Страница 4 из 10
— Игра с жертвованием фигур, — сказал он. — Твои приятели сделали серьезный ход, Чертенок.
Звук его голоса упал в тишину и растворился.
Он медленно пошел назад по улице через сумерки. Придя домой, он поднялся наверх и аккуратно расставил на отполированной тиковой поверхности стола своих кошек-оригами в два отряда, лицом друг к другу.
В следующую смену Войгт позвонил и сказал, что заболел. Смена закончилась так же спокойно, как беспокойна была их предыдущая смена. Действительно мирный день на Станции-12.
Эллиот обдумывал все это. Перед последней сменой белые взяли черную пешку, а после случился этот большой пожар в квартире с белой кошкой внутри. Вчера черные одержали победу, а в этот раз на Станции-12 не было ни одного вызова.
Была ли здесь какая-нибудь связь? Или он просто выдумывал?
Он не придумывал кошек в огне — Войгт остался дома потому, что в царапины на его горле попала инфекция. Но кошки были везде. Те две, возможно, были просто испуганными домашними животными. А что касается диких кошек на берегах русла потока — может быть, его глаза были обмануты сумеречными тенями.
На станции было так тихо в этот вечер, что Тоуи уговорил Эллиота сыграть с ним в шахматы. Эллиоту нравились их игры, но с тех пор как начались эти дела с кошками, черные и белые фигурки на доске заставляли его чувствовать беспокойство.
— Тебе придется что-то делать с Войгтом, — сказал Тоуи, выдвигая вперед коня.
— Зачем? — автоматически ответил Эллиот, двигая пешку. — Он безнадежен.
Ковбой. Ничто его не переменит.
— Ага, но если ты не врежешь хорошенько по его заднице между ушами в следующий раз, когда он примется обсуждать один из твоих приказов, вы оба закончите в глубокой заднице.
Тоуи был прав, Эллиот знал это. Но у него сейчас не было сил разбираться с позами Войгта. На чем бы он ни пытался сосредоточиться, его мысли возвращались к Анни и Рите.
Ладно, они с Ритой не имели на все общей точки зрения. Многие пары вместо этого действовали наобум. Он был преданным, трудолюбивым мужем, всегда хорошо обеспечивал семью. А еще он много времени проводил с Анни, водя ее плавать, в Детский музей, на долгие прогулки и в Центр природы. Он был хорошим отцом, занимался хозяйством — что еще Рите было нужно?
Он попытался подумать, что он мог бы делать по-другому, в чем нуждалась его жена и чего он не дал ей. Десять ходов в шахматной партии, а он так и не смог представить себе этого.
— Твои мысли где-то гуляют, — сказал Тоуи с отвращением и взял коня Эллиота. — Что с тобой творится в последнее время?
Эллиот втянул голову в плечи, затем опустил их, пытаясь расслабить.
— Рита взяла Анни и уехала в Даллас.
Тоуи оторвал взгляд от доски.
— Она собирается возвращаться?
Эллиот пожал плечами.
— Печально слышать это, — сказал Тоуи и двинул ладью.
Эллиот изучил ситуацию на доске, пытаясь сосредоточиться. Но вне зависимости от его игры Тоуи брал его ферзя в три хода.
Когда он позвонил в Даллас тем вечером, трубку взяла Рита. Ее голос был наигранно радостным. Он познакомился с этой интонацией на вечеринках, на которых она чувствовала себя неуютно, как в тот раз, когда они пошли к Тоуи на пикник. Вероятно, его голос звучал так же на премьерах балета.
— Привет, — сказал он. — Это я.
Пауза.
— Ага.
— Как дела? — Глупый вопрос. Но это все, что он смог из себя выдавить.
— Прекрасно, — ответила она.
— Славно. Это славно. Слушай, я хотел спросить тебя…
— Ты хочешь сказать, что наконец-то решил поговорить со мной? Что ж,
чудеса, да и только.
— Ты уже поняла вопрос? Тогда можешь ответить.
Он услышал, как она со всхлипом вздохнула, и представил, как она теребит телефонный шнур. Он никогда не разговаривал с ней грубо, потому что она этого не выносила, но сейчас у него осталось не так много терпения.
Она еще раз вздохнула.
— Вопрос в том, — отчетливо сказала она, — что ты звонил — сколько? -
может, десять раз, чтобы поговорить с Анной. И ни разу не попросил к телефону меня.
— А что мне было говорить? — спросил он. — Ты не слушала меня, когда находилась со мной в одной комнате. Я не мог себе представить, что ты изменила свое мнение с тех пор,
как уехала в Даллас.
— Что ты имеешь в виду — не слушала?
— Именно это, — коротко ответил он. — Я столько раз просил тебя не уезжать, а ты послала меня к черту.
— Я…
— И не трудись объяснять, что ты уехала только для того, чтобы Анни могла ходить на свои уроки танцев — это ерунда. У тебя просто кишка была тонка сказать, что ты хочешь уйти от меня.
На этот раз пауза затянулась.
— Может, я не хочу уходить, — сказала Рита. Ее голос был слабым и испуганным. Эллиот зажмурил глаза.
— Так чего же ты хочешь, Рита? Я пытался понять это восемь лет, и я все еще не вижу ни капли смысла в твоих чертовых поступках. Так скажи мне, Бога ради!
— Я уже сказала, — ответила она. — Нас нет уже две недели, и это первый раз, когда ты захотел поговорить со мной. Это тебе о чем-то говорит, Эллиот?
— Что…
— Я хочу, чтобы ты меня заметил, черт тебя подери, Эллиот! Я слишком много прошу? Много?
Он услышал резкий обвиняющий щелчок, когда она повесила трубку.
В эту ночь он не смог заснуть. Он слушал тихие глухие шаги на крыше над его кроватью, скрытые передвижения, легкие скольжения и иногда прыжки.
Кошачьи маневры.
Через некоторое время он почти мог увидеть их наверху — грациозный смертоносный балет, то, как они двигались, отрабатывая свои ритуальные боевые упражнения. Они не знали усталости; звуки их атак и отступлений не замолкали. Он мог бы поспорить, что начал отличать звуки лап Чертенка от других.
Он лежал в темноте, прислушиваясь, и его видения их танцев стали такими отчетливыми, что он не смог бы сказать, бодрствует ли он и видит галлюцинации или спит и видит сны.
В конце концов он был вынужден взять подушку и отправиться спать вниз, на диван.
Эллиот слонялся вокруг станции после следующей смены, пытаясь поменяться с кем-нибудь из смены С, чтобы у него оказались свободными все выходные.
Сначала он не мог найти желающих, у всех уже были планы. А потом капитан проверил расписание и выяснил, что у Эллиота выходной на День Труда.
— Грядет воссоединение семейства. Мои родители очень хотят, чтобы мы все собрались, — сказал капитан. — Я выйду в твою смену, если ты заменишь меня на День Труда.
Это была паршивая сделка, но Эллиот все равно согласился. К четвергу по станции расползлись слухи, что у него на выходные большие планы.
В пятницу утром он побрился с особым тщанием. Когда он стоял, покрытый мыльной пеной, перед зеркалом в ванной станции, он думал о том, что сказала Рита по телефону.
Это прозвучало так, будто ей было нужно больше его внимания. И в самом деле, они с Алии проводили гораздо больше времени, чем с Ритой. Или даже чем все втроем.
Тогда почему она никуда не ходила с ним и Анни? Он порезался бритвой и вздрогнул. Потому что они любили проводить время на улице, а это времяпрепровождение заставляло ее жаловаться и ворчать, что она хочет домой. Он понял, что они с Анни постепенно стали заговорщиками. Они все еще приглашали Риту поплавать вместе или поиграть в волейбол в Мирном парке. Фокус в том, что эти приглашения звучали не очень-то соблазнительно.
Он смыл остатки пены с лица и посмотрел на свое отражение.
Он любил делать что-то. Для него взобраться на Заколдованную Скалу было весельем. А Ритин идеал развлечений — пойти на художественный фильм, где можно сидеть в кондиционированной темноте и пить дорогую минеральную воду.
Собирался ли он поменять свои развлечения на ее? Никогда. И он не был уверен, что хочет быть хоть в каком-то ответе за ее развлечения — почему она просто не может жить по-своему? Анни может, а ведь ей всего семь лет.
Петерсон, проходивший мимо открытой двери, заметил, как он стоит перед зеркалом.