Страница 23 из 64
Убийца рвался к сабле, но, даже опрокинутый навзничь, Воронов сумел подсечь его в прыжке и сбросить на каменный пол. Эти несколько секунд сыграли на Воронова, он подхватил саблю, метнулся к лежащему противнику и занес руку для удара, но его враг перекатился по полу, вскочил и выбежал из подвала.
Аким с трудом поднялся, сжимая в руке саблю – свое взятое в бою оружие. Рядом с гигантским колесом аварийное освещение горело ярче, он осмотрел саблю: темляк был густо вымочен в крови. Он знал, что наверняка не успел ранить нападавшего, но именно эта сабля недавно приняла свежую кровь.
С грохотом упал и покатился старинный зеркальный шар, за грудой циркового реквизита послышались шаркающие шаги и бормотание.
– Пушок… – звал слабый стариковский голос.
Между цирковых баррикад, пошатываясь, пробирался Пирожок. Воронов встал на его пути, загораживая страшное зрелище. Руку с зажатой саблей он завел за спину.
– Здравствуй, Пирожок, – зловеще поздоровался он. – Что, не спится?
– Пушок пропал… – всхлипнул старый клоун.
Привстав на цыпочки, он заглянул за плечо Акима.
Воронов медленно опустил руку с зажатой в ней саблей.
Пирожок упал на колени. Не в силах сказать ни слова, он только трясся и показывал пальцем то на отрубленную голову, то на Воронова.
– Нет… нет… – сквозь судорогу прошептал Пирожок. – Не убивайте меня, пожалуйста… Я никому не скажу…
– В глаза, смотри в глаза! – Воронов резко поднял подбородок Пирожка, ломая его волю, сокрушая слабое сопротивление. – Кто я? – прошипел он. – Кто я? Отвечай!
– Не знаю, я тебя не знаю… – Пирожок вздрогнул всем телом и осел на пол, из ноздрей выбежали две темные струйки. – У тебя глаза… Глаза зверя… – прошептал он гаснущим шепотом.
Воронов разжал стариковские пальцы и оттолкнул вязкое тело: «Авось проспится и уже никому ничего не расскажет».
Вот черт! Если его имя будет замарано хотя бы малой долей подозрений, он потеряет контракт с европейцами! Нужно действовать быстро и решительно! Он всего лишь исправит собственную ошибку и уничтожит свои отпечатки на сабле, чтобы избежать лишних вопросов со стороны следствия.
Он бегом вернулся к себе в гримерку, вымыл саблю под краном и на всякий случай протер одеколоном. Но страх не давал мыслить логично. Пирожок видел его, старикашка уверен, что застал убийцу! А что, если на этот раз кобь, которой он придал характер грубого гипноза, не подействует? Он только что уничтожил следы на сабле, хотя ни в чем не виноват! Вот что, он немедленно спрячет орудие убийства и полностью освободится от любых улик! Самое простое – выбросить саблю куда-нибудь подальше, лучше в воду, в полынью Москвы-реки, или закопать где-нибудь в лесу под Кержачом.
Пирожок? Но пьянице вряд ли поверят без доказательств. Он не сразу осознал, что действует согласно абсолютной звериной логике: убежать, спрятаться, замести следы, всеми силами избегая встречи с охотником. И если бы осознал, то ужаснулся бы тому, что в минуту опасности в нем оживал волк, словно он успел слиться со своей стаей в единый нерасторжимый сплав, в одну амальгаму. Благодаря этой нераздельности, он сумел поделиться с волками тем лучшим, что было в нем самом, взяв взамен недостающие свойства волчьей души. В эту ночь ему суждено стать волком – оборотнем, варлоком, вервольфом, и для этого не обязательно втыкать заговоренный нож в старый пень. Он может вызвать эти изменения одним движением воли, одним мысленным приказом!
Бестелесной тенью он проскользнул мимо спящего вахтера и вышел во двор. Открыл машину, бросил сумку с саблей на заднее сиденье, распахнул ворота и поехал по замершему ночному проспекту. Через несколько минут он свернул к жилому массиву, выбирая самый короткий путь к набережной.
