Оливия Лэтам

Из-за чахлых деревьев вышел мужчина и направился к ним. Увидев голубой мундир, Оливия задрожала. Карол подошел к незнакомцу.

— Большое спасибо, что пришли. Не беспокойтесь — поблизости никого нет. Это девушка, на которой он должен был жениться. Расскажите ей все, что знаете.

Жандарм украдкой взглянул на Оливию и тут же снова опустил глаза, разминая сапогом снежную глыбу.

Он был еще совсем молод, с широким добродушным лицом и круглыми светло-голубыми испуганными глазами.

— Я дежурил вчера в коридоре, барышня, — заговорил он с сильным волжским акцентом и умолк.

— В той крепости, куда его привезли, — вставил Карол.

— Было уже почти утро. Я видел, как его несли по коридору. Он повернул голову и посмотрел на меня, но ничего не сказал. Его поместили в третью камеру.

— В одиночку?

— В одиночку, барышня. Он вел себя очень спокойно. За все утро я ничего не слышал, разве как он кашлял. Но когда Васильич принес ему обед, он что-то сказал, только очень тихо.

— А Васильич кто — тюремный надзиратель?

— Да. Он дежурил, разносил обед. Он вышел оттуда очень злой и говорит: «Чистый грех — пропадают задарма такие хорошие щи. Он уж почитай что помер, даже глазом не повел на миску. Я бы лучше сам эти щи съел!» Вот что он сказал.

— А кроме Васильича, никто к нему не заходил?

— Вечером, ваша милость, заходил старший тюремщик с доктором. Они очень скоро вышли обратно, и я слышал, как доктор сказал: «Какой прок? Он не протянет до утра». Но он протянул.

— Сколько он еще прожил?

— До полудня следующего дня. Это было вчера. Я опять ночью дежурил. В восемь часов меня сменили, а как пришел я вечером, слышу — он стонет и что-то сам с собой говорит. Но слов я не разобрал. В горле у него хрипело, а один раз я слышал, как он просил воды. Потом в шесть утра меня сменил Осип, и я ушел.

— И Осип дежурил весь вчерашний день?

— Так точно-с, барышня. Он сейчас вон в той деревне, нас обоих отпустили по случаю праздника. Осип этот пошел и напился допьяна, а мне сказал: «По нашей работе надо беспременно пить, не то не стерпишь. Вот и сейчас все слышу, как он стонет да просит: «Воды! Воды! Воды!» Осип у нас очень душевный человек.

— Он ему дал напиться?

— Что вы, барышня, разве кто посмеет? Запрещено приказом.

— Довольно, я думаю, — сказал Карол, кладя руку на плечо Оливии. — Теперь вы верите?

— Молчите, я должна знать все. Значит, он умер вчера в полдень, когда вас на дежурстве не было?

— Да, барышня. Осип говорил, он стонал все тише и тише, а потом послышалось вроде как кто пилил дерево, и после ничего не стало слышно. А вечером нас послали вынести тело. Нам дали ящик, чтоб его положить. Нет, барышня, не гроб, а большой сосновый ящик. Мы вынесли его из крепости — это было, кажись, часа в два ночи — и свезли сюда.

— Так, значит, он похоронен здесь? Я хочу видеть могилу.

Жандарм робко, искоса взглянул на нее.

— Это... это не могила, барышня. Не как положено у христиан. Я вам покажу.

На самом краю кладбища валялось несколько свежих комьев земли. Чтобы они не бросались в глаза, их наспех забросали снегом. Подойдя поближе, жандарм остановился и, увидя, что Карол стоит с непокрытой головой, снял фуражку, потом опустился на колени и пощупал руками снег.

— Здесь.

Он разгреб снег и показал им конец вбитого в землю деревянного кола.

— Кол заколачивают, чтобы не копать в том же месте, — тихо проговорил Карол.

— Яма была мелкая, — сказал жандарм, неловко подымаясь на ноги, — еле и такую выкопали. Уж больно земля промерзла.

Оливия посмотрела на жандарма. Между ними лежали свежие комья земли.

— А вы уверены, что он был мертв, когда его клали в яму?

Жандарм, разинув рот, глядел то на Оливию, то на Карола. Потом перекрестился трясущейся рукой:

— Христос с вами, барышня! Да неужто мы похоронили бы его заживо?

— Откуда я знаю? — спросила она тем же ровным, безжизненным голосом.

Карол тронул жандарма за рукав.

— Вы видели его лицо? Расскажите ей.

— Видел. — Жандарм содрогнулся. — Он... он, видать, сильно намучился. Рубашка была вся в крови. Он был совсем застывший.

— Теперь все ясно, — сказал Карол. — Вы возвращайтесь вдоль канавы, а мы обойдем кругом. Так безопасней. До свидания. Спасибо вам.

Жандарм еще раз перекрестился и ушел, оставив их у могилы. Стемнело. Немного погодя Карол взял Оливию под руку.

— Идемте.

Они пошли назад через чахлый кустарник.

— Думайте только об одном, — проговорил Карол, — что бы ни было — он мертв, и они ничего больше не могут ему сделать. Это слабое утешение, но мне оно очень помогло, когда у меня умерла сестра.

Оливия медленно повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— Мне оно тоже помогает. Но вы уверены, что он был мертв, когда они его закопали?

— Совершенно уверен, дорогая.

Оливия уехала в Англию той же ночью. Если б она задержалась, Карол не мог бы проводить ее: по настоянию полиции он должен был наутро покинуть город. Он упаковал ее вещи, расплатился с хозяйкой, купил билет. Оливия пребывала в полнейшей апатии. Она ела, одевалась и ходила, только когда он напоминал ей об этом. Она не разговаривала, но время от времени задавала ему тихо один и тот же вопрос:

— А вы уверены, что он был мертв, когда...

— Совершенно уверен, — следовал неизменный ответ.

Она спросила об этом и в вагоне, когда он укутывал ей пледом ноги.

— Совершенно уверен. — повторил Карол. Послышался удар колокола. Кондуктор крикнул:

— Занимайте места!

Карол спрыгнул на платформу, и дверь вагона захлопнулась.

— Это второй сигнал. Через минуту поезд тронется. Я телеграфировал вашим родным, чтобы вас встретили в Дувре.

— Карол

Она поднесла руку ко лбу, стараясь что-то вспомнить. Он вскочил на подножку и заглянул в окно.

— Да?

Послышался тот же вопрос — единственный, который ее интересовал:

— А вы уверены, что он был мертв, когда они бросили его в яму?

— Совершенно уверен, дорогая, — все с тем же неистощимым терпением ответил он.

В третий раз ударил колокол. Карол поднял руку.

— До свидания. При первой возможности я приеду в Англию и повидаюсь с вами.

Глаза Оливии, неподвижные и потухшие, смотрели куда-то мимо него. Поезд тронулся. Когда он скрылся из виду, Карол повернулся и пошел было назад по платформе, но вдруг остановился, схватившись руками за горло. К нему подошел носильщик.

— Что с вами, барин? Может, позвать кого?

— Скажи, чтоб мне подали... водки, — прошептал Карол. Он судорожно всхлипывал, как истеричная гимназистка. Носильщик побежал в буфет. Карол побрел за ним и по дороге задел кого-то из провожающих. Тот вначале сердито оглянулся, но потом, удивленно вскрикнув, протянул руку:

— Доктор Славинский! Боже мой, что с вами?

Карол злобно оттолкнул его в сторону.

— Убирайтесь к черту! Я хочу напиться.