Страница 20 из 99
Первый человек и первая женщина не имели между собою ребра. Самостоятельные, не как животные, но и недалеко. И вдруг обнаружил, что друг друга не ищут, не злые, но и не добрые, как камни. И абстрактно мыслить не получается.
И тогда стал думать, как оставить их самостоятельными и в то же время мудрыми.
Пришел к выводу — устроить надо по образу себя самого, но, вместо Бездны пусть будет другой человек, чтобы и у человека была Небесная и Поднебесная. И тогда он будет не как Бог, а друг и брат, и муж или жена. И боль одного позовет другого. А появятся дети, он будет учить их искать доброе.
— Но тут появился змей, и сказал: обломись, я воду в землю человека, и буду принимать горячее участие в его жизни, и стану ему и женой, и мужем, и Богом. И Небо оказалось под угрозой. Глина сразу же захотела иметь все то, что есть у Бога! И ты проклял глину и переправил ее на другой уровень материальности, чтобы посмотреть, как она себя поведет. А потом решил, что лучше от нее вообще избавляться! — Манька криво усмехнулась.
— Ну, в принципе, так оно и было, но не сразу, — согласился Дьявол. — У животных сознание устроено несколько иначе, чем у человека. У животных нет своего пространства, сознание не пищит «я», оно выдает земле ощущения и не более того. Многие животные вообще не имеют красной глины, а состоят из одной земли. Человек вышел из грязи и обрел самостоятельность, как я планировал. И вот результат. И тогда я подумал, а но на что она мне? Ума нет, совести нет, и размножается. Стоит один раз слепить горшок, и пошло и поехало. Зато оказалось очень удобно добывать через нее землю. Змей торжественно был переправлен вместе с людьми в Поднебесную, и получил землю человека, чтобы язвить ему пяту.
— Получается, что я — это ты? Не в смысле ты, но как бы ты? То есть я могу прийти к тебе и сказать: вот она я, твоя изувеченная, искалеченная, оторванная от тебя какая-то часть, в каком-то поколении?
— Можешь, но если только протиснешься через Твердь.
— С другой стороны, получается, люди правильно тебе говорят, что земля должна им принадлежать, это они ее достали!
— Начнем с того, что голову в Небытие сунул я! Заземлил тоже я. У моей обгоревшей кожи ума бы ее рассмотреть не хватило. Как говорится, все достается сильнейшему. Сама глина мне по этому поводу никаких претензий не выставляет, лежит себе и очень довольна быть моей частью тела! А твое сознание отстоит от нее на несколько сотен поколений. Имей она хоть чуточку ума, посмотрев на тебя, думаю, она бы в ужасе перекрестилась: чур меня, чур!
— Ну… получается, что Небытие не совсем пустота? — подытожила Манька.
— О пустоте я не говорил, пустота, это когда пространство какое-никакое есть — именно Ничто. Великое, Безмолвное, Однородное, лишенное всякого движения и чего бы то ни было. Без Времени, без Закона, без малейшего желания жить или умереть… Ничто и пустота — две разные вещи. Там, где я, Небытия уже нет. Но теперь я не так глуп, и с Бездной обращаюсь осторожненько. Меня не стало меньше, но часть меня все же пострадала, и я не уверен, что если я буду ломиться в Небытие дальше, я весь не стану, как красная глина.
— Получается, что Бездна, хоть и не имеет сознания, Бог больше, чем ты.
Дьявол утвердительно кивнул.
— Бездна — Абсолютный Бог. Видишь ли, мне трудно себя измерить. Куда бы я не посмотрел, я везде. Возможно, я как-то могу себя восстановить, а если нет? Я хорошо знаю, что я могу, но я меньше всего знаю, что я такое, и только догадываюсь, наблюдая за вами за всеми, но каждый раз понимаю, что я не вы.
И я клянусь своей немой частью, которая испытала ужасы Бездны и даже мне не может поведать, что с ней стало, я не приму сторону тех, кто не несет моей земле Благо, потому что Благо, в первую очередь, он не несет мне. Но самое-то смешное, Манька, что от вампира мне Блага больше, чем от тебя! Я наследник всего, что от него останется. Вернее, я возвращаю себе все, что он получил для жизни, но с процентом.
— От меня тоже останется! Будем считать, что я доброволец! — отрезала Манька.
