Горячий след

— А, ты егерь… То-то я слышу — у тебя такой акцент… Нам говорили, что ваш полк сюда перебрасывают. Только это бес пользы. В лес они не пойдут, а в степи пехотинцу делать нечего.

Возраст Олега его не насторожил. А говорил Хирст и правда почти на классическом английском, только иногда вставлял какие-то непонятные слова.

Тогда, в степи, Олег успел выстрелить из обоих стволов. А дальше что-то туго перехлестнуло горло — и была темнота, из которой он вынырнул лишь тут, в войлочной юрте, на цепи, прикованной к глубоко вбитому в землю металлическому столбу. Хотелось пить, но Хирст сказал, что воды нет и не будет.

— Нас захватил Юргил, — морщась, пояснил Хирст. — Каган Юргил, у нас по нему давно плачет верёвка. Жирная тварь почти без мозгов, но с огромным самомнением. Торбайцы осыпают его золотом, он разоряет наши границы. Всё просто.

— Зачем мы ему? — Олег старался подавить то и дело охватывавшую его дрожь.

120.

— Ему нужны… рабы? — он с усилием выговорил это слово.

Хирст дёрнул губами:

— Ему нужно потешить своё самолюбие. Рабов у него — всё его племя. А мы — развлечение и игрушка.

Олег прикрыл глаза.

Да, это был код 4. Это Олег понял, едва Хирст упомянул Торбайский Халифат. Но понял как-то отстранённо, потому что теперь думал о том, что же будет с ним.

Именно с ним.

— Ты держись, Эльги, — тихо сказал Хирст. — В конце концов, мы все знаем, на что идём. Никто не встаёт под знамя насильно…

Да, мы знаем, на что идём подумал Олег. Знаем, но мне страшно.

Мне хочется пить. И мне очень страшно.

Неужели это — всё?!

* * *

Трудней всего переносят плен, рабство, заключение те, кто никогда не находился под угрозой потерять свободу. Олег не питал особых иллюзий насчёт сверхценности своей жизни. В конце концов, он родился и вырос в России — а дети этой страны во все века — как бы она не называлась! — гибли в больших и малых войнах с изумлявшей врагов и друзей отвагой, временами напоминавшей фанатичное безразличие.

Но быть убитым — это одно. А другое — когда тебе выкручивают руки! Когда тебя кормят какой-то гнилью! Когда держат голым в вонючем сарае!

От этого начинали заклинивать мозги. Он и взялся-то за это дело именно потому, что ему была непереносима мысль, что мальчишки и девчонки одного с ним народа — где-то в рабстве.

И вот сейчас он сам оказался на их месте…

Тому, кто живёт среди опасностей и бед, они начинают казаться частью жизни. Он может смириться — или мужественно бороться за своё достоинство — но в любом случае окружающее его не потрясает. А если случается перемена к лучшему, такой человек воспринимает перемену как временный праздник и всегда готов к возвращению прежних неприятностей. Но Олег-то был лишён подобного иммунитета! Он никогда не интересовался такими научными вещами, как статистика поведения в плену (он и не слышал о существовании такой науки!), иначе узнал бы, что в ситуации, похожей на его, ломались очень многие профессиональные военные. Сильному, уверенному в себе человеку вообще трудно осознать себя зависящим от чьей-то злой воли.

Двое мальчишек сидели в юрте уже почти двое суток. Жажда у Олега стала непереносимой, сводящей с ума. От неё путались мысли и немел язык. Хирсту было ещё хуже, он сидел тут дольше, но виду юный англианин (не англичанин) не подавал. И вообще вёл себя так, как будто ничего особенно страшного не случилось.

Но по тому, как много он говорил о своём доме где-то в горах на севере, Олег понял: ему тоже очень страшно.

Временами Олега охватывала нелепая надежда, что его выручат. Кто? Кирилл и Артур? Лучше будет, если они и не станут пытаться… А временами — приходила тупая злость на Генку. Не просто злость — ненависть к нему, удушливая и страшная. Убил бы. Трус, трусло, отвратительная тварь. Ведь они бы спаслись! Они бы дошли до леса — не струсь этот… этот…

Хотелось ругаться вслух.

И ещё хотелось хоть какого-то исхода. Какого угодно, лишь бы кончилась эта

121.

душная полутьма.

Но Олег мало об этом думал, шагая к шатру Юргила. Мысли вообще путались, ворочались медленно, как плохо смазанные детали механизма — похоже на то, что он испытывал тогда, в пустыне. То сзади, то спереди то и дело дёргали за верёвки, привязанные к ошейнику — не потому, что он шёл слишком быстро или слишком медленно, а просто чтобы показать свою силу и его, Олега, зависимость. Под ноги постоянно попадало что-то липкое, и Олег порадовался, что сюда не "добивает" свет факелов, чадящих в два ряда у входа в шатёр. Он подозревал, что это дерьмо, причём не только животное. И не столько… Животные-то редко гадят там, где живут. А вот эти, похоже — постоянно.

Эта мысль его немного развлекла и он хихикнул, в ответ на что удар свободным концов верёвки ожёг плечо. Олег обернулся и беззлобно сказал по-русски:

— И тебе того же тем же по тому же месту, друг.

В ответ конвоир что-то проикал и отвесил Олегу снова. Мальчишка, пересиливая боль, улыбнулся и уже себе под нос пробормотал:

— Ну и урод…

Его огрели в третий раз. Олег вежливо улыбнулся. Он и сам не знал толком, с чего его так пробило на шутки, если внутри всё сжималось в дрожащий комок, а на заднем плане мелькала жуткая (и вдвойне более от своей возможности!) картинка: сейчас в шатре его поставят на колени и перережут глотку. Может быть, именно поэтому он и хохмил — чтобы эта мысль не выпирала вперёд.

Ростан(1.) — тот, который написал про Сирано де Бержерака(2.) — говорил: "Умирать нужно так, чтобы твой смех глушил твой предсмертный стон". И, едва Олег это вспомнил, как его пинком вбили внутрь шатра.

Юргил был тут. Олег сразу понял, что это он. Развалился на подушках в окружении всех своих шести жён (или кого-то ещё женского пола). Они поочерёдно лезли к нему с ласками, но каган отпихивал их толчками то ног, то левой руки — правая у него была занята. Он жрал. (Олег, хоть и был очень голоден, смотрел на еду довольно равнодушно — жажда была сильней). Рыгал, сплёвывал в серебряное блюдо, кидал кости в одноногого уродца, ловко подхватывавшего их золотым кувшином… Икал, чесал волосатое пузо в разошедшемся запахе халата… Морда Юргила лоснилась от жира, он вытирал его тяжёлым от драгоценного расшива рукавом.

Во всей этой картине было что-то беспредельно, но удивления, мерзкое.

Двое лбов с карабинами в руках подпирали столбы шатра. Лица у них были типичные — похожие на классические русские блины. Блины Олег любил, особенно с маслом и сахаром… Есть мир, где Марфинка, мир, в котором пекут блины… Почему одновременно с ним существуют эта жирная рожа, и всё, её окружающее? Странно… Какое-то противоречие…

Для каждого католика, читал где-то Олег, вызовом на бой является сама мысль о существовании дьявола. Не обязательно его видеть. Важно знать, что на свете есть зло — и оно в противоречии с тем, чем ты живёшь. Разное зло. Большое, огромное. И вот это — маленькое и жирное, гордое величием раздувшегося клопа, самого большого на матрасе…

Горели несколько ярких масляных ламп. В тёмном углу заунывно дребезжали какие-то инструменты — самих музыкантов не было видно. Пахло грязью, едой и чем-то сладким, тошным. Олег вздохнул. Обстановка неожиданно

1. РОСТАН Эдмон (1868–1918), французский поэт и драматург. В героической комедии "Сирано де Бержерак" создан романтизированный образ известного французского поэта 17 в., восстающего против окружающего мира подлости и пошлости. 2. СИРАНО ДЕ БЕРЖЕРАК Савиньен (1619-55), французский писатель. Философско-утопические романы "Иной свет, или Государства и империи луны", "Государства и империи солнца". Стихи, памфлеты, драматургия. Помимо этого де Бержерак был одной из лучших "шпаг" своего времени, героем нескольких войн и известным дуэлянтом.

122.

напомнила ему дворец гангстерского "короля" Джабы Хута из "Звёздных войн". Да и сам Юргил похож. Видом и размерами…