Страница 7 из 15
-- На днях в Канзас уходит большой военный обоз, -- Билл Хикок расправил плечи и оглянулся на скопление крытых фургонов, -- могу отвести тебя к начальнику гарнизона. Увидев тебя возле салуна, я сразу смекнул, что ты не из трусливых. Держу пари, что смерть Хейга произвела на тебя не большее впечатление, чем смерть курицы. Ведь ты привыкший к виду крови? Кстати, спасибо за часы. Только не стоило. Это был лишь повод... Не знаю твоего имени...
-- Бак Эллисон, -- представился Бак, -- Лакоты называют меня Далёким Выстрелом.
-- Зря ты поднял часы. Ведь я мог тебя ухлопать. Откуда мне знать, что это не была уловка со стороны его дружков? У меня в последнее время нервы расшатались. Едва выпутался из одной истории... Так ты жил с краснокожими?
-- Да.
-- Долгая история?
-- Десять лет.
-- А старики твои? -- Билл посмотрел на Бака очень внимательно.
-- Вся семья убита. Лакоты вырезали весь обоз. Тогда я к ним и попал.
-- Должно быть, в душе всё перепутано. Ненавидишь краснокожих?
-- Почему? -- Бак возился с седлом. -- Я врос в эту жизнь.
-- Ладно... Вон офицер идёт. Это мой отличный друг. Джордж Кастер. Пойдём представлю тебя, -- Дикий Билл перехватил желтоволосого офицера в белоснежных перчатках. -- Сэр, мне бы хотелось представить вам моего хорошего друга Бака. Сю называют его Далёким Выстрелом. Он жил в прериях десять лет.
-- Хочешь служить? -- улыбнулся офицер Баку.
-- Он замечательный следопыт, -- сказал Билл с такой уверенностью, словно знал Эллисона с детства.
-- Могу взять к себе. Сегодня толковые люди особенно нужны. Умение выживать на войне сейчас превыше всего, а следопыты знают в этом толк. -- Кастер оглядел Бака, в глазах его появилось удовлетворение.
За его спиной прокатилась шумная вереница фургонов. Медью пропела труба, созывая кавалеристов. Отовсюду побежали люди, придерживая руками сабли и шляпы. Некоторые уже сидели в сёдлах, покрикивая задорно на своих однополчан и делая непонятные посторонним жесты руками.
-- Прошу простить, джентльмены, -- Кастер бегло козырнул, не слушая ответа Эллисона, -- мы договорим позже.
-- Красивый человек, -- сказал Бак вслед ладной фигуре Кастера.
-- Он быстро станет генералом, -- заявил Дикий Билл, сплёвывая табак, -- он полон такой уверенности в себе, какой я никогда не встречал в жизни. Почти безрассудная доблесть...
-- Неужели кто-нибудь может быть более уверен в себе, чем ты? -- засмеялся Бак.
-- Принимаю этот комплимент, но Кастер, на мой взгляд, ещё более холоден головой, а сердце у него бурлит. Он родился солдатом. Он не поддаётся никаким переубеждениям, когда приходит к решению. Мне иногда кажется, что он однажды свихнется на своём героизме.
-- Ты думаешь, от этого можно тронуться умом? -- Бак опустился на корточки.
-- У всего человеческого есть предел. Когда люди перешагивают через границу чувств, они падают в бездну. Я испытал такое на себе какой-нибудь год назад, когда попал в переделку на одной станции. Мне кажется, что я смотрел на всё со стороны, с какой-то высоты, когда стрелял в тех людей... А в глазах и в голове черно... Макэнлес заблевал мне кровью мои башмаки... Блевал и кричал при этом своему сыну, чтобы тот убегал прочь. Знаешь, так во сне случается иногда: пусто, а затем возникает что-то из пустоты, выныривает в самые глаза. Чужая смерть проникла в меня в тот день, мне стало больно и страшно. Я переступил одной ногой через эту самую грань допустимого. А ведь до того я не раз стрелял в людей...
Билл опустился на землю и задел локтем Бака. Правильные черты его молодого лица осунулись, и Бак увидел возле себя старика. Но через мгновение Билл принял свой прежний образ.
