Мандат

— Наконец-то догадалась! — проворчал Глебка. — И знаешь что?.. Мы по дороге посмотрим на этот буксир!..

До Александро-Невской лавры добрались быстро. Им повезло. С кольца отходил трамвай с двумя открытыми платформами вместо вагонов. Ни скамеек, ни даже бортов на грузовых платформах не было. Люди сидели прямо на полу спиной друг к другу. Пассажиров набралось много, потому что за Невскую заставу трамваи ходили нечасто.

Ехали минут сорок, пока не увидели церковь, круглую как кулич, а рядом стояла пирамидальная колокольня, похожая на творожную пасху. Слева высились корпуса Обуховского завода. Дальше трамваи не ходили.

— Пять верст осталось, — сказал Глебка. — Чепуха!

— Пешком? — спросила Глаша.

— А то как же!

— Стемнеет, и ничего мы с тобой не найдем.

— Испугалась!

— Стемнеет! — повторила Глаша. — Я — чичас!

Глебка остался один на улице и никак не мог догадаться, куда и зачем убежала Глаша. Ни о каком другом транспорте, кроме трамвая и поезда, он не привык думать. Автомобиль был редкостью. На извозчике Глебка ни разу в жизни не ездил. А Глаша рассудила по-крестьянски: раз трамвай дальше не везет, значит, ездят на лошадях. Не все живут в Питере, за городом должны быть деревни.

— Глебка-а! — разнеслось по тракту.

И Глебка увидел лошадь с телегой. Глаша сидела сзади на охапке сена и весело покачивала ногами.

Мужик попал угрюмый, молчаливый. Глебка удивился, как Глаша сумела столковаться с ним. Нахлестывая Лошадь, он что-то бурчал глухо и монотонно.

— Вспомнила! — вдруг воскликнула Глаша и назвала какие-то не то травы, не то корни.

Мужик перестал бурчать. Сипло попросил:

— Повтори-ка!

Глаша повторила незнакомые Глебке названия.

— Ну? — произнес мужик нетерпеливо.

— Потом их крошат, варят и сушат. Наши таракановские говорят, страсть крепкая махра получается!

Прислушиваясь к их разговору, Глебка узнал, что мужик приехал в город за гвоздями, спичками и махоркой, но ничего не достал.

— На!

Глебка протянул мужику оказавшийся в кармане неполный коробок спичек. Он сунул их туда, когда разжигал плиту перед ужином. После этого мужик стал добрый и разговорчивый. Он даже спросил, куда они едут и долго сопел в усы, узнав, что им надо перебираться на другой берег Невы.

— Лед-то — бумага раскисшая… А в какую вам деревню?

Теперь засопел Глебка: он не догадался узнать у матросов, как называется деревня, в которой Дубок решил переночевать.

— От завода до нее — пять верст по берегу, — сказал Глебка. — Там еще буксир недалеко стоит.

— Буксира не видел, — отозвался мужик. — А деревни там две. Их зимой тоже отсюда не видать: льду на Неве наворотило горы.

Тракт шел по берегу. Дорога была плохая, но ехали быстро.

Миновали какое-то село. Еще проехали с версту.

Мужик снова засопел в усы и натянул вожжи.

— Тут в самый раз будет, — сказал он, кивнув на Неву, и почесал кнутовищем широкую переносицу. — Только плохо я за спички отдариваю… Не утопли б вы!

— Не провалимся! — ответил Глебка.

Уже смеркалось. Далеко сзади чернели высокие трубы Обуховского завода. Там остался город, а здесь не было ни единого домика.

Сойдя с дороги, Глебка и Глаша спустились на лед. Ноздреватый, серо-голубой, пропитанный холодной весенней водой, он глухо потрескивал под ногами. У берега лед лежал ровным полем, а дальше, на середине Невы, высилась широкая гряда, заслонявшая противоположный берег.

— Проберемся? — спросил Глебка.

Он уже не думал о буксире. Сейчас важно было засветло перебраться на тот берег и разыскать Дубка.

— Если там деревни, — сказала Глаша, — то должна быть и тропа через реку… Поищем? По тропе быстро дойдем — она сама приведет в деревню.