— Это вряд ли… — задумчиво произнес Дьявол, с любопытством разглядывая Маньку. — Кто не смог землю здесь понять, у того путь не долог, а кто привил ей себя, прорастает в другие планы, как росток, который нельзя отменить. Земля не даст удрать такому интеллекту. С тобой не только у вампиров проблемы, у меня тоже!
— Это почему еще? — насторожилась Манька.
Дьявол хитро прищурился.
— Ты меня видишь! А это значит, что сознание твое живое, и чтобы отправить тебя в Бездну, мне придется ослепить землю. И оставить тебя, тоже не могу. Выбор у меня небольшой: или выжечь из земли тебя, или оставить жить, но выжечь мерзость.
— ??? — Манька недоверчиво покачала головой.
— Вот предстанешь передо мной, и я выну мерзость твою перед землей, а она спросит: а что же ты раньше не показал?! Ведь рядом шел! Но если ты не найдешь в себе силы заглянуть сейчас за колючую проволоку, я отвечу: а я показывал, но твое сознание смотреть не захотело, потому что твоя боль Маньку никоим образом не интересует! — Дьявол хитро прищурился. — Прыгнешь ты или не прыгнешь — ты проиграешь, если только не перепрыгнешь!
— Сам ты мерзость! — возмутилась Манька. — Ты хитрый! Ты на все найдешь себе оправдание, а потом спрашиваешь, откуда мерзость взялась у твоей обгоревшей кожи! И не земле больно, а мне!
— Ой, Маня, как мало ты знаешь о своем прошлом! Ты даже не представляешь, как мучают ее вампиры! Разве ты хоть как-то существуешь в сознании, когда оно спит и не видит сны? Его просто нет — и этим все сказано. Ты спишь треть своей жизни, чтобы продлить на земле дни. А земля не спит, она караулит твое тело и твое сознание, и если боль не пугает ее, она даже не скажет тебе об этом. А есть такая боль, как язва, которую вижу я, и вижу, как она убивает землю, а твое сознание глухо и слепо, потому что стоит земле открыть свою рану, ты начинаешь умирать. И она терпит, потому что ее ужас, только ее ужас, а ты гость — временное явление. Недостойный гость. И она спокойно выставит тебя.
— А как меня можно выставить из меня самой?
— Не из тебя, а из земли. Спокойно! Если я так решу. Ты смотришь на меня, как частица живой, праведной сущности, я как существо на обгоревший хвост. Я вообще мог всю эту ненужную материю отправить в Небытие сразу, но решил использовать по-другому. И кто мне может запретить? Обгоревший хвост? Простите, но это мое дело, как распорядиться собственным хвостом! Я не могу носить вечно на себе ногти, волосы, струпья ороговевшей кожи, даже если они умеют вопить. Человек ежедневно смывает с себя миллионы микробов, которые тоже вопили бы, если бы я дал им голос. Ты смываешь их всех одинаково, а я выборочно. У меня много глины. С чего мне ее жалеть? Материя сознаний ни бе, ни ме, пока не заземлишь и, как следует, не раскрутишь — она мертвее мертвой. Но если вдохнешь в нее жизнь, она может стать маленьким подобием меня.
Вот зима: снег, сугробы, ураганы, ветер — это я. И маленькая снежинка — это ты. Я Бытие, огромная вселенная, а твое сознание — зеркало, в которое я могу посмотреть на себя и увидеть маленькую снежинку, которая имеет меня в себе. Даже если тебе не нравится, или ты не замечаешь, что я смотрю на себя через тебя, я вполне в это время могу собой любоваться. Но таких снежинок миллиарды. Я не только ты, я еще Вампир, который пьет твою кровь. Ты правильно сказала — красная глина открыла мне самого себя, или то, чем я мог бы стать. И когда смотрю на нее, я с ужасом понимаю, а ведь я мог и не знать, что я способен сеять ужас вокруг себя.
— Путь долог и пространен, но разве понять человеческим умом вечность Бытия? — риторически задался вопросом старик Борзеевич, который подошел, чтобы сообщить, что к прыжку все приготовлено.
Дьявол рассмеялся. Манька сдержано улыбнулась. Вид у него был болезненный, а сам он как никогда рассеянным. В его туманной бессвязной речи не было никакой связи ни с тем, что говорил Дьявол, ни с тем, что занимало Маньку, и вряд ли вообще был в речи какой-то смысл.