Страница 71 из 89
— Нет пока связи, — сказал в трубу. — Тут еще этот забивает, любитель морских ванн. С базой ему удалось связаться. Ну, пусть поговорит… — Он заткнул трубу свистком.
"Дед" вдруг повернулся к нему:
— Ну что, Николаич? Самое время теперь обрезаться.
— Ты все про одно. Заладил. Может, мы их еще и выручим, сети. Что-то у меня надежда появилась.
— С чего бы? Оттого, что другим хуже?.. — «Дед» вдруг рассердился. — Не понимаю я! Который час он тебе «сoсит», а у тебя все голова за сети болит!
Кеп встал посреди рубки:
— Кто из нас не в уме? Скажи мне, Бабилов.
"Дед" не отвечал, только смотрел на него.
— Капитан этого судна, — сказал кеп торжественно, — если надо, всегда помогал. Но когда у него ход был! И корпус не дырявый! А сейчас меня никто не осудит.
— Николаич, — сказал «дед». — Ты же позора не оберешься. Если ты сети выручишь, а людей оставишь. На всю жизнь позора. Зачем тебе такая жизнь?
Кеп вдруг заорал на него:
— Ну где у меня ход? Ты мне его дал?
— Ход у тебя есть. Спуститься нужно по волне. Тебя к нему ветром принесет.
— А потом что? Тем же ветром — да об скалу! В фиорды ж теперь не пробьешься.
— Николаич, об этом потом и думают. А сначала — спасают.
— Позора не оберешься! — опять заорал кеп. Он стащил шапку и стал перед «дедом», на голову ниже его. — Да у меня лысина во какая, видал? К ней уж ничего не пристанет!
— Что же ты кричишь? Я вижу плохо, но не глухой еще.
— Я не кричу!
— Кричишь. Ты себя не слышишь. А в рубке не кричат. А командуют.
Кеп спросил тихо:
— Что я, по-твоему, должен скомандовать? Что я скажу экипажу? Идем за компанию погибать?
"Дед" молча на него смотрел. Кеп себя постучал по лысине. Потом надел шапку.
— А чего? — вдруг спросил третий. — Парус поставим и рванем! Надо резко! Моряки мы или не моряки?
— Ты помолчи, — сказал кеп. — Если на то пошло, «поцелуй» на твоей вахте случился… Ты это помни.
— Где ж на моей?
— Помолчи, — сказал Жора.
Третий закутался в доху с носом и затих.
— Семеро их, — сказал «маркони». — Роковое, говорят, число. Мотоботик, поди. С автомобильным движком. Кеп подошел к радиорубке.
— Ты что там с ним перестукиваешься? А базу не ищешь.
— Он же с ней на одной волне работает.
— Ты тоже ему чего-то стучишь, я слышу.
— Уже нет.
— Позывные свои небось сообщил ему?
— А как же не назваться? — спросил «маркони». — Он бы мне и координаты не сообщил.
— Вот он теперь в журнале и запишет: восемьсот пятнадцатый от меня «SOS» принял. А не пришел. На
кой ты с ним связался? Мог же ты его не услышать.
"Маркони" к нему повернулся вместе со стулом:
— Но мы же его услышали.
— Сами полные штаны нахлебали. Имеем право никаких сигналов не принимать.
— Но мы же его приняли!
Кеп не ответил, отошел. В трубе опять свистнуло.
— Нету, нету связи, — сказал кеп в трубу. — Да и чего людям надоедать. Делают, что могут… Да я не нервничаю. Это тут некоторые… Шотландцу вот хотят помогать… Я и говорю: ополоумели.
"Дед" вдруг шагнул к нему, отодвинул, сграбастал трубу обеими руками:
— Слушай-ка, Родионыч. Это Бабилов с тобой… Не гнети человека. Я с тобой не собирался говорить, нам не о чем, но приходится. Не гнети ты его. Он себя потерял — с тех пор как ты на судне. Зачем ты из него дерьмо делаешь? Я тебя прошу, и все тебя просят…
Труба не дослушала, заверещала. «Дед» поморщился, взял у кепа свисток и заткнул ее. Труба тут же свистнула. Тогда «дед» вынул свисток и вместо него затолкал ветошь, которой он руки обтирал.
— Грубый ты, — сказал кеп. — Ты хоть кого-нибудь уважаешь?
Я вспомнил про компас — картушка у меня сильно залезла вправо — и завертел штурвалом.
— Ты что, матрос? — спросил кеп. — Ты лево не ходи. Так и вожак порвать недолго.
— Есть не порвать.
"Маркони" опять искал базу: "Я восемьсот пятнадцатый, как слышите?", а когда она откликалась, и мы все замирали, и кеп кидался в радиорубку, вдруг снова влезал шотландец со своей морзянкой и щебетал, выстукивал. Три точки три тире — три точки. Спасите наши души![61] Три точки — три тире — три точки. Мне страшно, несет на скалы, глубина под килем… координаты… Я зову вас, а вы не откликаетесь!
