Страница 19 из 46
Напрасные усилия. Самый тщательный осмотр при медленной ходьбе с остановками ничего не дал. Никаких указаний на то, что кто-то здесь ходил, располагался на отдых, ночевал. Когда Кхами и его спутники достигли первых деревьев, их приветствовала громкими криками стая обезьян. Появление людей, казалось, не очень удивило четвероруких, однако они предпочли ретироваться. Разноликое племя резвилось среди ветвей: это были бабуины или павианы, мандрилы, по своим физическим данным близкие к гориллам, шимпанзе и орангутанам. Как и у всех видов африканских обезьян, у них виднелись рудименты[126] хвоста, это украшение природа сохранила только их американским и азиатским сородичам.
— В конце концов, не они же построили плот?.. — заметил Джон Корт. — И как ни умны они, но еще не умеют пользоваться висячими замками…
— А тем более клеткой, насколько мне известно, — вдруг изрек Макс Губер.
— Клеткой?.. — удивился Джон Корт. — Почему вы заговорили о клетке, Макс?..
— Потому что мне кажется, что я различаю… в зарослях… в двадцати шагах от реки… какое-то сооружение…
— Это муравейник в форме улья… Именно такие возводят африканские муравьи… — высказал догадку Джон Корт.
— Нет, месье Макс не ошибся, — вмешался Кхами. — Там действительно что-то есть… Кажется, хижина у подножия двух мимоз… У нее решетчатый фасад.
— Хижина или клетка, — заметил Макс Губер. — Посмотрим, что там внутри…
— Осторожно, сказал проводник, — будем передвигаться, прячась за деревьями…
— Почему мы должны бояться? — нетерпеливо возразил Макс Губер, не изменяя своей натуре: азарт и любопытство уже овладели им.
Впрочем, прилегающая местность казалась совершенно пустынной. Слышалось только пение птиц да крики убегающих обезьян. Никакого следа давней или свежей стоянки не открылось взору при выходе на поляну, как и на поверхности реки, где неспешно проплывали большие пучки травы. Скорее наоборот, ощущение какой-то уединенности и заброшенности. Мужчины ускорили шаг. Берег в этом месте изгибался, следуя за излучиной реки. Заболоченный участок остался позади, почва становилась суше, лес гуще и выше.
Странное сооружение, представшее их взорам, прижималось к мимозам и имело наклонную крышу, усыпанную плотным слоем пожухших трав. В будке не было никаких боковых входов или окон, стенки ее до самого основания укрывали ниспадающие лианы.
А впечатление клетки возникало из-за решетки, точнее — проволочной сетки в фасадной части, подобной тем, которыми в зверинцах отделяют хищников от публики.
В этой решетчатой передней стенке была открыта дверь. Хижина-клетка оказалась пуста. Это обнаружил Макс Губер, поспешивший первым проникнуть внутрь.
С тревожным чувством переступили порог его спутники. Что сулило им это неожиданное открытие?..
В хижине нашлось кое-что из предметов домашнего обихода котел в довольно хорошем состоянии, чайник, чашка, три или четыре треснутых бутылки, рваное шерстяное одеяло, обрывки ткани, ржавый топор, полусгнивший футляр для очков, на котором уже невозможно было прочесть фамилию изготовителя, чтобы с ее помощью определить местонахождение фирмы.
Особое внимание привлекла медная шкатулка в углу, чья хорошо подогнанная крышка как будто должна была предохранять от всяких превратностей содержимое, если таковое там имелось. Макс Губер поднял ее и попытался открыть, но безуспешно. Ржавчина как бы склеила обе ее части. Потребовалось ввести нож в щель между ними, и тогда она раскрылась.
В шкатулке оказалась хорошо сохранившаяся записная книжка, на ее корочке типографскими буквами были напечатаны два слова, которые Макс Губер прочитал вслух:
Глава VIII
ДОКТОР ЙОГАУЗЕН
Если у Джона Корта, Макса Губера и даже Кхами не вырвались громкие возгласы при оглашении этого имени, то лишь потому, что потрясение было слишком велико и лишило их на миг дара речи.
Имя Йогаузена ошеломило всех, стало подлинной находкой. Оно приподнимало часть загадочной завесы, которая простерлась над одним из самых странных научных экспериментов,[127] где комическое переплеталось с серьезным и даже с трагическим, поскольку можно было предполагать, что эксперимент завершился весьма плачевно.
