнатовский, — не нравится мне эта затея. Что, если ваш альбомчик попадет в руки охранки — прекрасный материал против революционеров!

— Н-да! Об этом я не подумал, — смутился Оржих.

— Вы не подумали, но, видимо, вас кто-то надоумил. — заметил Курнатовский.

— Эту идею подал Оскар, — сказал Оржих. — Он давно носится с нею. Оскар искренний, горячий революционер…

— А-а, — усмехнулся Курнатовский, — Оскар! Удивительно, как он у вас здесь преуспевает! А я вот вашему Оскару не доверяю.

— Какие у вас основания порочить честного человека? — вскипел Оржих.

— Успокойтесь, друг, и выслушайте меня. Оскар приехал сюда недавно. Вы его приютили и рассказали мне, что он привез вам много конспиративных адресов для Сибири и Дальнего Востока. Ведь так? — спросил Курнатовский.

— Говорил, — возразил Оржих, — ну и что же?

— Так вот я снова повторяю, что я ему не верю. Оскар начал хвалиться знакомым и незнакомым, что он участник восстания на крейсере «Память Азова», чуть ли не руководитель восстания. А я знаю достоверно, что это не так. Затем он рассказал, что состоял во главе лаборатории боевой организации эсеров на Аптекарском острове в Петербурге. А когда я, как химик, задал ему несколько простейших вопросов о взрывчатых веществах, он наговорил мне всякой чепухи.

— Молод, любит прихвастнуть, — заметил Оржих.

— Нет, — возразил Курнатовский, — здесь что-то не так. Я знаю вас, Оржих, как честного человека и полагаю, что все сказанное мною останется между нами?

— И вы сомневаетесь?

— Нет, не сомневаюсь, но еще раз прошу молчать о том, что я вам расскажу.

— Даю слово революционера, — ответил посерьезневший Оржих.

— Тогда слушайте. Болтливость Оскара, когда нам грозит выдача царю, уже сама по себе подозрительна. Но не в ней сейчас дело. Оскар ходит на почту и получает письма для всей эмигрантской колонии, и вот тут-то я должен, посвятить вас в одну деталь: он вскрывает эти письма, во всяком случае часть из них, и, прочитав, вручает нам. Он вскрыл несколько писем, адресованных мне.

— Но где доказательства, что письма вскрывает именно он? — воскликнул Оржих.

— Вот, — ответил Виктор Константинович, доставая из кармана нераспечатанное письмо. — Видите, оно было вскрыто и снова заклеено после того, как на нем поставили японский почтовый штемпель.

Оржих внимательно осмотрел конверт, но сдаваться не хотел.

— Нет, Курнатовский, это не доказательство. Это может навести на подозрение, но и только.

— А что вы скажете, Оржих, если я и еще двое товарищей, — наступал Курнатовский, — фамилии их я пока не назову, следя за Оскаром, видели, как он бегает украдкой в царское консульство?

— Тогда ваши подозрения могут быть основательными. Но как это проверить и довести дело до конца? — спросил Оржих.

— Давайте проведем у Оскара внезапный обыск, — предложил Курнатовский. — Ворвемся к нему, когда он этого не ожидает, лучше всего после получения новой почты. Согласны?

Не без колебаний Оржих согласился.

На следующий день, взяв револьверы, они встретились в условленное время неподалеку от почты. Из маленькой лавочки торговца бумажными фонариками стали следить за входом на почту. Чтобы не вызвать подозрений у хозяина, долго выбирали фонарики, купили один.

Наконец показался Оскар. Это был высокого роста человек, белокурый, с лицом, обезображенным поперечным шрамом (по словам Оскара, след казацкой сабли). Неприятное впечатление производили его глаза — бегающие, никогда не глядящие прямо в лицо собеседника. Бесцеремонно расталкивая пешеходов, Оскар скрылся в здании почты. Вскоре он вышел обратно. Оржих и Курнатовский двинулись вслед за ним. Оскар жил неподалеку, в небольшой гостинице на первом этаже.

— Не следует торопиться, — сказал Курнатовский. — Пусть начнет распечатывать письма… А, кстати, кто Оскар по национальности, давно хотел вас спросить?

— Говорит, что финн.

— Странно. Финны — честный народ. Среди них я не встречал провокаторов, — заметил Курнатовский.

— У шпионов нет отечества, — изрек старую истину Оржих, — если только Оскар шпион, а не мелкий воришка, ищущий в конвертах денежных вложений.

— Все выясним, недолго ждать, — ответил Курнатовский.

Оржих знал, где расположен номер, занимаемый Оскаром. Портье не стал их задерживать: в гостинице жили преимущественно иностранцы, к которым ходило много гостей. Они подошли к двери. В коридоре никого не было. Вынули револьверы, и Курнатовский постучал.

— Кто там? — раздался испуганный и раздраженный голос.