Страница 43 из 53
Собаководы рассредоточились в траншее и, покрывшись плащ-палатками, присели на влажную подстилку из веток боярышника. Собаки прижались к своим хозяевам. Рядом с человеком и теплее и не так страшно. А ночь темная, как чернозем, и такая тихая, будто все на свете умерло. Неприятно, жутко.
Вон немецкий прожектор скользнул лучом по земле, поблуждал из стороны в сторону, а потом скакнул вверх и, ткнувшись в мокрое одеяло сплошных туч, оборвался.
Туманно-серый рассвет приходил медленно, как будто опасался кого-то.
На гребне вспаханной безымянной высоты показалось что-то черное, одиночное. Оно на глазах росло и стало танком. За ним левее еще вырос танк, а потом показались и правее: семь, восемь, девять, десять, одиннадцать танков! Петухов услышал их отдаленный гулкий шум; он удивился: как медленно ползут бронированные машины — словно стальные черепахи.
Сначала видны были только танки, а потом позади них показались маленькие черные фигурки людей.
Лейтенант Смирнов звонким голосом подал команду:
— Та-анки! Приготовиться!
И будто по команде лейтенанта где-то в тылу разом ухнули артиллерийские батареи, и вскоре все увидели, как впереди вражеских танков, ползущих на окопы, полыхнули взрывы и густой дым расплылся в стороны, закрыв железную лавину.
— Заградительный огонь, — проговорил сапер Ваганов,
Артиллерийские залпы следовали один за другим и, казалось, что сквозь этот сплошной огонь не пробьются танки. Но вот из дымовой завесы вынырнули черные танки — их было уже меньше, кажется, семь, и они разреженной цепью шли на окопы быстрее.
Артиллерия вдруг умолкла.
— Почему прекратили стрельбу? — нервно спросил Петухов Ваганова, сидевшего рядом с ним.
— Нельзя. Нас могут зацепить…
— А почему мы молчим?
— Далековато. Зачем напрасно патроны жечь. Собаки повизгивали и натягивали поводки.
И вдруг это напряженное, накаленное ожидание прервалось звонкой командой лейтенанта Смирнова:
— Собаководы, стоять насмерть! По наступающей пехоте прицельным огнем, взвод, пли!
Винтовочный залп оглушил. Защекотало в ушах. Собаки вздрогнули и прижались к своим хозяевам.
Выйдя с пахоты на твердый грунт, танки ускорили ход и открыли стрельбу. Из жерл пушек вырывались пучки огня. Автоматчики, пригибаясь, бежали вслед за танками и вели трескучий огонь. Вот они стали как будто спотыкаться и падать. В это время прямой наводкой открыла огонь противотанковая пушка. Пригнувшись, орудийный расчет красноармейцев работал быстро и ловко; приземистая пушка часто дергалась, будто пыталась скакнуть вперед, на врага, посылая в танки снаряд за снарядом. Вон головной танк вдруг закружился на месте на одной гусенице, продолжая извергать огонь в разные стороны. Но и противотанковая пушка от прямого попадания снаряда подпрыгнула и, упав набок, замерла.
Снаряды рвались то впереди окопов, то позади. Над окопами свистели и шуршали осколки. Иногда они боронили бруствер окопа и красноармейцы — раненые или убитые — откидывались назад, либо грузно, медленно сползали вниз, судорожно загребая руками мокрую землю.
Танки на ходу перестраивались и шли на окопы двумя эшелонами. Головной танк был уже метрах в двухстах. Надо подпустить их еще ближе, чтобы собаки попали в мертвое пространство. Тогда они наверняка достигнув своей цели. Огонь по пехоте противника усиливался — ее надо было отсечь от танков. Автоматчики, укрываясь от огня, прятались за броню машин. Гул моторов и лязг гусениц все нарастал, нарастал и становилось жутко от этого грозного грохота стальных чудовищ.
— Вперед, Волчок! — крикнул Ваганов. — Взять!
И выпустил из окопа большую серую собаку. Тело собаки плотно обхватывал брезентовый вьюк с боевым зарядом-миной, а на спине у нее торчал кинжалом штырь. взрывателя. Наклонив лобастую голову, Волчок быстро побежал к ближайшему танку. Вот он юркнул под него, и вслед за тем раздался сильный взрыв. Танк вздрогнул и остановился, как будто наткнулся на гранит, и задымил.
