Горячий след

Ужасающий жар плеснул навстречу кипящей волной. Перехватило дыхание.

Олег упал.

Он не потерял сознания и, полежав не больше минуты — солнце сжигало его сквозь куртку и майку — пополз по песку, дыша широко открытым ртом. Ему не хватало воздуха, сердце проламывало грудную клетку изнутри.

Небо над нами звенит, как сталь…

Через полчаса примерно он поднялся и побежал снова. Голова моталась, как воздушный шарик на тоненькой верёвочке. Ноги подкашивались. Он знал, что в любом случае пробежит мимо оазиса — крохотного пятнышка в бескрайнем море песков…

Кому больно — тот ещё жив.

Невыразимо прекрасный мираж плыл и колебался впереди — приземистые, широко раскинувшие тонкие ветви деревья у серых камней, на которых блестел свет, а у подножья — вода. До него оставалось не больше ста метров, до этого миража.

Ноги тяжело вязли в песке. Можно ли войти в мираж? Как это будет выглядеть? Олег упал, скатился по внезапно начавшемуся склону бархана. Есть ли рай для будущих десятиклассников — и как выглядит это милое место, неужели как смесь рэйв-пати с пивбаром? Ужасно… не хочу…

Мираж был вокруг мальчишки.

Олег понял, что умер. И обрадовался тому, что это оказалось хотя бы в конце не так мучительно. И что после смерти он видит это.

Он подошёл к озерку, со дна которого во многих местах весело били фонтанчики взметаемого родничками песка. И, встав на колени, начал пить ледяную воду.

* * *

Следующим вечером Олег стоял у начала дороги, причудливой лентой серпантина спускавшейся вниз с высокого холма — прямо к серо-жёлтому шумному городу на берегу коричневой от глины реки.

* * *

Несмотря на отчётливо поздний час, базар шумел вовсю. А может быть — именно поэтому, судя по всему, днём жара тут царила непереносимая. На Олега — в его потёртой джинсе, в пыльных берцах, с револьвером и ножом на поясе и рю-кзаком за плечами — никто внимания не обращал, хотя люди вокруг были чем-то средним между индусами и классическими мусульманами. В смысле, очень смуг-лые, тонколицые, невысокие, но в полосатых балахонах и чалмах-не чалмах, но чём-то очень похожем. В узких улицах, отходивших от большущей базарной площади, тоже торговали, горели факела в держателях на стенах, часто. Гомон стоял жуткий, торговали всем на свете, попадались верблюды и ишаки… а ещё — рослые люди, загорелые, но от природы явно не смуглые, одетые в белое: куртки, широкие шорты, пробковые шлемы с высоким гребнем. Они шли всегда по трое, глядя поверх голов, увешанные разной амуницией на чёрных ремнях. И вид у них был очень хозяйский.

И у каждого от живота вперёд торчал коротким рыльцем автомат с

43.

магазином сбоку.

Одна из таких троиц прошла совсем рядом (кстати — тоже не обращая вни-мания на мальчишку, беспокойно посторонившегося было), и Олег различил на ру-каве у крайнего эмблему — бык, наклонив лобастую голову, рыл землю рогами.

Восточных базаров Олег терпеть не мог, хотя бывал на них всего один ме-сяц — два года назад они все вчетвером съездили в Анталию (и зареклись бывать за границей). Общее ощущение, оставшееся у Олега, было ощущением чего-то совершенно чужого и, пожалуй, даже враждебного. Казалось, что все эти гор-танные выкрики и жесты обращены именно к тебе и полны угрозы. Сейчас было то же ощущение — язык совершенно непонятен и неясно, торгуются вон те двое или собираются подраться.

Олег остановился наконец возле завешено грязным газовым полотнищем двери, из которой вкусно попахивало мясом и печёным тестом. Над проёмом ви-

села не слишком-то понятная вывеска с расползающимися червяками значков.

Но и так было ясно, что тут кормят. Кстати, сквозь газ доносилась ещё и му-зыка, напоминавшая музыку индийских фильмов. Олег коснулся кармана куртки — раздумчиво. Золото везде золото, но вдруг тут приказано принимать только свои монеты, а за чужие — моментом хватать, крутить руки, бить палками по почкам и вешать на площади? Не хотелось бы…

Но и сухомяткой мучиться не хотелось, и Олег протянул руку к занавеси. Од-нако, его немедленно остановили — на плечо легла рука и, обернувшись, парень с холодком увидел патруль.

