Страница 15 из 29
— Вон там плавник, — Танюшка указала на кучу примерно в трёхстах метрах от нас. Там действительно лежала целая полоса обкатанных, выбеленных песком, водой, ветром и солнцем деревяшек — наверное, напротив берега было какое-нибудь течение. Я пошёл пе-рвым, размышляя, как и чем скреплять всё это барахло. Ясно же было, что решать эти вопросы мне.
На этот раз я увидел то, что увидел, раньше Тани. И это, пожалуй, было хорошо.
За первым обглоданным белым стволом лежал человек.
Мокрый песок вокруг него почернел от крови…
…Танюшка повела себя спокойно и выдержанно. Она, правда, поднесла к губам ла-донь, а глаза расширились. Но вопрос, который она задала, был деловитым и быстрым:
— Он жив?
— Не знаю… — замялся я. — Это парень с одной из тех лодок, наверное…
Мальчишка был чуть постарше меня. Он лежал ничком, неловко вывернув левую ру-ку; правая пряталась под туловищем. Хотя лицо и было повёрнуто в нашу сторону, мы его не видели — светло-русые мокрые волосы, очень длинные, скрывали его полностью. Из одежды на мальчишке были явно самодельные, с грубым швом, кожаные штаны — и то ли напульсники, то ли небольшие брассарды на обеих руках, тоже из толстой кожи, с металлическими заклёпками.
— Он ранен, Олег, — Танюшка чуть присела. — Ему надо помочь!
— Да, конечно, — я решительно шагнул вперёд. У меня был охотничий опыт, а крови я во-обще никогда не боялся; в походах нам приходилось иметь дело с травмами и ранами сво-их же товарищей. Танюшка присела рядом со мной, но по другую сторону тела.
— Он дышит, — сказала она. Побледнела — это я заметил. Кажется, и я — тоже; одно де-ло — распоротая стеклом пятка или порез ладони, а другое — ранение, от которого кровь
33.
пропитала песок. — Олег, как же он доплыл?!
— Помоги перевернуть, — вместо ответа сказал я и подсунул руки под грудь и живот ма-льчишки. По мне прошла дрожь — правая рука попала в липкое и горячее.
— А-а-а… — однотонно и почти музыкально простонал мальчишка. Сцепив зубы, я подал тяжёлое тело на Танюшку, а она осторожно уложила его спиной на песок. И, охнув, от-вернулась. А я не успел, да и нельзя было, коль уж взялись помогать.
Мальчишке распороли живот — рана была широкой и кровоточила из-под ладони, которой он наплотно зажимал живот.
— Вот ведь… — я с усилием проглотил кислый комок. Странно — в свои четырнадцать лет я умел потрошить и свежевать добычу…
Но распоротый пацан — это совсем другое дело.
— Тань… — успел сказать я и, отвернувшись, рухнул на четвереньки, после чего не по-хо-зяйски распорядился съеденным утром. Потом стоило немалого труда заставить себя повернуться. — Тань, мы ничего не можем сделать. Он, кажется, в печень ранен… — я от-плюнулся блевотиной.
— Я вижу, — Танюшка взяла обеими руками свободную ладонь мальчишки, потом убрала с его лица волосы. И я увидел, что его глаза — серые с золотистыми точками — открыты. Зрачки мальчишки были расширены, губы побелели. Шевельнулись… зубы ало поблёскива-ли от крови. — Мальчик, — это прозвучало глупо, — ты живой?
— Он может не понимать русского, — не скажу, что мне было жаль незнакомого парниш-ку, но что-то такое давило в груди. Неприятное и непонятное.
— Наши… — белые губы зашевелились снова, — русские… рус… ские… — он, словно слепой, пошарил свободной рукой, наткнулся на коленку Тани и сжал её. — Я… ум… мираю…
Он вытянулся на песке. Вздрогнул длинно. Глаза странно остыли, рука упала с Та-нюшкиной ноги на песок — бесшумно. Вторая рука тоже сползла, открыв рану — но та уже не кровоточила.
Я подумал ещё раз, как он мог плыть с такой дырой.
Танюшка заплакала навзрыд.
Виктор Цой
Белый снег,
Серый лёд,
На растрескавшийся земле…
Покрывалом лоскутным на ней —
Город в дорожной петле…
А над городом плывут облака,
Закрывая солнечный свет.
