Не вернуться никогда

Вадомайр налил себе эля. Вадим слушал. Дидрихс продолжал, кривя губы:

— Я не рассказывал тебе… Я был офицером тотальной группы. Когда мы поняли, что проигрываем, то создали такой небольшой отряд… Там были и местные — анласы, славяне — но большинство — земляне-добровольцы. Мы решили идти ва-банк: ворваться в одну из Крепостей, захватить фрегаты и атаковать Невзгляд. Это было начало семидесятых годов. Я был ещё не так стар и у меня было две ноги… — он каркнул — засмеялся.

— Дед Олега был там? — спросил Вадим тихо.

— Нет, — покачал головой немец. — Он не верил, что получится. И потом — он тогда командовал 2-й ИБР, они отступали на северо-запад, всё дальше в леса, прикрывали массу беженцев… тотальную группу организовал английский майор по прозвищу Фрост. Как его звали на самом деле — я не знаю и сейчас. Мы купили новейшее по тем временам оружие и отличное снаряжение у одной американской компании. Отработали всё до мелочей. Просчитали по секундам, заучили план нужной Крепости, собранный по крупицам… Угнали мы не фрегат, а вельбот. Просто чтобы спастись. Почти все наши погибли. Нас кто-то выдал. И нас уже ждали. Потом мы, правда, провели ещё несколько операций, захватывали технику, но она выходила из строя, разрушалась, как только мы пытались её вскрыть или запустить. Мы тогда ничего не знали о настройке на биотоки. Во время одного из таких "вскрытий" я лишился ноги. А когда пришёл в норму — с организованным сопротивлением было покончено.

Вадим поднялся на ноги. Прошёлся туда-сюда — быстрый, прямой, решительный, юный. Немец следил за ним жёсткими глазами, в которых не было ничего, кроме тусклой серости.

— Что было в той моей жизни? — вдруг спросил мальчишка, останавливаясь у окна и глядя в долину. — Ну, прожил пятнадцать лет. Как моська на балконе — смотрел на происходящее и гавкал иногда. Ну, прожил бы ещё четыре раза по столько, и что дальше? А тут… А тут я что-то сделал. Или не что-то? Может быть, я сделал всё, что должен был сделать в этом мире — и во всей жизни. Не каждому удаётся спасти целое племя… Жаль только, Олега так и не нашёл…

— Ищи, — пожал плечами Дидрихс. — Ищи, а не покупай это.

Вадим быстро посмотрел на немца. Подошёл к столу, присел, вытянул из-под него ящик — тяжёлый, он скрипел по доскам пола, ровным, гладким. Открыл крышку, почти нежно погладил ствол одного из четырёх лежащих внутри "миними-пара". Закрыл крышку, задвинул ящик, встал:

— Люди потом отнесут вниз. Не имеющий меча своего падёт от меча чужого — так тут говорят, ты ведь знаешь. И правильно говорят.

— Ты хочешь, чтобы они снова начали войну? — спросил Дидрихс. — Анласы, славяне… которых только что разбили в городах? Восстание подавлено… А ты знаешь, мальчик, что такое война — настоящая война? Та война, что была тут, у нас — тогда? Ты выносил из дома то, что осталось от матери и отца? Не тела, нет — головни… Ты когда-нибудь хоронил своих братьев? Сперва — младшего. Потом — старшего. Потом — ещё одного младшего. Ты хоронил своих друзей, которые тебе были те же братья, которых ты знал, сколько себя? Ты хоронил своих подруг? Ты хоронил девушку, которая через два месяца должна была родить — родить твоего ребёнка? А самое страшное — ты хоронил надежду? Каждый день — всё глубже и глубже? Ты знаешь, что такое — сражаться, понимая, что не победишь? Понимая, что враг просто играет с тобой — настолько он сильнее тебя… Ты знаешь, что такое — ежедневное отчаянье, такое же привычное, как рука или нога? Путь длиной в годы, бой длиной в годы — и каждый день смерти, и каждый день отчаянье, которое убивает, как пуля! Как можешь ты требовать от них снова встать на этот путь? Да и с кем воевать? Тех, кто умел бороться и выжил, можно пересчитать по пальцам одной руки. Левой, правой — как хочешь…

Дидрихс стоял в рост, упершись в стол расставленными длинными руками. Его пальцы подрагивали.