Точнее, одного из патрульных — двое других торчали неподалёку и сюда да-же не смотрели. А этот — немолодой, старый даже, морщинистый, седой, но весь какой-то сухой, жилистый и совершенно не дряхлый — убрав руку, заговорил. Олег похолодел — не понимал ни словечка, хотя на слух язык неожиданно показался по-хож на английский, который Олег знал хорошо, и не по-школьному хорошо. Но сло-ва звучали то отрывистей, то длинней, то как-то гортанно, скорей уж по-немецки, и Олег покачал головой, соображая, что же теперь делать.

Однако, делать ничего не пришлось. Седой поморщился, потёр сгибом узло-ватого длинного пальца (на нём было кольцо, мощный такой братковский перстак-печатка со свернувшимся в клубок драконом, Олег разглядел хорошо) и вдруг ска-зал — старательно, как говорят люди на чужом языке:

— Ты гость в этом городе? Ты из Венейи? Сюда, — он указал на вход, куда как раз вваливалась компания в чалмах, позванивая монетами, — тебе не стоит идти. Обберут, а то и убьют. Если ты хочешь есть — иди прямо и направо, там будет "Серый хорт", это корчма… — он улыбнулся, показав отличные белые зубы, и сказал: — Я выучил ваш язык двадцать лет назад. В вашем плену. Но это были хорошие времена, уже потому, что я был молодым… — он отдал честь, приложив правую ладонь к левому плечи и повторил: — "Серый хорт".

И пошёл, махнув своим товарищам.

— Ё-моё… — прошептал Олег. Язык был абсолютно русский. Ну что ж, тем легче… Мальчишка покусал губу и скорым шагом направился в указанную сторону — окружающее начало ему казаться ещё подозрительней и опасней.

"Серый хорт" и в самом деле был недалеко. У подъезда стояли несколько машин — легких открытых автомобилей на широких больших колёсах, явно воен-ных, с какими-то значками и надписями, в полутьме не разобрать. Вход — с высо-кой лестницей — в приподнятое на мощных столбах ярко освещённое здание был призывно открыт. Изнутри слышались смех, отдельные выкрики и слаженная пес-ня, которую ревели не меньше десятка мужских глоток:

— Зу гезит маршинн,

44.

Зу гезит маршинн,

Кум зей вирт алле маршинн,

форварт! — и так без конца, как поют сильно выпи-вшие люди. Олег замялся — он никогда не боялся пьяных и, может быть, по этой причине не любил на них смотреть. Но почему-то ни этот тоже незнакомый язык, ни разухабистая песня не рождали того чувства опасности, которое возникало не-подалёку отсюда — и Олег поднялся по лестнице. Теперь он заметил над входом свисающий флаг — свет из двери переместился и осветил алое полотнище всё с тем же рисунком: роющий землю рогами бык. Ниже на вывеске пласталась в беге большая поджарая собака.

А к мальчишке уже спешил из-за низкой широкой стойки слева от входа человек — невысокий рыжий крепыш, борода которого была раздвоена и заплетена в длинные косы. Оглядев Олега совершенно без удивления, но предупредительно, он что-то спросил. Олег пожал плечами и честно ответил:

— Извините, я не понимаю по-вашему…

— А, Венейя? — без удивления спросил кособородый (или бородокосый?). — Гость? Вечер добро. Я мало знаю ваш разговор, только с виду. Мало, — он засмеялся, показывая пальцами щепотку. Смех был искренним. Очевидно, хозяин тоже был неплохим психологом, потому что немного понизил голос: — Молодой гость не сомниться. Это, — он кивнул головой в сторону шума, — маленькая гульба. С пустыни вобратились, сидят… — он покивал. — Не помешают, у нас строго. Но оружие, — он указал на пояс Олега, — следует отдать, — и сделал широкий жест в сторону шкафов за стойкой.

Олег понял, что от него требуют сдать оружие. Взялся за пояс, но потом про-сто достал нож и револьвер, передал хозяину. Тот уважительно кивнул, и Олег ос-мелился наконец спросить: