Страница 16 из 47
Как-то и я зашел на Боровую. Попал, поверил, и меня засосало. Я и сам стал проповедовать.
Пришло время, и хозяин начал снижать расценки. Рабочие, как они ни были в те времена забиты, подняли шум. Мои пастыри говорят: «Не противься злу, терпи». А рабочие и слушать ничего не хотят. Пойти против товарищей, против своего же брата рабочего? Ну, на такую подлость я был не способен. Стал я постепенно отходить от Общества трезвости, и представьте — отрезвился!
Записался в вечернюю школу и там окончательно излечился. И вот однажды, придя на завод, я заявил товарищам: «Братцы, не ходите больше на Боровую. Все это обман». Некоторые подумали, что я с ума сошел. Нет, просто знания вывели меня на правильную дорогу.
В начале девяностых годов по фабрикам и заводам вновь заработали нелегальные кружки. С нами, рабочими, занимались студенты, учителя. Ну и здесь на первых порах мне не повезло: попал к народникам. Называли они себя, как и прежде, «Народной волей». Но эти народовольцы мало чем походили на Перовскую, Желябова, Кибальчича.
Я просил как можно скорее использовать меня в деле. Готов был не только с бомбой, но и с рогатиной идти на смерть, лишь бы кончилась горькая, беспросветная жизнь.
Однако мне не пришлось участвовать в терроре, подвернулось другое дело: решили создать подпольную типографию для того, чтобы с помощью пропагандистских листовок сначала подготовить общество к предстоящим террористическим актам.
Так возникла знаменитая Лахтинская типография, которую полиция долгое время не могла раскрыть. Типография находилась в руках рабочей группы партии «Народной воли». Из-за границы мы получили печатный станок. Но тут же его забраковали. Мой товарищ, слесарь Тулупов, предложил станок своей конструкции, небольшой и удобный для конспиративной работы. Станок Тулупова и наборная доска со шрифтами разбирались почти мгновенно и умещались в ящике комода. Дело у нас пошло на лад.
Стали посещать Тулупова и марксисты. Они уговорились с народниками, что будут печатать здесь свои прокламации. Многие товарищи начали к тому времени понимать, что социал-демократы предлагают правильные. методы борьбы. Это были годы, когда в Петербурге начал работу Владимир Ильич. Возник «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Когда вспыхнула знаменитая стачка ткачей, я работал слесарем на Франко-русском заводе, где и вступил в «Союз борьбы». Но окончательно с народниками еще не порвал: нельзя было уйти из типографии. Во время стачки ткачей народники и марксисты заключили соглашение о помощи друг другу, о совместном использовании Лахтинской типографии.
На Франко-русском заводе я работал на сборке машин строившегося броненосца «Севастополь». Здесь, в отсеках броненосца, я расклеивал прокламации, которые мы печатали в своей типографии. Помогали мне два финна — Михаил Паянен и его отец. Оба они состояли в «Союзе борьбы». Полиция с ног сбилась, не могла понять, откуда это в корпусе нового царского броненосца появляются прокламации. Но через провокаторов жандармы все же нашли дорожку к типографии. Арестовали руководителей «Союза борьбы» и всю лахтинскую группу. Вот тогда-то я и попал в крепость, а оттуда — сюда, в Сибирь… — закончил Шаповалов.
О Владимире Ильиче Шаповалов не мог говорить спокойно. Для него этот человек являлся образцом революционного деятеля. Вот почему он сердился на Курнатовского, что тот все еще не повидал Ульянова. Но такая возможность представилась только в конце лета.