Подбитую машину левее и правее обходили два танка, приближаясь к окопам.
— Шарик, вперед! Взять! Трезор, вперед, взять! Взять! — одновременно крикнули два собаковода и выпустили своих собак.
Две собаки — белая, гладкошерстая и лохматая, черная — выскочили из окопа и устремились к вражеским танкам. Большой черный Трезор вдруг ткнулся носом в землю и, упав на бок, задрыгал ногами, а белый Шарик закатился под танк, и сразу раздался взрыв. Из подорванного танка, открыв люк, вынырнул высокий танкист в нижней рубашке и прыгнул назад, но в тот момент, когда он прыгал, его настигла пуля, и он распластался на земле около своей горящей машины. Третий танк первого эшелона шел на окопы, а вслед за ним двигалось еще три танка, ведя на ходу огонь.
— Вперед, Полкан! Взять! — крикнул Петухов, спуская с поводка крупного пса с обвислыми, как лопухи, ушами. Полкан высунулся из окопа и, увидев железное чудовище, изрыгающее огонь, задрожал и сполз обратно в окоп. Петухов ударил его ремнем. Пес заскулил и при-. жался к ногам хозяина. Петухов схватил гранату и, громко крикнув «Полкан! Взять!», полез навстречу приближающемуся танку. Надо приподняться, размахнуться как следует и бросить гранату под гусеницу, но огонь автоматчиков прижимает к земле. Чуть приподнялся, бросил. Взрыв. Эх, недолет! Поторопился. Надо было подождать. А танк приближается. «Полкан, взять!» — крикнул Петухов. Пес выпрыгнул из окопа, обогнал прижавшегося к земле Петухова и, бросившись под танк, оглушительным взрывом распорол ему стальное брюхо.
Петухов почувствовал, будто кто-то сильно ударил его по голове, и все померкло. Он уже не видел и не слышал, Как собаководы крикнули «Вперед! Взять!» и выпустили еще четырех собак. Он не видел, как четыре вражеских танка вдруг повернули обратно и на полной скорости стали удирать, а наша пехота расстреливала заметавшихся по полю автоматчиков. Осмелевшие собаки с лаем преследовали уходящие танки, а бойцы, забыв о предосторожности, высунулись из окопов и кричали весело:
— Глядите! Танки драпают от собак!
…Придя в себя, Петухов не сразу понял, где он находится. Покрытый шинелью, он лежал на соломе, в блиндаже. На маленьком столике горела коптилка, сделанная из медной гильзы противотанкового снаряда. Над Петуховым наклонилась молоденькая остроносенькая медсестра. Увидев, что он открыл глаза, сестра радостно воскликнула:
— Очнулся! Товарищ капитан, очнулся! Над Петуховым наклонился капитан Неверов и кто-то щуплый с забинтованной головой. Это был лейтенант Смирнов, но Петухов его не узнал.
— Ну, как, главный собаковод, жить будем! — бодро сказал Неверов.
Иван Данилович чуть-чуть улыбнулся, хотел что-то сказать, пошевелил губами, языком, но слов не получилось. Он забыл названия всех предметов и ничего вокруг не слышал. Мертвая тишина. Странно и страшно. А вдруг всегда так будет… И силы все иссякли — не может пошевелить ни ногой, ни рукой, как будто кто-то высосал всю кровь. Глаза у него увлажнились, защемило сердце, С большим усилием он простонал что-то невнятное,
— Валя, что он говорит? — спросил капитан.
— Ему холодно, он пить хочет, — пояснила сестра, догадавшись, что хотел сказать тяжело контуженый Петухов.
Придерживая на руке взлохмаченную голову Петухова, сестра напоила его крепким горячим чаем. Затем бережно опустила его голову на сложенную подушечкой плащ-палатку и покрыла еще одной шинелью.
Петухов глубоко заснул и уже не слышал, как капитан Неверов сказал:
— Погорячился. Вылез из окопа. Смелый, крепкий.,
— Да, молодцы собаководы, — сказал лейтенант Смирнов, — не будь нынче собачек, туго бы нам пришлось…