Страница 58 из 74
Остановив свой выбор на молодом претенденте, халиф рассчитывал доверить ему операцию по изгнанию главных сил сирийской армии и самому взять бразды правления. Никто из остальных эмиров не принес клятвы верности новому правителю. С помощью интриг несколько вольноотпущенников Ширкуха начали восстанавливать эмиров друг против друга, так что один за другим они присоединились к Саладину. Лишь два могущественных «военных предводителя» отказались дать клятву и возвратились в Сирию вместе со своими приверженцами. Саладин успешно руководил Египтом, но его повелитель Нуреддин, хозяин мусульманской Сирии, никогда не давал ему иных титулов кроме тех, что прежде носил его дядя Ширкух: титулов эмира и верховного командующего.
Сплотив предводителей сирийских войск, Саладин попытался снискать покровительство духовных лидеров: последовав примеру Нуреддина, он стал вести аскетический образ жизни, отказавшись от пиров с обильными возлияниями и всевозможными наслаждениями. Вдобавок к этому, чтобы склонить на свою сторону аскетов ислама, он приказал изгнать из своего правительства многочисленных коптских христиан, имевших доступ к рычагам власти. Одни обратились в мусульманство и сумели сохранить свое место, другие сгинули. Эдикты Саладина вызывали недовольство среди египтян, занимавших некогда привилегированные позиции: некоторые из них стали отправлять послания в Палестину, чтобы заключить союз с франками. Они желали спровоцировать латинское вторжение, которое уничтожило бы начавшую формироваться военную аристократию и таким образом помогло бы им вернуть должности и господствующую позицию.
Молодой визирь случайно узнал о готовящемся предательстве. Он сдержался и стал ждать своего часа, чтобы поразить главного заговорщика, суданского евнуха, который был доверенным лицом халифа Адида. Он был схвачен отрядом курдской конницы и вскоре обезглавлен. Его голову прислали Саладину. Убийство суданского евнуха привело к общему восстанию всех суданцев, живущих в Каире; погибший был не только их собратом по крови, но еще и защитником и их официальным представителем при дворе халифа. Пятьдесят тысяч восставших суданцев выступили против сирийских эмиров. Африканцы были разбиты, их квартал разграблен, предан огню и снесен до основания: лишь нескольким уцелевшим удалось вернуться в родной Судан.
Пока Саладин праздновал успешное подавление первого столь крупного восстания, франки Леванта начали агитацию всего христианского населения Запада; они пытались объяснить европейцам, что ключи от латинского королевства отныне находились в цитадели Каира. Мягко говоря, их доводы не вызвали прилива воодушевления. Поскольку Запад отнюдь не стремился помочь своим собратьям, обосновавшимся в Леванте, Амори принял решение начать совместное выступление, пока Саладин не успел упрочить свою власть. Тем временем греки решились вступить в бой: они выслали флот, опытную пехоту и денежную помощь в Палестину. Амори собрал войска в Аскалоне и 16 октября 1169 г. приказал дать сигнал к выступлению. Пехота пошла по берегу реки, ее поддерживал и снабжал провизией константинопольский флот. Он же перевез ее через приток Нила, что дало ей возможность добраться до цели пути — Дамьетты. Корабли приблизились к городу, франки после завоевания хотели превратить его в крепость, обосновавшись в которой, надеялись постепенно захватить дельту, находящуюся под контролем каирских турков и курдов.
Согласованность действий греков и латинян оставляла желать лучшего. Слишком сложная политическая подоплека отнюдь не способствовала налаживанию отношений между союзниками. Грекам, рассчитывавшим на короткий поход, катастрофически не хватало денег и продовольствия. Это отразилось на их боевом духе. Франки же, привыкшие к длительным экспедициям в Египте, не желали делиться провизией. В то время Саладин не осмеливался оставить столицу, боясь, что не сможет вновь туда вернуться: «Если я сам отправлюсь в Дамьетту, Каир во время моего отсутствия восстанет и позади меня вспыхнут мятежи, а передо мной будут стоять франки» (Ибн аль-Acup). Он беспрестанно требовал, чтобы его повелитель Нуреддин выслал подкрепление. Вспомогательная армия, прибыв на место, сделала жизнь осаждающих город греков и латинян просто невыносимой. Амори вступил в переговоры с представителями Нуреддина, но условия соглашения нам не известны. После пятидесятидневной осады союзники внезапно прекратили все военные действия.
