Страница 15 из 17
Гораздо удачнѣе попытка снова вернуться къ Фальстафовскому типу въ заключительной пьесѣ второго періода "Двѣнадцатой ночи". Здѣсь мы въ лицѣ сэра Тоби и его антуража имѣемъ какъ бы второе изданіе сэра Джона, правда, безъ его искрящагося остроумія, но съ тѣмъ же заражающе добродушнымъ жуирствомъ. Сэръ Тоби, какъ и Фальстафъ, человѣкъ въ всякомъ случаѣ, искренній и терпѣть не можетъ пышныхъ фразъ. Поэтому онъ съ наслажденіемъ принимаетъ участіе въ забавномъ дураченіи надутаго ханжи Мальволіо, подъ личиною добродѣтельныхъ фразъ въ сущности обдѣлывающаго свои дѣлишки. Въ лицѣ Мальволіо Шекспиръ зло вышутилъ пуританство, и это конечно, характерно для періода его творческой жизни, который художественно наиболѣе ярко выразился въ созданіи Фальстафа.
Отлично также вкладывается въ рамки «Фальстафовскаго» по преимуществу періода грубоватая насмѣшка надъ женщинами въ "Усмиреніи Строптивой". Съ перваго взгляда мало, конечно, вяжется съ "Усмиреніемъ Строптивой" почти одновременно созданная граціознѣйшая поэтическая феерія "Сонъ въ Иванову ночь", гдѣ такъ ароматно и сочно отразилась молодость, проведенная въ лѣсахъ и лугахъ. Но вдумаемся, однако, сколько нибудь глубже въ центральное мѣсто пьесы, въ истинно-геніальный эпизодъ внезапнаго прилива страсти, съ которою Титанія осыпаетъ ласками ослиную голову Основы. Какъ не признать тутъ добродушную, но безспорно насмѣшливую символизацію безпричинныхъ капризовъ женскаго чувства?
Органически связанъ "Фальстафовскій" періодъ съ серіею историческихъ хроникъ Шекспира даже помимо того, что Фальстафъ фигурируетъ въ двухъ главныхъ пьесахъ этой серіи — "Генрихъ IV" и "Генрихъ V". Историческія хроники изъ англійской исторіи — это та часть литературнаго наслѣдія Шекспира, гдѣ онъ меньше всего принадлежитъ всѣмъ вѣкамъ и народамъ. Здѣсь Шекспиръ — съ головы до ногъ типичный средній англичанинъ. Когда переживаешь періодъ столь реалистическаго упиванія элементарными благами жизни, то государственные идеалы не заносятся въ облака. Единственное мечтательное лицо хроникъ — Ричардъ II безжалостно погибаетъ подъ ударами практика Болингброка, съ любовью очерченнаго авторомъ, между тѣмъ какъ къ жалкому Ричарду онъ едва чувствуетъ пренебрежительное состраданіе. A Генрихъ V — это уже прямо апоѳеозъ кулака. Онъ завоевалъ Францію, и этого достаточно, чтобы сдѣлать туповатаго увальня истиннымъ любимцемъ автора.
XIX
Гамлетовскій періодъ
Пріѣлась, однако, вскорѣ фальстафовщина, не могъ художникъ такой тончайшей душевной организаціи долго пить изъ кубка наслажденія, не ощутивъ горечи на днѣ его. Есть что-то символизирующее творческое настроеніе самого Шекспира, когда онъ заставляетъ воцарившагося и вошедшаго въ сознаніе своихъ высокихъ обязанностей Генриха V отстранить отъ себя надѣявшагося процвѣсть Фальстафа и безжалостно при всѣхъ сказать своему недавнему собутыльнику: "Я тебя не знаю, старикъ". Перестаетъ знать и Шекспиръ такъ недавно еще всецѣло владѣвшее имъ безпечальное отношеніе къ жизни. Наступаетъ третій періодъ въ его художественной дѣятельности, приблизительно обнимающій годы 1601–1609, періодъ глубокаго душевнаго мрака, но вмѣстѣ съ тѣмъ періодъ созданія величайшихъ литературныхъ произведеній новаго человѣчества.