Они, наверное, тысячу раз проходили под этими скалами, знали, что их ждет. И, наверное, все надежды уже потеряли. Тут ничего не поделаешь. И ангел не явится, и чайка не прилетит. Просто рука у ихнего «маркони» сама выстукивала: три точки — три тире — три точки.
Потом все смолкло. Но это не шотландец умолк, это наш «маркони» перешел на шестьсот метров, потому что была уже четверть четвертого и стрелка снова пришла в красный сектор.
Там он опять защебетал. Его слушали целую минуту. Потом заговорила береговая:
— Примите радио шотландского траулера. Всем, кто пытался нас спасти. Вы сделали все, что могли. Мы понимаем. Мы всем вам желаем счастья. Передайте приветы нашим близким.
И никто на это не откликнулся. Это правда, у всех были карты.
Кеп встал против окна, заложил руки за спину. По стеклам ляпало пеной, потом снегом и снова пеной.
Я сказал:
— Их там уже нету, сетей.
И почувствовал, как у меня задрожали ладони на шпагах. Все, кто был в рубке, уставились на меня. Кеп спросил:
— Почему думаешь?
— Он вожаковый, — сказал Жора. — Ему видней.
Кеп смотрел на меня:
— Ты что, трос пощупал?
— Да.
— А чем ты его щупал? — спросил Жора. — Не топориком?
Я сказал:
— Да.
— То-то слышно было, — сказал Жора, — по капу звездануло.
Кеп снял шапку, вытер ею лицо. Он даже вспотеть успел в один миг.
— Почему же молчал?
"Дед" за меня ответил:
— Николаич, он тоже страху подвержен.
— Ты знаешь, — спросил кеп, — что ты под суд пойдешь?
— Знаю.
— И что я с тобой вместе?
— Когда рубил — не знал.
"Дед" сказал:
— Он правду говорит.
— Ну что, вместе посидим. На одной скамейке. Как думаешь, веселей нам вдвоем будет? — Кеп снова надел шапку. — Поверни пароход носом по курсу. Пойдем, как люди. Клади лево руля.
Я положил. «Дед» переключил телеграф на передний. Рубка накренилась почти отвесно — когда мы повернулись лагом, — потом выровнялись.
— Одержи, — сказал кеп. — Вот так. Спасибо, рулевой. А теперь выйди к собачьим чертям из рубки. И чтоб я тебя больше никогда в ней не видел.
— Выйди, — сказал «дед».
Жора-штурман принял у меня штурвал.
— Разбуди там Фирстова.
Когда я выходил, кеп сказал «деду»:
— Ты еще про шотландца заикаешься. А мы и без сетей-то, оказывается, не выгребали…
Я шел напрямик, от волны уже не спасался. Даже подумалось: а пусть смоет к чертям. Вот именно, к чертям собачьим. Меня еще с вахты не выгоняли.
В кубрике еле светился плафон. Карты валялись на полу. Не знаю, чем они там кончили, Турка с Серегой, кто кого.
Я растолкал Серегу, он сказал: "Ага, сейчас иду" — и опять заснул. Я его стащил с верхней койки на стол. Он покачался, спросил с закрытыми глазами:
— Идем куда-нибудь?
— К базе.
Я сунул ему в зубы папиросу и зажег. Он затянулся и совсем очухался, стал одеваться. Я его выпроводил и полез к себе в койку.
— Сень, — вдруг спросил Митрохин, — что там на мостике говорят: потонем мы?
Тут я немножко взбесился:
— А что на мостике, больше твоего знают? Свой «голубятник» не работает?
Он не обиделся. Сказал мне печально:
— А я, знаешь, письмо нашел в телогрейке. Свое, домой. Хотел на базе отдать и забыл.
— Ну, братана ты хоть встретил.
— Да. С ним-то я попрощался. А баба письма не получит.
— Ты спи давай. Хочешь — я свет вырублю?
— Не надо.
— Ты ж не заснешь со светом.
— Я и так не засну. А со светом все-таки легче.
Я лег в койку и вытянулся. Устал я, как ни разу в жизни.
61
Сочетание «SOS» не содержит никакого шифра. Все расшифровки — как английские: "Save Our Souls" ("Спасите наши души") или "Send Our Succour" ("Пошлите нам помощь"), так и русская: "Спешите Оказать Содействие", придуманы позднее, чем был установлен этот сигнал, выбранный лишь потому, что он легко распознаваем среди других и достаточно несложен, чтоб его мог отстучать любой член экипажа, даже не знающий азбуки Морзе, — разумеется, его координаты в этом случае устанавливаются только пеленгованием.