Чтобы лучше понять то недоверие, которое жители востока испытывали к заключенному союзу между Византийской империей и Латино-Иерусалимским королевством, приведем рассказ одного из местных христиан Северной Сирии об этой странной кампании: «В это время (т. е. в 1181 г.) король Иерусалима попросил у греческого императора, его союзника, войска, чтобы выступить на Египет, тот отправил их по морю. Когда греки прибыли в Египет, они, по своему обычному коварству, замыслили обмануть короля и самим завладеть этой землей. Несколько человек успели вовремя уведомить его об их намерениях. Египтяне снова пообещали ему заплатить золотом, как они уже делали раньше; они дали ему заложника в знак того, что будут присылать золото каждый год. Король взял с собой заложника и вернулся в Иерусалим; греки же терпели нужду и, когда настала зима, многие из них погибли из-за бурь; лишь некоторые вернулись обратно в свою страну» (Михаил Сириец). Если с точки зрения достоверности исторических фактов к этому отрывку стоит подходить осторожно, он все же прекрасно иллюстрирует практически всеобщую ненависть, которую греки вызывали у населения восточного Средиземноморья.
Столкнувшись с христианским вторжением, Саладин обратился к своему повелителю Нуреддину. Когда франки и греки ушли, он выступил от имени халифа, прося Нуреддина отозвать армию, состоящую из турок и туркменов. В ожидании их ухода, сопряженного с определенными сложностями, визирь опустошил свою казну, чтобы перетянуть на свою сторону этих воинов. Его государь не приветствовал самостоятельности Саладина; больше всего его раздражала просьба об отводе войск, набранных ценой больших затрат. Поведение визиря все менее и менее соответствовало тому, чего ожидали от наместника мелика мусульманской Сирии. Самым серьезным упреком стал тот факт, что в Египте призыв к молитве по-прежнему совершался от имени фатимидского халифа. Чего же ждал Саладин, его наместник в Египте, желавший положить конец расколу и объединить ислам под властью Аббасидов, правящих в Багдаде? Почему он не спешил начать джихад, великое дело и священную обязанность каждого правителя?
Дабы задобрить Саладина и попытаться добиться от него повиновения, властитель Сирии отправил к нему отца, всю семью и друзей. Визирь принял их всех, в честь одного устроил праздник, другого осыпал подарками, но не отклонился от установленной политической линии. В письмах, которые он отправлял своему повелителю, говорилось о его полной покорности, но в них же он ссылался на общественные интересы, чтобы отсрочить любые изменения в молитве, и на опасность возникновения восстания, чтобы оттянуть открытие второго фронта против франков.
Разумеется, Саладин не был противником военных действий в Палестине, но он понимал, что совместно организованное выступление могло свести его лицом к лицу с верховным повелителем, чего ему совершенно не хотелось. Поэтому, воспользовавшись длительным пребыванием Нуреддина в Мосуле, он начал действовать: осадил небольшую крепость Дарон (Аль-Дарун), захватил и разграбил нижний город Газы, провел совместную операцию, напав с суши и моря на франкскую крепость Айлу (Эйлат) в заливе Акаба. Захватив этот порт, до сегодняшнего дня остающийся предметом споров, он закрыл франкам выход к Красному морю. Результаты этой победы были значительны как в плане торговых отношений (так была обеспечена безопасность пути с Востока в Средиземноморье, конечным пунктом которого была Александрия), так и в плане религии (святые места Ислама были защищены, а паломники из Египта и Магриба освобождались от пошлины за проезд, которую должны были платить на пропускных пунктах франков). После того, как эти молниеносные походы увенчались успехом, Саладин поспешил вернуться в столицу (4 февраля 1171 г.).