Страница 7 из 151
— И какой же результат ваших многолетних усилий?
Вот эта маленькая книжечка. „Закон о печати и других средствах массовой информации“ — инициативный авторский проект, в подготовке которого, кроме меня, приняли участие мои друзья и коллеги Юрий Батурин и Владимир Энтин. Никто не заключал с нами издательского договора, не было и как сейчас модно говорить, социального заказа. Была гражданская потребность сказать то, что мы считали необходимым. Ибо Володя много лет занимался этими проблемами применительно к капиталистическим странам. Юра Батурин работал над проблемами информационного обмена в международных отношениях, проблемами гласности.
Значит, этот проект вы считаете одним из важнейших своих жизненных и научных результатов?
Конечно. И я хочу рассказать, как мы за него боролись, как мы на него работали. Сначала мы написали этот проект, потом издали его за свой собственный счет — 5000 экземпляров, а потом мы его физически, буквально физически внесли в Верховный Совет СССР.
А что понимать под вашими словами: „физически внесли“?
У нас были пропуска на заседания Первого съезда Верховного Совета СССР.
И каждый раз, когда мы шли на съезд, мы распихивали по карманам до ста экземпляров проекта. А вечерами мы приходили к депутатам в гостиницу и приносили туда пачки с проектами для раздачи по делегациям. И ни один экземпляр, хотя стоит цена 30 копеек, продан не был. Все было раздарено. Сейчас у нас уже осталось очень мало экземпляров, но мы продолжаем действовать по этому же принципу. Мы через „Литературку“ еще раньше заявили, что ни один экземпляр не будет продан. И не был. Мы раздавали депутатам наш проект, убеждали их в правильности нашей позиции и находили многих сторонников. Это тоже имеет значение. Много экземпляров ушло за рубеж.
Еще один смешной эпизод. Когда советские представители выехали на Информационный форум в Лондон в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, они взяли в Состав делегации Юрия Батурина, члена нашего авторского коллектива, и представляли там наш проект — альтернативный тому официальному, который уже был разработан. Но наш проект они там представляли как достижение гласности и демократии в нашей стране, хотя официально проект был совершенно другой. Если бы был Принят Закон о печати, основанный на том официальном проекте, нам бы сейчас разговаривать было не о чем».
1 августа 1990 года пала цензура в СССР…
Сейчас очень важно не забывать, что даже ту весьма ограниченную свободу прессы, которую мы обрели, нам не даровали свыше — эта свобода была отвоевана самоотверженными усилиями людей, которые заслужили доброе слово о себе.
Как это происходило — увлекательно рассказывается на страницах первого номера газеты «Демократическая Россия» перед тем, как 1 августа 1990 г. вступил в силу Закон о печати и других средствах массовой информации. Страна обретает свободу печати? И да, и нет — таково мнение члена рабочей группы Комитета Верховного Совета СССР, доктора юридических наук Михаила Федотова:
«Свободу печати нельзя ввести законом. Она лишь ветка на древе демократии. И пока не вырастет само дерево, она остается как бы „в проекте“. Прививать же ее к стволу социал-тоталитаризма — дело пустое и безнравственное. Пустое — ибо свобода выражения мнений логически противоречит монополизму в экономике, политике, идеологии. Безнравственное — ибо, формально провозглашенная, она становится удобной ширмой для промывания мозгов под вывеской „формирования нового человека“.
Семь десятилетий наше общество жило в условиях той свободы печати, что была декларирована советскими конституциями „в интересах народа и в целях укрепления и развития социалистического строя“. Тысячи всесоюзных, республиканских и местных „правд“ свободно внедряли в наше сознание истины, сформулированные на Старой площади. Все иные мысли не заслуживали свободы их выражения, поскольку, по мнению держателей истин, не соответствовали законодательно установленным „интересам и целям“, а следовательно, должны были караться как „заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй“.