Глебка согласился. Не прошли они вдоль берега и двадцати шагов, как увидели впереди женщину. Она сбежала вниз по крутому береговому склону и крупно зашагала к середине Невы.

— Вот и тропа! — обрадовался Глебка. — Наверняка тетя из той деревни. Догоним?

Глаша схватила его за рукав.

— Глебушка! Это — Графинька!

Если бы женщина хоть раз оглянулась, она заметила бы ребят, потому что спрятаться было некуда. Но Графинька торопилась и не думала, что кто-нибудь в эту весеннюю пору будет бродить по непрочному льду, да еще в таком глухом месте. Она дошла до торосов и исчезла в них.

Вскоре к этому же месту, где тропка врезалась в высокий вал из нагроможденных друг на друга льдин, добрались и Глебка с Глашей. Теперь они точно знали, что где-то впереди, невидимый отсюда, стоит во льду буксир, который Графинька назвала ковчегом.

И они его увидели.

Осторожно продвигаясь по извилистой тропе среди ледяных сопок, Глебка и Глаша дошли до большой полыньи, от которой к правому берегу был прорублен узкий канал. Еще один поворот тропы, и Глебка остановился. Здесь кончались торосы. Канал тянулся через ровное ледяное поле к высоким сваям, у которых стоял буксир.

Становилось все темнее, но Глебка и Глаша, спрятавшись в торосах, все-таки рассмотрели на борту буксира знакомую надпись: «Холерные больные». Над ней, ощерив зубы, улыбался тоже знакомый череп.

— Надо обойти! — шепнул Глебка.

Они пробрались между торосов в сторону от буксира и там ползком пересекли ровное ледяное поле. Сделав этот крюк, они берегом среди кустов вновь приблизились к буксиру. И на этом борту виднелась такая же надпись. Людей на палубе не было, только в ходовой рубке стоял широкоплечий матрос.

— Жди! — приказал Глебка Глаше. — Я — за Дубком!

НА БАЗЕ

Глебка и Глаша не ошиблись: надпись сделал Юрий. Она была сигналом бедствия, отчаянным и тайным криком о помощи. Эту хитрость Юрий придумал, когда окончательно понял, что и карлик, и оба матроса, и женщина — все они никакие не чекисты, а воровская шайка, ловко обманувшая и его, и многих других людей.

Долго он глушил в себе тревогу и радовался, когда подмечал что-нибудь, подтверждающее искренность и честность Бессонова. Случай с хирургом он расценил как бесспорное опровержение всех сомнений. Если бы к хирургу явились преступники, разве их остановила бы какая-то бумага? От воров и бандитов охранных грамот не существует!

Юрий тогда успокоился. Он даже задремал, сидя в санях, а проснувшись, увидел, что они выбрались за город и по ухабистой дороге медленно движутся вдоль Невы.

— Еще не приехали? — удивился он.

Ему никто не ответил, но он не обиделся, потому что вопрос был смешной. «Где же их база?» — подумал он и попытался понять, куда они едут.

Справа серело ровное поле с редкими кустами, уныло торчавшими из мокрого, осевшего под собственной тяжестью снега. Слева причудливыми сопками бугрился невский лед, тоже посеревший, ноздреватый, подточенный ветрами и солнцем. Берег здесь был обрывистый, высокий, но отдельные ледяные торосы, особенно на середине Невы, казались еще выше. Вздыбившись в прошлом году в дни ледостава, эти горы так и простояли всю зиму, похожие на сказочные ледяные замки. Таких торосов на Неве Юрий еще не видел. В городе река перегорожена мостами. Ударяясь о быки, лед теряет силу, крошится и, схваченный морозом, застывает довольно ровными полями. А тут высились настоящие ледяные хребты. Это и помогло Юрию догадаться, что едут они в сторону Ладожского озера.

У одинокой березы, грустно склонившей голую вершину над береговым обрывом, сани остановились.

Бессонов взглянул вниз, на лед, недовольно качнул головой.

— Заметно!

Юрий увидел темную извилистую тропу, которая начиналась у берега и пропадала где-то среди торосов. Зимой ее трудно было заметить, но снег подтаял, осел, и тропа появилась.

Женщина взяла у матроса вожжи и поехала дальше по дороге, а остальные спустились на лед. И все молча. Это бесконечное молчание угнетало Юрия.