Быть может, читатель помнит об опыте, который собирался провести американец Гарнер с целью изучить язык обезьян и дать своим теориям практическое подтверждение. Имя профессора, его статьи в нью-йоркском "Hayser's Weekly", книгу, вышедшую в Англии, Германии, Франции, США, никак не могли забыть обитатели Конго и Камеруна, в частности, Джон Корт и Макс Губер.
— Наконец-то! Это он! — воскликнул один из друзей. — Тот самый, о ком давно нет никаких вестей!
— И от которого они никогда не поступят, потому что его здесь нет и он не может их передать! — воскликнул другой.
"Он" для француза и американца это доктор Йогаузен. Но, прежде чем повести речь о докторе, расскажем, что сделал месье Гарнер. Это не тот янки, который мог бы сказать о себе начальными словами из «Исповеди» Жан-Жака Руссо:[128] "Я затеваю дело, какого еще никогда не бывало и у которого не будет последователей". У месье Гарнера был один.
Раньше чем отправиться на Черный континент, профессор Гарнер уже вступил в контакт с миром обезьян, разумеется, прирученных. Из своих долгих и скрупулезных наблюдений он извлек убеждение, что эти четверорукие разговаривают между собой, понимают друг друга, что у них членораздельная речь и они используют какое-то слово для выражения голода, а другое — когда им хочется пить.
В зоологическом саду Вашингтона месье Гарнер установил фонографы,[129] чтобы записывать слова этого языка. Он также заметил, что обезьяны никогда не говорят без необходимости, чем они существенно отличаются от людей. И он так сформулировал свои научные выводы:
"Знания о мире животных, добытые мною, привели меня к твердому убеждению, что все млекопитающие обладают способностью говорить в той степени, которая определяется их опытом и потребностями".
Еще до экспериментов месье Гарнера было известно, что у млекопитающих — собак, обезьян и других есть гортанно-речевой аппарат, подобный человеческому, и голосовая щель, приспособленная для передачи артикулированных звуков. Но знали также и то, не в обиду школе симиологов[130] будет сказано! — что мысль предшествует слову. Чтобы говорить, надо думать, а мышление требует способности к обобщению, каковой животные начисто лишены.
Попугай говорит, но он не понимает ни слова из сказанного. Правда заключается в том, что животные не разговаривают лишь потому, что природа не наделила их достаточным для этого умом, иначе им ничего бы не помешало обрести речь. Действительно, обретение речи, как утверждает ученый критик, связано со способностью к суждениям и умозаключениям, которые базируются — хотя бы в скрытой, неявной форме — на абстрактных[131] и универсальных[132] понятиях. Но все эти здравые соображения профессор Гарнер решительно не желал принимать во внимание.
Само собой разумеется, что его теория весьма активно оспаривалась. И тогда он принял решение вступить в личный контакт с объектами своего изучения, которые встречались в изобилии в лесах тропической Африки. Профессор Гарнер рассчитывал понаблюдать горилл и шимпанзе в их естественной обстановке, а затем вернуться в Америку и опубликовать вместе с грамматикой словарь обезьяньего языка. Вот тогда пусть попробуют возражать ему противники будут вынуждены признать очевидное.
126
Рудимент — слово употреблено здесь в первоначальном значении, в смысле недоразвитости, неполности; сейчас понятию "рудиментарныс органы" придается несколько иной смысл: органы, утратившие свое значение и находящиеся на пути к исчезновению.
127
Эксперимент — научно поставленный опыт, наблюдение исследуемого
явления в точно учитываемых условиях, позволяющих слсдить за ходом явления и воссоздавать его при повторении этих условий.
128
Руссо Жан-Жак (1712–1778) — французский писатель и философ
129
Фонограф — первый прибор для механической записи и воспроизведения звука на цилиндрическом валике с помощью иглы, связанной с мембраной; изобретен американцем Томасом Алвой Эдисоном (1847–1931) в 1877 году. Применялся до 30-х годов ХХ века, на его основе были созданы граммофон и патефон, в 40–50 годах вытесненные магнитофонами, электрофонами и проч.
130
Симиолог — специалист, изучающий обезьян. (Примеч. перев.)
131
Абстрактный — мысленно выделяющий существенные свойства и связи предмета и отвлекающийся от других частностей и связей, в результате чего получается общее понятие о предмете; противоположность абстрактному — конкретное.
132
Универсальный — всеобщий: всеобъемлющий, повсеместный, разносторонний; для всего пригодный.