Комната ужасов

Не один он с нетерпением ждал «времени вечеринки». Баунти сидела, вернее, растянулась на ступенях лестницы. На ней была розовая сатиновая пижама. Без пуговиц. Имелось в виду, что верх должен запахиваться и прихватываться кушачком. Кушачок свисал с перил. Джейми перешагнул через Баунти, ее пальцы чиркнули по его лодыжке.

– Неужели вечеринки не будет? – крикнула она ему вдогонку. Парень обернулся и посмотрел на то место, где девушка лежала.

– Сегодня нет, Баунти.

– Нет – для тебя? Или для всех?

– Ни для кого не будет.

Сладкая гримаска вмиг исчезла, сменяясь выражением ужаса по мере того, как смысл слов доходил до нее. Баунти вскочила на четвереньки и стала карабкаться к его ногам. Забыв про демонстрацию своих грудей, она ловила его ноги и умоляла:

– Сделай что-нибудь, Джейми. Сделай же что-нибудь скорей!

– Я работаю над этим, – сказал он.

За завтраком ничего не хотелось, разве что кофе. – Позвони и скажи, что я заболел, – сказал Джейми матери. – У меня дела.

– Мы можем чем-то помочь? – спросил Боб. – Мы ведь в этом деле все заодно, правда?

– Как у тебя с доставанием жертв будущих хладнокровных убийств? – пошутил Джейми. Боб опустил глаза.

– Джейми! – позвал Рон.

– Что там? – отозвался младший брат с нетерпением в голоса.

– Я знаю, что ты знаешь, что. что это срочно, – начал брат, – и все-таки, пожалуйста, поторопись. – Лицо его побледнело. – Смотри! – Рон пересек кухню и подошел к электрической плите, положил ладонь левой руки на холодную спираль конфорки и надавил.

– Джейми! Помоги же брату! – заплакала мать. – Хочешь на его место? – спросил Джейми.

Правая рука Рона повернула ручку на «среднее». Руки Джейми сжались в кулаки, опустились на стол.

– Окажи первую помощь своему котеночку, мама, – проскрежетал он.

Они наблюдали за Роном. Выражение его лица не изменилось, но слезы полились и тонкая нитка слюны потянулась из угла рта. Правая рука дернулась к ручке и упала обратно. Появился запах паленого.

Оно не стало заставлять Рона дожидаться, когда спираль покраснеет. Он смог отдернуть руку, когда спираль еще не начала сиять. Рон выставил ладонь, чтобы им было видно. Белые бороздки пометили места, где спираль соприкасалась с кожей. Между ними проступила алая кровь. Рон рванул на себя дверь холодильника и сунул руку в морозилку, в целлофановый пакет с кубиками льда, приготовленный к следующей вечеринке. Потом он упал на колени, всхлипывая, зажав руки между ног. Мать помогла ему встать и выйти из кухни.

Баунти, по лицу которой струились слезы, схватила за руку Джейми.

– Не давай Ему поступить так со мной, Джейми, – рыдала она, – я все сделаю. – Она сжала его руку. – Вce-все, ты меня понял, Джейми? Все!

Джейми посмотрел на Боба:

– Дай-ка мне свою кредитную карточку, мне надо за покупками.

– Куда? Зачем? – Боб поднял глаза.

– В спортивный магазин. Мне нужны кое-какие рыболовные принадлежности.

Боб открыл рот, но взгляд дочери заставил его замолчать.

На этот раз платила Хуанита.

Джон ей был нужен позарез. Не всякий Джон. «Ночной». Обычно это ей не было нужно, она не ходила на всю ночь. Вся ночь для «общения», не для заработка. Хуанита знала свое дело. Быстрые штучки-дрючки. Мотели. Задние сиденья машин. Передние тоже, скрючившись, лихорадочно обрабатывая Джона, пока он крутит баранку. Мотель «Голубая луна», тридцать баксов в час, пять баксов ей отстегивают. Иногда – аллея за этими новыми магазинами. Она где угодно может работать и еще удовольствие получать. Хуанита визжит от восторга, видя или чувствуя вылетающие рывками теплые брызги, и это визг неподдельный, потому что брызги говорят ей о радости, которую она подарила. Она любит дарить радость. Дарить любовь.

Этой ночью все по-другому. Этой ночью ей нужно убежище. Где-то поспать, подумать, собраться с мыслями. Домой нельзя. Сегодня домой нельзя. Никогда нельзя. Дом для Хуаниты – Сандра.

