Мечта пилота

Управление самолётом требует мало энергии, когда вокруг тихо и спокойно. У Бесфамильного много свободного времени, и он перебирает в памяти события последних дней. "Эх, старик, старик, – с укоризной думает он о своём старом друге Блинове. – Опять погорячился, опять несчастье. И когда только ты обуздаешь свою дикую натуру? Лётчик ты замечательный, а погибнешь ни за грош из-за своего безрассудства…"

Бесфамильному вспоминаются длинные разговоры по радио с начальником экспедиции. Нужно было решить вопрос – простой и сложный в одно и то же время: что делать с Блиновым? Бросить ему на помощь самолёты? Это значит сорвать всю работу экспедиции, свести на нет напряжённый труд сотни людей, до зубов вооружённых техникой. Нет, это не выход. Но ведь терпят бедствие наши, советские люди – самый большой и самый ценный капитал страны. Как же быть? Сотню раз задавали себе этот вопрос Беляйкин и Бесфамильный, пока не пришли к суровому, но верному выводу:

– Продолжать работу. В дополнение к имеющимся, доставить Блинову ещё двадцать две собаки с двумя нартами. Дать ему возможность самостоятельно двигаться на юг, к базе. И, если он не придёт на базу до окончания работы на полюсе, перебросить его в Тихую на самолётах. Причём эвакуация должна начаться лишь после того, как Бесфамильный достигнет полюса. До этого лагерь Блинова должен стать базой и метеостанцией, должен обслуживать полёт Бесфамильного.

Решение принято, сообщено Блинову; решение выполняется: Бесфамильный в воздухе, невидимые волны радиомаяка базы ведут его к лагерю потерпевшей аварию машины. В пассажирской кабине, кроме экипажа, – двадцать две собаки, которых сейчас с грузовым парашютом Бесфамильный сбросит терпящему бедствие товарищу и его друзьям.

Всё обдумано, всё подсчитано. Расстояние от базы до лагеря Блинова равно примерно трёмстам километрам. Двигаясь пешком, при благоприятных условиях группа Блинова может дойти до базы в пятнадцать-двадцать дней, то есть раньше, чем Бесфамильный вернётся с полюса. Ясно, что это лучший выход из положения.

Так размышляя, Бесфамильный приближался к лагерю Блинова. Через час с минутами впереди показались обломки большого самолёта, резко чернеющие на девственной белизне снега. Лагерь! В непонятной тревоге сжалось сердце лётчика. Как-то там товарищи? Может, кое-кого уже нет в живых, может, кое-кто болен или тяжело ранен, но мужественный коллектив не сообщает об этом, предпочитая лучше нарушить дисциплину, чем вселить уныние в тех, которым предстоит ещё немало работы и испытаний? Зная Блинова, Бесфамильный был готов верить всему. Но каково же было его удивление, когда он увидел внизу, неподалёку от разбитого самолёта, прекрасно оборудованный аэродром. "Ну, значит, у них не так плохо, если о нас позаботились, – подумал Бесфамильный. – Вот неожиданно и вторая база организовалась. Правильно говорит пословица: не бывать бы счастью, да несчастье помогло! Значит, можно смело садиться. Не придётся мучить собак и увеличивать количества парашютистов".

Шевченко но телефону предложил садиться, не разъединяя самолётов.

– Само собой, – буркнул Бесфамильный и повёл машину на посадку.

Сели хорошо.

На аэродроме машину встречал Блинов.

– Ну что, говоришь, не повезло, старик?

– Уж такой край – гляди да гляди в оба. Здесь нужно быть особо осторожным, а меня боженька плохо снабдил этим качеством.

– Ничего, брат, не поделаешь. Придётся тебе добираться до базы на собачках.

– Этого-то я не боюсь. Здесь не Чукотское море, где льды изломаны, словно камни. Там и тридцать километров труднее одолеть, чем здесь триста. Только вот с самолётом как?

– Что ж самолёт? Его на собаках не увезёшь. Придётся сдать под квартиры белым медведям, если они здесь водятся.

Лётчик криво улыбнулся на эту шутку.

Бесфамильный распорядился погрузить на борт своего самолёта всё ценное имущество и бензин, оставив в лагере на всякий случай четыре бидона. Когда погрузка кончилась, он обратился к Сутырину:

– А вы, профессор, намерены побывать на полюсе? Я могу вас захватить с собой.