Первое предвѣстіе измѣнившагося настроенія и міропониманія сказалось въ комедіи "Какъ вамъ это понравится" (As you like it), въ психологіи утомленнаго жизнью меланхолика Жака. И все растетъ эта меланхолія, сначала только тихо тоскующая, но быстро затѣмъ переходящая въ порывы самаго мрачнаго отчаянія. Все покрывается для умственнаго взора великаго художника черною пеленою; онъ во всемъ сомнѣвается; ему кажется, что "распалась связь временъ", что весь міръ провонялъ, какъ тухлая рыба; онъ не знаетъ, стоитъ-ли вообще жить. Предъ нами развертывается страшная драма противорѣчій реальной жизни съ высшими стремленіями въ "Гамлетѣ"; отчаявшійся художникъ даетъ намъ картину крушенія лучшихъ политическихъ идеаловъ въ "Юліи Цезарѣ"; показываетъ въ «Отелло» ужасы, скрытые подъ розами любви; даетъ потрясающее изображеніе неблагодарности самыхъ близкихъ людей въ "Лирѣ" и неблагодарности толпы въ "Коріоланѣ"; показываетъ на очень хорошихъ по существу людяхъ губительное обаяніе земного величія въ "Макбетѣ". Но не въ одномъ земномъ отчаялся такъ глубоко задумавшійся надъ цѣлью бытія художникъ. Вещь самая страшная для человѣка XVI столѣтія, да еще англичанина — онъ усумнился даже въ загробной жизни; для него безсильны утѣшенія религіи.
И вмѣстѣ съ тѣмъ въ этомъ безграничномъ отчаяніи было скрыто самое благотворное зиждущее начало. Огромное душевное волненіе привело въ движеніе всѣ силы великаго дарованія, дало окончательное развитіе орлиному полету его художественнаго генія. Какъ буря заставляетъ океанъ выбросить на радость людямъ таящіеся на днѣ его лучшіе перлы, такъ и здѣсь глубина отчаянія подняла со дна все лучшее, что было заложено въ душу избранника. Органически нуждаясь въ душевномъ лѣкарствѣ — иначе жить было нечѣмъ, a тѣмъ болѣе говорить, — Шекспиръ Гамлетовскаго періода создаетъ рядъ самыхъ благородныхъ образовъ, когда-либо данныхъ всемірною литературою. Какъ въ сказкѣ, то же самое копье, которое такъ глубоко ранило его тоскующее сердце, и вылѣчило его. Съ однимъ презрѣніемъ къ людямъ ничего великаго не создашь. Нуженъ восторгъ, нужно глубокое убѣжденіе, что какъ ни скверенъ міръ, но есть въ немъ и праведники, изъ-за которыхъ спасается градъ нашего бытія. Пусть правъ Гёте, впервые давшій ключъ къ пониманію натуры Гамлета, какъ слабость воли при яркомъ сознаніи долга, пусть Гамлетъ только страстенъ, но нерѣшителенъ, глубокъ, но лишенъ свѣжести непосредственности. Но кто же не подпадаетъ подъ обаяніе его высокаго духа, кто въ духовномъ сообществѣ съ нимъ не становится лучше и чище? A что уже говорить о лучезарныхъ явленіяхъ Корделіи и Дездемоны, о бѣдной Офеліи! Всѣ онѣ сотканы изъ какого-то тончайшаго эѳира поэзіи, всѣ погибаютъ, потому что не могутъ вмѣстить въ себѣ зло жизни и сколько-нибудь приспособиться къ ней. Даже злодѣйская чета Макбетовъ погибаетъ отъ избытка совѣсти. A сколько еще остается высокихъ сердецъ среди второстепенныхъ лицъ великихъ трагедій, въ особенности въ "Лирѣ".
Цѣлая галлерея волшебно-нѣжныхъ и самоотверженныхъ женщинъ и благороднѣйшаго духа мужчинъ, созданная въ мрачную полосу третьяго періода, показываетъ, что пессимистическое настроеніе художника было порождено не только созерцаніемъ зла міра. Оно имѣетъ свой источникъ и въ томъ, что въ душѣ его, подъ вліяніемъ думъ о смыслѣ жизни, создался очень высокій идеалъ назначенія человѣка. Онъ былъ такъ строгъ къ міру, потому что хотѣлъ его видѣть совершеннымъ.
Настоящая мизантропія проступаетъ только въ "Тимонѣ Аѳинскомъ", и величайшаго въ мірѣ художника постигла неудача: человѣконенавистникъ Тимонъ не удался Шекспиру, характеръ его мало мотивированъ. Очевидно, одна злоба не заключаетъ въ себѣ творческаго начала. "Тимонъ Аѳинскій" — это какъ бы злокачественный нарывъ, вызванный душевною тоскою художника.