А над городом жёлтый дым…
Городу две тысячи лет,
прожитых под светом Звезды
по имени Солнце…
И две тысячи лет —
Война!
Война без особых причин.
Война — дело молодых,
Лекарство против морщин.
Красная-красная кровь
Через час — уже просто земля,
Через два — на ней цветы и трава,
Через три она снова жива
и согрета лучами Звезды
по имени Солнце…
И мы знаем,
Что так было всегда,
34.
Что судьбою больше любим,
Кто живёт по законам другим
И кому умирать молодым…
Он не помнит слова "да" и слова "нет",
Он не помнит ни чинов, ни имён,
Он способен дотянуться до звёзд,
Не считая, что это сон,
и упасть, опалённым Звездой
по имени Солнце…
* * *
Мы с Танюшкой похоронили неизвестного русского мальчишку тут же, под бере-гом. Оттащили его туда… Сперва я потащил за ноги, но Танюшка вдруг закричала, про-должая плакать, что я фашист и зверь, что она меня ненавидит и, не переставая всхли-пывать, перехватила тело под мышки и помогла дотащить так, чтобы не моталась го-лова. Я нашёл плоский камень и выцарапал на нём одним из метательных ножей:
Неизвестный мальчик, русский,
примерно 15 лет
Погиб
— Таня, какое сегодня число?! — окликнул я девчонку, что-то искавшую дальше по берегу. Она отмахнулась. Я сосредоточился, припоминая… и вдруг с испугом понял, что не пом-ню этого, сбился!!! Двадцать шестое?! Двадцать седьмое?! Двадцать пятое?!. Кажет-ся, двадцать шестое… Я выцарапал дальше:
26 июня 1988 года
Танюшка принесла охапку какой-то травы. Сказала, глядя в другую сторону — на реку.
— Вот… это чтобы песок не на лицо…
…Я обрушил часть берега и положил сверху камень. Какие-то обрывки мыслей и слов крутились каруселью в мозгу, как осенние листья, вскинутые ветром. Песок был сы-рой, но сох на глазах, становясь неотличимым от общего фона берега.
Вот и всё.
— Олег, извини, — попросила Танюшка, — я гадости тебе кричала…
— Ничего, — коротко отозвался я.
— Обними меня, пожалуйста, — жалобно сказала она, — мне страшно.
Я положил левую руку ей на плечи. Не обнял, а именно положил, без каких-то мыс-лей. Да и Танюшка, похоже, ни о чём не думала, кроме того, чтобы найти хоть какую-то защиту от страха.
— Мы умрём здесь, Олег, — её плечи вздрогнули под моей рукой.
— Нет, — со всей возможностью твёрдостью ответил я. — Нет, Тань. Пошли строить плот. Мы умрём, если будем сидеть, сложив руки.
— Да, конечно, — Танюшка встряхнулась — и физически, и морально, — пошли.
* * *
Ни я, ни Танюшка никогда в жизни не строили плотов, хотя в теории знали, как это делается, да ещё и не одним способом. Дело осложнялось тем, что у нас не было инстру-ментов или хотя бы верёвок, и мы вынуждены были поступать, как поступали, наверное, самые-самые первобытные люди — сплетать ветви отдельных стволов и надеяться, что эти крепления не развалятся посреди реки. Меня это особо беспокоило. Я работал и пре-
35.
дставлял себе, как где-нибудь на полпути к острову всё это сооружение разъезжается — и…
Беспокоило даже не столько то, что я утону, сколько то, что я позорно утону на глазах у Танюшки.
После этого останется только сгореть со стыда. Не вполне, правда, понятное, как это осуществить, если я утону…
Сплетала ветки Танюшка — уже в воде, стоя в ней по колено, — а я таскал подходя-щие деревяшки и поглядывал по сторонам. Плавник отлично держался на воде и, хотя плотно подогнать его ствол к стволу не удавалось, становилось ясно, что, если не слу-чится ничего особенного, мы, пожалуй, переплывём Ергень. Часа за полтора-два.
Напоследок я нашёл две относительно прямых, но разлапистых на концах ветки — а Танька наскоро переплела эту разлапистость, чтобы обеспечить хотя бы минимальный гребной эффект.