– Нет, я проведу научную работу между восемьдесят восьмым и восемьдесят пятым градусами северной широты. Там тоже никто ещё не был.

– Как хотите, вам виднее. Желаю успеха…

– А меня, товарищ Бесфамильный, разве вы не возьмёте? – взмолился Грохотов.

– Вас? Почему именно вас?

– У меня здоровье плохое, ноги слабые, товарищ Бесфамильный. Я не дойду.

– Бросьте, Грохотов, – перебил его Бесфамильный. – Не возьму я вас!

– Товарищ Бесфамильный…

– Оставьте меня в покое!

С этими словами Бесфамильный направился к самолёту, оставив Грохотова наедине с его тяжёлыми переживаниями.

У самолёта, низко склонив голову, стоял Блинов.

– Ты что нос повесил, старик? – спросил его Бесфамильный.

Застигнутый врасплох, Блинов вздрогнул и быстро ответил:

– Это ничего, я так… Уже улетаешь?

– Не век же мне сидеть тут? Значит, договорились: ты двинешься после того, как я сообщу, что уселся на полюсе. Знаешь, всяко бывает – может, мне ещё раз придётся гостить у тебя из-за плохой погоды на полюсе.

– Договорились.

– Будь здоров!

– Желаю тебе счастливого пути, Миша, – тихо сказал Блинов, крепко пожал руку Бесфамильному и, не оборачиваясь, быстро пошёл к лагерю.

Проводив его взглядом, лётчик полез в кабину, занял своё место и кивнул Егорову:

– Полетели!..

В воздухе Слабогрудов соединился с базой Иванова.

– Садились у Блинова, – передал он. – У него все здоровы и готовы к переходу. Медленно передвигайте луч радиомаяка влево, до курса на полюс.

– Будет сделано. Внимательно следите за сигналами.

Управляя самолётом, Бесфамильный внимательно вслушивался в монотонные сигналы радиомаяка. Предстояла нелёгкая задача: придерживаясь его луча, взять правильный курс.

Несмотря на солидное расстояние – триста с лишним километров, Иванов лучом своего радиомаяка, как невидимым рычагом, осторожно подвигал влево громадную машину Бесфамильного…

Самолёт был уже у 89-го градуса, когда ему удалось прочно усесться на луч. До полюса оставалось всего сто двадцать километров – самый трудный, таящий в себе тысячу неожиданностей участок пути. Бесфамильный на оба борта выставил наблюдателей, рассчитывая вновь обнаружить землю, открытую Блиновым. Напрасные надежды! Она, вероятно, осталась далеко в стороне.

Что видел Бесфамильный, приближаясь к желанной цели?

Солнце какого-то странного красного цвета плыло вдоль горизонта. Создавалось впечатление, что оно вот-вот сядет. Лиловые лучи ярко окрашивали льды почему-то в ослепительный, как вольтова дуга, фиолетовый цвет, настолько яркий, что на лёд было больно смотреть даже через тёмно-зелёные светофильтры. Если бы на минуту перестать себя контролировать, то однообразие. пейзажа могло бы сыграть нехорошую шутку. Попавший в эту непривычную обстановку человек на самолёте уже через несколько минут теряет равновесие и чувствует себя беспомощно висящим в каком-то странном огненном пространстве.

Зная по литературе об этом неприятном свойстве здешних мест и не доверяя себе, Бесфамильный был вынужден отдать управление самолётом автопилоту. Контролируя по мере сил своего механического помощника, лётчик скоро разобрался в причинах этого странного состояния. Дело оказалось проще простого – машина шла строго против низкого солнца. Поэтому людей слепило, люди видели всякие фантастические миражи.

Минуты полёта, подходящего к концу, казались бесконечно долгими. Советский самолёт с трепыхающимся на носу красным флажком быстро приближался к полюсу. Радист, соединённый телефоном с Бесфамильным, непрерывно передавал в эфир все его сообщения:

– Чем ближе к полюсу, тем реже попадаются большие ледяные поля. Внизу сплошной, словно пропущенный сквозь гигантскую мясорубку, мелкобитый лёд.

Сообщения самолёта "Г-2" транслировали через Тихую, и голос человека, летящего на 90-м градусе северной широты, слышал весь мир.