Глаза ее блестели. Она не заплачет. Нельзя. От плача джоны разбегаются. Слезами, замазанными пудрой, Джона не заманишь. Можно, правда, блестками. Если больше не плакать.

Сандра.

Началось все днем, в постели. Хуанита любит любить при дневном свете. Ночная любовь – работа. Дневная – настоящая.

Сандра была по-настоящему страстной. По-настоящему ее хотела. Слишком страстная. Сандра, когда не в себе, очень жестокая. Обычно Хуанита не сильно противилась. Так, показать Сандре, что она ей действительно нужна. На этот раз все было немножко слишком. Хуанита видела по лицу Сандры, что она кончает. Светло-серые глаза ее потемнели, веки прикрыты. Напряглись тонкие губы. Хуанита довела Сандру до оргазма, и та кончила хорошо, но на этот раз этого оказалось мало. Сандра всегда хотела три-четыре раза (вот жадина!). Хуаните это нравилось. На этот раз не было обычной паузы. Едва Сандра выкричала свой восторг, дергаясь, точно рыба на леске, как запустила когти в волосы Хуаниты, запрокидывая ей голову.

– Еще! – требовала она. – Еще! Сделай еще, шлюха сучья. Сделай, сделай мне еще!

Хуанита подчинилась. Она знала, к чему идет дело, но сама была сильно возбуждена! У самой сочилось на ляжки. Сандра захватила ее голову атласными стальными ляжками и, извиваясь, перекатилась на нее сверху, навалилась на лицо. Хуаните казалось, что она вот-вот захлебнется.

Девушка взглянула вверх сквозь липкие веки на свою любовницу, глаза у той горели маниакальным пламенем. Маленькие жесткие кулаки колотили по кровати буквально в сантиметрах от лица Хуаниты, ливень ударов сопровождал конвульсии, пробегающие зыбью по плоскому животу Сандры.

Потом Хуанита испугалась. Вдруг кулак опустится «случайно» ей в лицо. Испугалась: будет синяк, она не сможет работать. Сандра во всем обвинит ее. Лишит своей любви.

Потом Сандра запустила когти в собственные ляжки и откинула голову. Уставясь в потолок, она завопила, проводя глубокие борозды прямо до гладкого живота. Хуанита вырвала голову из ловушки и скатилась с кровати, дрожа от облегчения.

– Слишком быстро, сука!

Хуаниту швырнуло обратно на потный матрас. Показалось, что целую пригоршню волос выдрали с корнем.

– Твоя очередь. Ты же ждешь, когда твоя очередь, а?

Нет, она не ждала, но прошептала:

– Пожалуйста, Сандра, пожалуйста, любимая, сделай мне.

Хуаните пришлось изображать удовольствие, а до этого никогда изображать не надо было. До этого, даже когда быдо больно, даже когда Сандра забиралась слишком глубоко, слишком грубо, она всегда могла получить удовольствие от страсти Сандры, от любви Сандры. А на этот раз – нет. Никакой любви не было, даже настоящей страсти. Просто холодная твердая воля заставить чувствовать наслаждение, боль. Хуанита знала, что Сандре все равно, лишь бы Хуанита была в ее власти. Боль в ногах. Так далеко раздвинуть, она бы поклялась, что разорвется, но Сандре было нужно еще шире. Надо дать отпор, а это плохо, плохо, все испортится между ними, надолго, и тут она почувствовала, как ногти Сандры иголками взрыли ее мягкую внутреннюю плоть там, где кончаются ляжки.

– Нет! Нет, Сандра! Пожалуйста! Видно будет. Мне надо работать.

– Работай в темноте, сука!

Потом боль. По три канавки с каждой стороны, от складки, где ноги переходят в туловище, и чуть не до колен. Шесть глубоких борозд. Валики кожи под ногтями Сандры. Кровь, капающая на розовый матрас. Ее алая кровь.

Сандра лизала кровь. Нежный и любящий кончик языка Сандры пробежался по параллельным линиям, это было почти приятно. Почти.

Она приняла душ, пока Сандра взбивала яйца для яичницы. Прощение еще было почти возможно – до кровоостанавливающего карандаша. Ни любви, ни желания, ни страсти, ни жестокости даже в кровоостанавливающем карандаше не было.

Хуанита начала собачиться еще за завтраком. Знала, что не надо, – и ничего не могла с собой поделать. Это все, что оставалось между одним и другим: быть собой или рабом. Даже ради Сандры в ничто она не превратится.

Хуанита волынила. Яичница стояла перед ней, пора было уже уходить на работу. Она была готова к работе. Рабочая одежда, рабочий макияж. А она волынила.