-- Мне кажется, что мы с ним как бы одно целое. Один человек. Будто этого человека расщепили при рождении, и стало две половинки. Не случайно мы встретились... У меня три брата и две сестры, но я не чувствую их так, как его. Словно их нет. А вот Кастер есть. Похоже, я влюбился в него. -- Билл странно улыбнулся и добавил: -- Мы умрём вместе... Я стал бояться за него, как только познакомился с ним. И сразу ощутил страх за свою собственную жизнь.
Бак сложил ладони и хрустнул пальцами.
-- Ну так что насчёт скаутов? -- возвратился Билл к началу разговора. -- Рискнёшь пойти в разведчики? Станем вместе рыскать по степи.
-- Нет. Не сейчас, -- их взгляды встретились. -- Пока я не желаю иметь ничего общего с солдатами.
-- А ведь придётся. Ты белый человек, Бак Эллисон, и ты вернулся к белым. Ты можешь симпатизировать краснокожим, сколько угодно, но ты белый человек. Никогда тебе не отмахнуться от этого факта. Ты пришёл в форт за работой, а что тебе могут предложить, зная твои способности? Я прекрасно изучил собственный народ. Он хитёр и жесток. Ему нет дела до чужих страданий, зато он здорово умеет заботиться о собственной выгоде. Краснокожие устроены иначе, клянусь собственными глазами. Я кое-что представляю. Есть у меня скво. Она полукровка из племени Шоуни, при крещении получила имя Мэри Оуэн. Она характерный представитель тех и других. У неё сильный характер, однако он не помогает ей, потому что она не может выбрать правильную для себя дорогу. Она не сумела полностью стать белой, но не смогла также остаться индеанкой... Я давно не видел её, может, она уже умерла... или тронулась в уме. То же случится и с тобой, если ты не решишься. Ты белокожий, хоть и крепко потемнел на солнце.
-- Но вырос я не в деревянном доме. И вокруг меня много лет ходили одни Лакоты. Я слышал их песни. Я скакал по тропе рядом с ними.
-- Это всего лишь время. Оно решает свои задачи. Оно беспощадно. Оно строит и ломает. Подумай хорошенько. Надо делать выбор. Я свой сделал. Время твоих примитивных дикарей прошло. А от цивилизации никому не скрыться. Если ты уйдешь к индейцам, Бак, то эта громадина, -- Билл кивнул на выстроившихся солдат, -- сомнёт тебя вместе с твоими краснокожими. Человек гораздо сильнее животных, а индейцы -- те же звери, разве что объясняются на человеческом языке. Поверь мне. Цивилизованный человек, как бы его ни воротило от этой мысли, должен растоптать туземцев, иначе как он сумеет продвинуться в глубь страны, как сумеет построить города, если путь ему преграждают топоры и стрелы? Решайся, Бак Эллисон...
4
Хосе Луис происходил из крестьянской семьи северной Мексики. Случилось однажды, что его мать -- тогда ещё полногрудая девушка с привлекательным лицом -- попалась на глаза изголодавшемуся по женщинам американскому солдату. В результате скоротечной любовной схватки на песчаном берегу прозрачного ручья была заложена жизнь Хосе. Правда, отец его тут же поплатился жизнью, погибнув под ударом острого мачете в руках родителя изнасилованной красавицы. Несчастный солдат не успел даже вскрикнуть, как кровь его залила обнажённое тело юной мексиканки. Пролитая кровь отца кипела в Хосе неуёмной страстью вампира. Он жаждал убивать, сам не понимая причины. Страсть к убийствам просыпалась в нём постепенно и привела его в армию, где он получил винтовку и с ней вместе возможность безнаказанно стрелять в людей. Особенное удовлетворение он находил в отстреле индейцев. Он хотел быть полнокровным американцем, но мексиканская порода мешала ему. Индейцев же он поставил на ступень ниже себя, превратив их в животных, и это позволило ему ощутить себя человеком.
Однажды он отсёк кусок мяса от ягодицы застреленного индейца и запихнул его в рот. Это не доставило ему удовольствия или удовлетворения, но ему показалось, что он сумел добраться до вершины ненависти к дикарям.
-- Их можно пожирать так же спокойно, как оленя или буйвола, -- заявил он.
С тех пор он просто помешался на дикарях. Они мерещились ему повсюду. Он видел их лица за каждым валуном, за всяким стволом дерева и даже за дощатыми углами казармы. Он ждал встречи с ними с нетерпением обезумевшего любовника, карауля их подолгу за стенами укрепления и отстреливая их, как страшных ядовитых змей.