— Я не люблю, когда играют в людей, — сказал Вадим спокойно. — Я бы простил им всё то, что ты говоришь, Ганс, — он говорил по-русски, но Дидрихс не перебивал — понимал. — Весь этот ужас простил бы, потому что… да потому, что это просто война. Но я не желаю прощать ужас, сотворённый ради игры, герр капитан.

— Те, кто пытался бороться раньше, были многократно сильней тебя во всех отношениях, — сказал немец устало, опускаясь в кресло. — Живи, как живётся, конунг. Или найди своего друга, бери под мышку свою жену… и возвращайтесь на Землю, пока ещё можно найти пути.

Вадим осклабился, как молодой волк. И показал свою правую руку:

— Восемь данванов.

— Не считал, — вытянул перед собой длинные руки старик. — Но, думаю, больше. И не в игре в войну, а на войне. Что с того?

— Если ты не веришь в то, что у нас может получиться — почему ты мне помогаешь? — спросил Вадим. Дидрихс пожал плечами и откинулся на спинку:

— Привычка, — равнодушно ответил он…

…Эрна ждала Вадомайра на лестнице — и первым делом больно укусила за шею.

— Ау! — вырвалось у него. Мальчишка обнял талию своей жены и крепко стиснул. — Попалась, кусака?

— О чём ты с ним говорил? — сердито сверкнула глазами Эрна, отстраняясь, но не вырываясь. — Он угрюмый, как каменная статуя. Только приехал — и бегом к нему! — она нацелилась кусаться снова, но Вадомайр перехватил её рот губами и притиснул к каменной кладке.

Отталкивающие руки превратились — в обнимающие…

Балны Хун — или Йэни Асма, "Сверкающий Камень", как переименовал этот город Вадомайр — был одним из крупнейших портов западного побережья. Город строили не хангары и даже не данваны. Он стоял тут всегда. С незапамятных времён — таких, о которых даже легенд не сохранилось.

Город напоминал колесо со спицами — такие недавно начали делать анласы. Центральная площадь — и восемь главных проспектов, разбегающихся от неё, вымощенных белым камнем. Северный проспект вёл в порт. Остальные семь — к семи воротам в старой стене; каждые из ворот венчали две надвратных башни. Сама стена, впрочем, давно уже никого ни от чего не защищала — город разросся далеко за её пределы. Новый Город — тот, что лежал за её пределами, прорезали те же семь проспектов. А вот стены вокруг него не было, и Вадомайр и не собирался её строить. Но вот порт превращали в крепость поспешно — и две длинные стены от него тянулись к Старому Городу. Вадомайр хорошо помнил урок, который дали данвэ кэйвингу Инго на Эргае, взяв порт. А Вадим — не менее хорошо помнил историю Афин.

Население Йэни Асма удивительно индифферентно отнеслось к появлению новых хозяев. Купцам, давно забывшим, какой они нации, было всё равно, чей стяг над городом — лишь бы не мешали торговать и не грабили. Хангары просто сидели тихо. Данвэ, которые жили в городе, кажется, приготовились драться… но ничего не произошло. То, что анласы посадили на склонах холма за городом священную рощу, тоже никого не обеспокоило. Грабежи — естественные для портового города — с приходом анласов подувяли. Первоначально местные "ночные короли", облагавшие данью купцов и финансировавшие городскую стражу, попытались установить такой же порядок и с анласами. Тогда ратэсты Вадомайра просто-напросто устроили облаву и примитивно зарезали всех попавших к ним в руки "работников ножа и топора". Оставшиеся в живых пришли в шоковое состояние — раньше стража максимум наказывала особо нерасторопных рядовых исполнителей, попавших к ней в руки, а уж на глав "синдиката" руки поднять не смела. Анласы же считали, что вождь, людям которого не стало удачи, должен отвечать за их несчастья — поэтому главари, в отличие от не очень мучившихся "шестёрок", прожили ещё довольно долго — повешенные в порту за ноги… Основная же масса населения власть почти благословляла. Анласы могли разорить по пьяни какое-нибудь заведение (за разор позже заплатив) или ударом кулака проломить череп кому-нибудь, кто давно на это напрашивался или сам этого хотел. И всё!..

…Боевая гавань Йэни Асма, закрытая с суши стенами, с моря тоже была отсечена стеной, поднимавшейся прямо со дна залива. В стене было пять раздвижных створов.