Страница 20 из 41
— Никогда не поверю, — сказал Вадим.
— Да вот Сергей сам видел, — спокойно возразил Безуглов. — Сережка, чего молчишь?
И Сергей подтвердил: да, он вошел в комнату, когда Николай Лобанов закрывал ящик тумбочки и рассовывал деньги по карманам.
Лобанов всегда нуждался в деньгах: половину своей получки он отсылал матери и сестрам в деревню. А на оставшиеся деньги питался, платил за общежитие и… покупал голубей. Голуби были его страстью. Они жили неподалеку, на чердаке, и Николай отдавал им все свободное время. Перед получкой он занимал то у одного, то у другого, потом раздавал долги и опять оставался ни с чем. Но поверить, что он украл, никто не мог.
— Я сам видел, — повторил Сергей, — своими глазами видел: стоит и деньги по карманам рассовывает. Еще пятерку уронил, я ему и поднял, не понял, что к чему.
В эту минуту открылась дверь, и вошел Лобанов.
— Колька, — сказал Вадим, — нужны были тебе деньги — ну сказал бы. Разве тебе кто когда отказывал?
— Ты про что? — недоуменно спросил Лобанов.
— А про денежки, которые ты свистнул! — сказал Безуглов.
Лобанов кинулся к нему и сшиб с ног. Завязалась драка. Лобанова и Безуглова едва разняли. Через несколько дней, ни слова не сказав товарищам, Лобанов взял на заводе расчет и уехал. В тот же день с утра, еще до его отъезда, пропали деньги у Алексея, другого жителя «голубятни». Все было против Лобанова, все улики налицо: раз молча уехал, значит, виноват. Не был бы виноват — поговорил бы, объяснил, а тут исчез, как вор. И опять прихватил с собой чужое.
— Нет, — сказал Вадим, — тут что-то не так. Не могу я найти покоя. Что-то мы сделали не по-людски.
И он написал в деревню, где жила семья Лобанова. Просил Николая вернуться: «Приезжай, поговорим. Ведь товарищи, сколько вместе жили. Не верю я, что ты взял. Приезжай».
Николай не вернулся. Вместо него приехала Тоня, его сестра. Она вошла в комнату под вечер, отворила дверь и с порога спросила:
— Где Коля?
Оказалось, Николай домой не приезжал.
Три дня обитатели «голубятни» метались в поисках Лобанова. Тоня, как в бреду, повторяла: «Он руки на себя наложил». И только Безуглов был спокоен и усмехался: «Да бросьте вы… Объявится».
И правда: на четвертый день парень, которому Николай перед отъездом подарил своих голубей, встретил Лобанова на другом заводе.
— Он там слесарем работает. Говорит, и там не останется, подастся на целину. А сюда не вернется ни за что. Говорит: раз они могли на меня такое подумать, они мне больше не товарищи.
— Скажите, какой лорд! — насмешливо произнес Безуглов. — Это каждый так может — сначала чужим поживиться, а потом разыгрывать честного. Вот ворюга!..
И тут Сергей Коваленко, сидевший до этого на койке, вдруг встал. Он был очень бледен, и руки у него дрожали. Он налил себе стакан воды, залпом выпил и сказал, обращаясь к Безуглову:
— Врешь! Это ты ворюга, а не Колька. Ребята, это Безуглов взял деньги у Вадима. И у Лешки. Я знаю. Но Валька сказал, что покажет на меня, если я проговорюсь. Сказал: всем докажу, что украл ты, и жизни тебе не будет ни на заводе, ни в городе. И научу кого надо — темную тебе устроят. Ну, вот… Вот и все… Это уже не первый раз я показывал, как он велит…. Но больше не стану.
Сергей Коваленко боялся Валентина Безуглова. Одолеть этот страх ему было очень трудно. Он не знал, поверят ли ему. Он не привык говорить правду. И все-таки он одолел свой страх и сказал то, что требовала его совесть. Как он пришел к этому? Встревожило его исчезновение Лобанова? Испугался он за жизнь человека? Смутили его Тонины слезы, Тонин страх за брата? Стала невмоготу унизительная зависимость от Безуглова? Кто знает! Но только такая минута пришла, и он сказал подлецу; «Ты подлец и клеветник!» И он сказал о невинном человеке: «Он не виновен!»