Погоню он заметил не сразу: черно-лаковый микроавтобус «вояджер» с наглухо тонированными стеклами вывернулся из переулка, примыкавшего к хозяйственной территории цирка, и поначалу вел себя вежливо. И только пройдя два-три поворота, зловещий возок с заляпанными дорожной грязью номерами завел игру в «кошки-мышки». Он бесшумно и резко выруливал на поворотах, чуть отставал, чтобы поиграть на нервах и разбудить в жертве слабую надежду, снова нагонял и шел на обгон, но в последнюю минуту сбавлял скорость. О том, чтобы остановиться на набережной, теперь нечего было и думать. Воронов прибавил скорость и почти оторвался от неотвязной погони, но ненадолго. Городские окраины остались позади, дорога шла вблизи лесопарковой зоны. Вдоль обочины темнели коробки складов, ангары и целые массивы гаражей, через триста метров замелькала ограда старого кладбища.
Справа белела маленькая, недавно отреставрированная церковка с подсвеченными куполами и округлыми, ярко расписанными «барабанами». Здесь «вояджер» снова нагнал его и стал выдавливать к обочине. Воронов прибавил скорость и сумел-таки вывернуться из-под наседавшего преследователя. Впереди показался железнодорожный переезд с опущенным шлагбаумом. У него оставался один-единственный шанс – бросить машину и скрыться в темных аллеях кладбища. Не медля ни секунды, он подхватил сумку с саблей, выскочил из машины и, пользуясь цирковой тренировкой, играючи перемахнул через кованый забор. Снаружи донесся звон разбитого стекла, означающий только одно: преследователи выбили окна в его машине.
По ту сторону забора простиралось засыпанное снегом Кощеево царство, и этот мрачный, нетронутый вешними лучами жальник обещал укрыть его и сбить со следа погоню. Выбирая путь среди тесноты надгробий, Воронов побежал в глубину кладбища. Двигаясь короткими перебежками, хоронясь за камнями, стал понемногу уходить. Потеряв его из виду, преследователи принялись распутывать его следы на снегу. Они разбились на две группы и принялись умело загонять, травить его, как обреченного зверя. Из-за кустов резанула короткая очередь, пули раскрошили старинное надгробие из тусклого белого мрамора, и облава стала смыкать клещи. Все ближе гортанные голоса и слышнее слова команд. Его преследовали кавказцы, и Воронов внезапно понял, что это не просто кавказцы, а родственники Ингибарова! Этот родовой клан никогда не бросал своих и вытаскивал из всех передряг. Они не знали и не могли знать о волховском заклятии и зимней грозе на капище, но безошибочно вышли на него, чтобы отомстить. Он уважал чеченцев за их верность родовым крепям, и с точки зрения их племенной морали они всегда действовали правильно, хотя и чересчур жестко. Эту хищную жестокость Аким относил к свойствам горского темперамента и не считал недостатком.
В том, что враги безошибочно вышли на него, была и жестокая справедливость, и непререкаемая воля Богов! Никто не может творить зло безнаказанно, по своеволию. Ответный удар может запаздывать и падать на головы детей, на весь Род до седьмого колена, но чаще карает виновника еще при жизни!
В ту ночь на капище, заигравшись в волшебника, он прибег к недозволенному приему и нарушил законы Прави, обязательные даже для Богов. Зло, которое он принес в мир своей горделивой самонадеянностью, отозвалось зловещим эхом в лабиринтах ночного кладбища. Но никто, даже всемогущие Боги, не сможет отнять у него его воли к жизни и личного мужества.
Петляя между могил, Аким пробежал кладбище насквозь, пока не убедился, что дальше бежать некуда: впереди вырос глухой бетонный забор со спиралью Бруно. Поблизости от него не было ни памятников, ни оград, чтобы опереться, а перемахнуть через колючую проволоку с земли смог бы, пожалуй, только голливудский оборотень.
Укрывшись за широким стволом кладбищенского тополя, он достал из сумки саблю и сжал обеими ладонями эфес. Он держал саблю так, как держал на тренировках тяжелый двуручный меч, хищно подобравшись всем телом, готовый к броску, к прыжку. Лезвие тускло блеснуло в свете полной луны. Упругая звериная злость распрямила спину, и мышцы налились колючей распирающей силой. От добротной тяжести сабли, от ее играющего силой хребта, от ясного света луны и яростной жажды жизни по его жилам разлился острый бурливый хмель.