Наступил август 1898 года. Курнатовский уже обжился в ссылке. Теперь все его мысли были направлены на то, как попасть в Шушенское. Повидаться с Владимиром Ильичем неожиданно помогла местная администрация. Однажды к Виктору Константиновичу зашел сам господин сотский. Посещение сотского всегда настораживало ссыльных. Но на этот раз нежеланный гость был приветлив:
— Вам бумага, господин Курнатовский, из губернии…
Виктор Константинович быстро вскрыл конверт. В нем лежало письмо — купец Гусев, сахароваренное предприятие которого находилось в деревне Ивановке Ермаковской волости, предлагал Курнатовскому временную работу на этом заводе. Так как разыскать инженера-химика было трудно, Гусев обратился в губернскую канцелярию с просьбой выяснить, нет ли среди ссыльных нужного ему специалиста. Там вспомнили о Курчатовском. И, стремясь угодить Гусеву, предупредительно заготовили и выслали ссыльному разрешение на временный выезд в Ивановку «на случай, если господин Курнатовский примет предложение господина Гусева».
Ехать в Ивановку можно и через Шушенское. Вот и представился желанный случай повидаться с Владимиром Ильичем.
1890–1898 годы были, как их называли, золотой эпохой в жизни ссылки. После нашумевшего якутского дела на смену губернатора Осташкова прислали Скрипицына. Требовалось срочно спасать престиж российского самодержца перед цивилизованной Европой и умиротворить ссыльных. С этой целью с монаршего одобрения Скрипицын издал циркуляр, по которому всем политическим ссыльным разрешалось занимать служебные должности в музеях, библиотеках, на фельдшерских пунктах, на промышленных предприятиях…
— Там, в Центральной России, — говорил Скрипицын, — революционеры — зло. Но, находясь в Сибири, они, как большая культурная сила, могут принести этому глухому краю много пользы. А если действовать умело и исподволь приручать их, то, пожалуй, они помогут и в руссификации инородцев. — Так презрительно называли прислужники русского самодержавия представителей нерусских народностей, населявших империю.
Ссыльные решили использовать возможности, предоставленные им циркуляром. Но ничто не могло заставить их оказывать помощь царской администрации в притеснении шорцев, эвенков, якутов, бурят. Лишь небольшая группа ссыльных, преимущественно из народников, случайно попавшая в революционное движение, начала сотрудничать с губернатором в деле «упорядочения» земельных отношений якутов и тунгусов. Это «упорядочение» сводилось к тому, что малые народности лишались значительной части принадлежавшей им земли, которая передавалась царской казне. Совершалось это беззаконие под тем предлогом, что якуты и тунгусы ссорятся между собой из-за лесных угодий, что они не умеют обрабатывать землю.
Вся ссылка заклеймила позором тех, кто начал сотрудничать со Скрипицыным.
Но в то же время решили, что ссыльные, если такая возможность представится, пойдут работать фельдшерами, библиотекарями, препараторами в музеях; не откажутся они и от работы на заводах или строительстве железных дорог. Такой труд не только избавлял ссыльных от тяжелой материальной нужды, но и позволял им налаживать тесные связи с местным населением, особенно с рабочими. И многие ссыльные успешно воспользовались поблажками губернатора для целей, о которых царские чиновники и не подозревали.
Попрощавшись с Ковалевским и наняв у хозяев лошадь, Виктор Константинович помчался в Шушенское, с тем чтобы оттуда, после свидания с Ульяновым, явиться для переговоров на Гусевский завод. Впрочем, он заранее знал, что никаких переговоров не будет и он согласится на любые условия…
Солнце уже клонилось к западу, когда Виктор Константинович увидел речку, иссеченную отмелями. По берегу раскинулось большое село. Это и было Шушенское, известное тем, что здесь когда-то жили некоторые участники восстания декабристов. В Шушенском отбывал ссылку один из первых социалистов-утопистов Буташевич-Петрашевский. Здесь коротали свои дни поляки — участники революционных восстаний 1831 и 1863 годов… Почти у самого Шушенского дорогу преграждали горы навоза. Крестьяне считали излишним вывозить его на поля. Земля пока что родила здесь и без удобрений, а там что будет, то и будет. С трудом одолев эти завалы, Курнатовский добрался, наконец, до села.
У околицы он остановил мальчика и спросил его, где живут Ульяновы. Белобрысый парнишка, утонувший по самые уши в отцовском картузе, охотно проводил его, и вскоре Виктор Константинович уже постучал у ворот сибирского деревенского жилья.
- Володя, это, наверное, к нам, — раздался приветливый женский голос.