Когда же впереди явственно обозначился тупик, то оказалось, что интересы народа вполне может определять сам народ, выбирая между теми, кто стремится „укреплять и развивать“, и теми, кто предлагает иные пути. Конечно, провозглашенная гласность, потребная для выпускания пара, была лишь эрзацем свободы слова и печати. Власти всего-навсего ослабили вожжи, но отнюдь не отпустили их. Вновь натянуть вожжи они собирались с помощью закона о печати, на вполне респектабельной правовой основе.
То, что они ни сном, ни Духом не думали гарантировать реальную свободу печати, видно из того проекта, который был представлен депутатам как официальный. Скроенный на Старой площади по меркам законов о прессе времен Антонина Новотного и Николая Чаушеску, этот проект готовил легализацию цензуры, изничтожение самиздата и извечное закрепление подневольного положения прессы в качестве „мощного и надежного оружия партии“.
Депутаты, как известно, предпочли альтернативный проект, созданный кандидатами юридических наук Ю. Батуриным, В. Энтиным и автором этих строк. Выпущенный — после нескольких месяцев нелегкой борьбы — в виде брошюры за счет средств авторов, проект был раздарен участникам Первого съезда и таким неформальным образом попал в парламент.
Но то, что нам, авторам проекта и депутатам, вошедшим в рабочую группу Николая Федорова, казалось благом, нашим оппонентам представлялось „отрыжкой демократии“ и „болотным огоньком буржуазных свобод“. Они пускались во все тяжкие, лишь бы обкорнать законопроект, заредактировать его, вытравить из него неприемлемые для них положения. На заседаниях рабочей группы представители „заинтересованных ведомств“ атаковали едва ли не каждую статью, пытаясь заложить эдакие мины замедленного действия, способные взорвать весь проект. Кроме того, с текстом регулярно происходили странные метаморфозы: после перепечатки в машбюро в ней неизменно появлялись новые формулировки, а однажды даже целая статья — об ограничениях свободы слова в средствах массовой информации.
И все-таки к первому чтению мы смогли подготовить вполне достойный документ. Не слишком преуспев в редактировании, наши оппоненты прибегли к иным методам борьбы. Рабочая группа решила опубликовать проект для обсуждения в журналистской среде. Старая площадь наложила запрет. Проект напечатали как официальный документ сессии для раздачи депутатам — Старая площадь арестовала тираж. А во время первого чтения разразился скандал, поскольку накануне депутатам был роздан „уточненный вариант“ проекта, отличающийся от нашего, одобренного комитетами, так же, как мертвец от живого человека: внешне — то же самое, а душа уже отлетела.
„Уточненный“ заклеймили как противозаконную лоббистскую продукцию, одобрили наш проект, постановив опубликовать его для всенародного обсуждения и затем уже дорабатывать. Но за кулисами парламента текст постановления переиначили: сначала доработать, а потом уже опубликовать. Так и попали в проект „альтернативные варианты, предложенные группой народных депутатов“. Они касались лишь двух вопросов: права на учреждение и независимость редакционных коллективов. В первом случае они не разрешали гражданам создавать собственные средства массовой информации, во втором — дозволяли учредителям и издателям диктовать журналистам свою волю. Эти альтернативы изменяли проект с точностью „до наоборот“ и вместо свободы печати предлагали ее отсутствие.
Впрочем, на пути ко второму чтению не обошлось и без потерь. Поскольку прессинг шел „по всему полю“, чем-то приходилось жертвовать. Исчезли основания отказа в публикации опровержения, как и основания отказа в предоставлении журналисту информации. Представители „заинтересованных ведомств“ очень уж горячо доказывали, что журналисты должны иметь такое же право на информацию, как все прочие граждане. Но ведь право граждан на информацию фактически равно нулю! Сравнение журналиста с хирургом, которому в отличие от прочих граждан дозволяется резать человека скальпелем ради спасения его жизни, успеха не имело.