Страница 26 из 92
— Давай я тебя отправлю, — Олегу вдруг стало нестерпимо, до жжения в ушах, стыдно. — Прямо сейчас.
Глаза Борьки стали большими, он вцепился в стул обеими руками, как будто Олег мог его катапультировать прямо отсюда.
— Не, я с вами… когда всё… Не надо меня отправлять…
— Борька-Борька… — вырвалось у Олега. Он сам не очень понимал, что хотел этим сказать — и, чтобы не сделать ещё какую-нибудь глупость, пошёл мыться.
В душе его стошнило. Как-то сразу, одним толчком — и в голове стало ясно.
Блин, подумал Олег, умываясь, ни за что больше не буду пить. Никогда. Мерзко. А я ещё, кажется, и пел вчера… впрочем, это воспоминание, как ни странно, неудовольствия не вызывало — хорошо пел, что ли? Он прополоскал рот, напился и понял, что хочет есть.
Артур, как выяснилось, проснулся. Выглядел он тоже не очень и, кивнув Олегу, скрылся в душе.
— Зови сюда девчонок, — приказал Олег Борьке. Тот кивнул. — А потом спустись к хозяину и скажи, что мы выезжаем через час.
— Генка плохой человек, — вдруг сказал Борька. Олег недоумённо посмотрел на него и увидел, что у мальчишки серьёзные и упрямые глаза. — Плохой, понимаешь?
— Борь, — Олег вздохнул. — Ты не согласишься со мной. Я и сам с собой не очень согласен… — Олег отметил, что Борька улыбнулся уголками губ, а глаза помягчели. — Но я тебе точно говорю — на свете очень мало по-настоящему плохих людей. Единицы. И я не верю, что он плохой. Что трус — может быть, и да. Но казнить за это рабством… — Олег покачал головой и поймал себя на мысли, что говорит с Борькой — как взрослый со взрослым. — Это слишком страшный суд. Ты готов осудить на это человека, который на два года старше тебя? Я — нет. Я не судья. Я спасатель.
Борька посмотрел себе под ноги. Потом повернулся и вышел.
Команда, выехавшая из Гарбея около полудня, уже не напоминала разбойничий отряд. Олег потратил ещё определённую сумму, чтобы придать своим спутникам цивилизованный вид — ну, как тут это понималось. Артур и Борька получили бриджи для верховой езды, френчи, сапоги, шлемы, лёгкие шарфы-кисеи. Саша и Оля — практически то же, хотя хозяин лавки колониальных товаров (как определил это заведение Олег), указанной владельцем «Серого хорта», тоже хатт, только моложе, поднял левую бровь, увидев, что в мужское одевать придётся девчонок, одна из которых — совсем мелкая. Очевидно, в Хаттенмарке это не одобрялось. Впрочем, никаких вопросов задавать не стал.
Лошадьми тоже теперь были обеспечены все, плюс Олег навьючил водой и припасами двух заводных. Кстати, себе он тоже приобрёл кисейный шарф и, посмотрев в зеркало, подумал, что похож на ковбоя из какого-нибудь вестерна. Почему-то эта мысль насмешила его — и Олег продолжал посмеиваться, даже когда они отъехали почти на десять километров.
Солнце опять палило. Но теперь это было не страшно.
— Слушай, — Артур догнал Олега, ловко управляя своим жеребцом, — как ты собираешься освобождать Генку?
— А что? — Олег поправил кисею на лице.
— А ты не подумал? — в голосе Артура прозвучало искреннее удивление. — Меня ты купил на рынке. Девчонок освободили, Борька вообще сам собой встретился… Хаттов вмешивать нельзя…
— Нельзя, — кивнул Олег. — Никак нельзя, хоть и соблазнительно… Они за нас всю работу сделают, это да. Но дальше начнутся вопросы, тут уже без вопросов не обойдётся.
— И отбивать силой — в городе чревато, — продолжил Артур.
— Куплю, — решил Олег. — Деньги есть.
— Предположи, что не захотят продавать. Из чистой подлости.
— Пугну теми же хаттами.
— Заломят цену.
— Мальчишки, — это была Саша, тоже шпорившая кона каблуками, — мы одну глупость сделали…
— Для меня новость, что только одну, — буркнул Олег. Он серьёзно задумался о дальнейших действиях.
— Мы деньги в караване не забрали, — продолжала девчонка, игнорируя его сарказм.
— Да пошли бы они, — скривился Олег. Саша покрутила своим «хвостом», который, кажется, тщательно промыла в корчме:
— Это в корне неправильно. Ружья же мы взяли? Деньги — тоже трофей, разве нет?
— Вообще-то правильно, — задумчиво сказал Артур.
— Ладно, — махнул рукой Олег, — в следующий раз, когда мы кого-нибудь прижмём, обязательно ещё и ограбим. По праву войны. Мне сорок процентов, как командиру, вам всем по пятнадцать на брата. И сестру.
Артур, всё это время кивавший, но смотревший куда-то через плечо, вдруг тихо засмеялся и шепнул:
— Смотрите, что делается.
Олег и Саша оглянулись, готовые увидеть всё, что угодно. Но увидели всего лишь едущих стремя в стремя Борьку и Олю. Судя по всему, Борька что-то важно и значительно объяснял, подкрепляя свои слова широкими жестами. Девчонка слушала его, как боговдохновенного пророка.
— Мда, — кашлянул Олег, не очень понимая, как относиться к увиденному. — Ладно. Чего уставились, всё к лучшему… Гибкая детская психика восстановилась после ужасов плена…
— Рабства, — поправила Саша. — Рабство намного хуже, чем плен.
— Это нельзя сравнивать, — сказал Артур, глядя в пустыню, в сторону. — Плен это плен. Солдатское дело. А рабство…
И Олег увидел, что кулак кадета — с белыми костяшками — постукивает по колену, обтянутому бриджами.
Нет, подумал Олег. Никого с собой не возьму в следующий мир. Даже Артура не возьму. Пусть отдыхают, пусть… Он вспомнил ковыльную степь. Да, там легко отдыхается. Там окончательно забудется всё плохое, станет сном…
— Слушай, — Артур вдруг повернулся в седле, — а что мы молча едем?
— О нет, — Олег прикрыл глаза. — Я думал, ты забыл.
— Ты же хорошо пел! — возмутился Артур. Олег отмахнулся:
— Там никто не слышал, кроме хозяина корчмы. А тут кони могут понести.
От шутливых препирательств (вообще-то Олег не прочь был и правда попеть, понравилось ему этот дело, но стеснялся Сашки) мальчишек отвлёк неожиданно громкий и чистый голос девчонки:
Девчонка, покачиваясь в седле, пела, глядя поверх голов мальчишек, и те выровняли шаг коней, чтобы оказаться слева и справа.
Казачья песня, казалось, совершенно дико звучит в оранжевых песках, в другом мире, в жарком послеполуденном мареве… Но, в конце-то концов — где только не пели своих песен русские казаки?
11
Слова Александра Розенбаума.