А это не всегда легко — говорить то, что велит твоя совесть.
Есть преступления, которые в Уголовном кодексе не значатся. За равнодушие к чужой судьбе не судят. Если один человек отвернулся от другого в беде, за это тоже не судят. За то, что не вступился за невиноватого, не судят. Не судят за то, что не сказал прямого слова, ответил криводушно, уклончиво, оберегая свою жизнь или свой покой. Да, за это не судят. Напротив, кара приходит иногда за прямое, правдивое слово. Но люди на это слово идут.
В фильме «Впереди — крутой поворот» рассказано: глубокой ночью машина сбила женщину. Это произошло в ноль часов семнадцать минут — так показывают остановившиеся часы на руке женщины. Шофер был очень усталый и не заметил, как это случилось.
Милиция ищет виноватого и не находит. Ничего не знающий о своей вине шофер Сергей собирается с женой и сыном в отпуск. И вдруг ему приходит в голову, что в тот день после двенадцати ночи только он один проезжал по шоссе. Именно в это время женщина вышла из-за крутого поворота, и, конечно, это он, он и никто другой, сбил ее. Сергею ничто не грозит: никто не знает о его вине. У него жена, маленький сын. Неужели пойти и признаться?
— Не пущу! — кричит жена. — Не пущу! Подумай о нас с Васей!
Но Сергей идет и признается. Ему грозит тюрьма, он знает это, боится этого — и все-таки идет. Почему? Потому что в человеке есть нечто сильнее страха.
В жизни я встретилась с историей, которая почти во всем совпадала с этой. Только главным действующим лицом был не молодой, полный сил и здоровья человек. Льву Ивановичу Кореванову было пятьдесят лет, когда на глухой дороге под Свердловском его машина наехала на пьяного. Лил дождь, темень была непроглядная, а пьяный лежал на дороге, и заметить его было трудно. Когда Лев Иванович вылез из машины и подошел к пострадавшему, тот был уже мертв.
Никто не мог уличить Кореванова. Глухая дорога и темень — вот и все свидетели. Даже след шин тотчас смыло дождем. Но Кореванов не торговался со своей совестью, не играл с ней в прятки, не говорил себе: все равно ему ничем не поможешь, он сам виноват, от него пахнет вином. Нет, Лев Иванович положил погибшего в машину и прямиком поехал в милицию… У Кореванова было пятеро детей, и на ноги встал только старший, а остальные еще учились в школе.
— Мне часто говорят, что поступил по-глупому, — говорил мне Кореванов, когда я встретилась с ним некоторое время спустя. — Не знаю. Знаю только, что с тем камнем на совести я жить бы не мог. Детей, конечно, жалко. Но они со мной были согласны. Нет, они меня не осудили, хоть им сейчас и несладко приходится. Мне еще говорят: трудно, мол, с такой совестью. Конечно, трудно. Так я легкого и не жду.
Легкого не ждет… Такой человек не оставит друга в беде и не побоится сказать слово в пользу справедливости. У него есть совесть, а совесть — это компас, который показывает, как следует поступать на нелегких поворотах жизненной дороги. Легкой жизни у такого человека не будет… Что правда, то правда!
У писателя Льва Кассиля есть книжка «Великое противостояние». Великое противостояние — это тот час, когда Марс и Земля стоят друг против друга. Час этот наступает раз в пятнадцать лет. И многим людям кажется, что когда-нибудь наступит в их жизни такое великое противостояние. И тогда-то состоится проверка всех их душевных и физических сил. Между тем великие противостояния часто встречаются в человеческой жизни. Только мы не всегда умеем это понять, не всегда замечаем эту минуту, не узнаем ее в лицо…
Во второй класс одной из сельских школ Одесской области пришел мальчик Трофим. Восемь лет — всю свою жизнь — он кочевал с цыганским табором, а теперь, когда цыгане перешли на оседлую жизнь, Трофима отдали в школу. Никто не хотел сидеть за партой с незнакомым мальчишкой. Его дразнили, всем казалось смешным, что он плохо говорит по-русски. И тогда девочка Лариса сказала ему: «Садись со мной». Теперь стали дразнить Трофима и Ларису, как дразнили когда-то моих учеников Колю и Валю. Их дразнили, а Лариса и Трофим не обращали на это внимания. Трофим приходил к Ларисе домой, они вместе делали уроки, играли.