Закат Аргоса

— Может, это тебе потому так кажется, что мы больше думаем сердцам, чем головой? — неожиданно спросил Ринальд.

— Но разве возможно одному и тому же человеку одновременно идти в разные стороны? Так и здесь. Всё должно пребывать в равновесии и гармонии, — уверенно объяснила Лю Шен.

— Вот я всю жизнь пытаюсь обрасти эту гармонию, но ничего не получается — проговорил Ринальд, — а одна только смута и хаос в душе. Всё, к чему я ни прикасаюсь, рассылается в прах и течет, как песок меж пальцев. Отчего так, Лю Шен? Может быть, ты подскажешь, как человеку согласовать свое дыхание с бурными вздохами мира? И каким заповедям требуется следовать, чтобы обрести покой?

— Об этом только великие мудрецы ведают, которые живут уединенно высоко в горах, — отозвалась девушка, — они, верно, сумели бы тебе помочь.

— Я был вором, пиратом, наемником, — сказал Конан, — всю Хайборию исходил вдоль и поперек множество раз и самой смерти в глаза смотрел бессчетно. Так что имею право утверждать, что просто меньше надо задумываться о мироустройстве, а покой искать в одних только битвах.

Если бы Ринальд мог с ним согласиться! Но он тоже прошел немало битв, а они не принесли ему утешения, так что оставалось только позавидовать королю…

Глава VII

Королевский эскорт прибыл, наконец, в Аргос и был принят там со всеми подобающими почестями. Конана здесь ожидали; будучи приграничным с Аквилонией государством, однако далеко не столь обширным и могущественным, Аргос нуждался в союзнических отношениях и, главным образом, в том, чтобы заключить договор, касающийся торговых путей; что касается Конана, его прежде всего, интересовали выходы к морю, которых Аквилония не имела. Строя далеко идущие планы, он не раз подумывал о том, чтобы попросту присоединить Аргос к собственным территориям и таким образом разрешить множество проблем, однако пока не считал себя готовым к открытым военным действиям: значительная часть аквилонской армии была постоянно стянута к границам с Пиктскими пустошами, готовая отразить возможное в любой момент нападение. Это требовало немалых усилий и затрат, так что о масштабном завоевательном походе приходилось временно забыть.

В последний раз Конан был в Аргосе задолго до своего воцарения на аквилонском престоле и хорошо помнил его как весьма процветающее, одно из богатейших в Хайбории государств.

Правда, тогда он не особенно интересовался внутренним политическим устройством стран, в которые его заносила судьба, ввязываясь в бесчисленные опасные авантюры и стараясь держаться подальше от власть предержащих. Однако сейчас он был поражен представшим ему запустением и нищетой, совершенно немыслимыми для Аквилонии. Конану и прежде доносили, что в Аргосе творится неладное: словно сама природа ополчилась против него, обрушивая поочередно и без передышки землетрясения, наводнения, селевые оползни и, вдобавок ко всему, невиданный прежде мор, болезнь, от которой человек, пораженный ею, словно сгорал изнутри и за один день умирал в мучениях.

Сия напасть, по счастью, пока еще не доползла до столицы, но в Мессантии с ужасом ожидали ее приближения. Естественное беспокойство охватило и всех, кто прибыл с Конаном, только сам король держался совершенно спокойно и невозмутимо, не выражая желания немедленно развернуть лошадей и возвратиться в Тарантию, хотя в подобных обстоятельствах такое решение

было бы встречено его спутниками с полнейшим пониманием. Однако пока никто не осмеливался вслух высказывать своих опасений, надеясь на то, что пребывание в Аргосе не продлится долго. Что касается Ринальда, тот и вовсе не думал об опасности, его больше волновало, насколько верными окажутся полученные сведения относительно Эвера и Дэйны.

Первым, что поразило его при аргосском дворе, еще когда король Конан со своими людьми только ступил на широкую, идеально ухоженную дорогу, ведущую через роскошный сад в сторону резиденции Треворуса, был неожиданно раздавшиеся звук, точнее, душераздирающий нечеловеческие вопль, донесшиеся откуда-то справа, который повторялся, не умолкая. Лэрд не раздумывая выступил вперед, ближе к Конану, и сжал пальцы на рукояти меча, озираясь и поисках источника этого крика.

— Расслабься, Ринальд, — усмехнулся, однако, киммериец, — это всего лишь брачная песня.

— Что? — поразился рыцарь.

— Так орут павлины, обхаживающие своих самок. Никогда не слыхал?

— Нет, — признался лэрд, — не доводилось. Павлины? Это надо же!.. Никогда бы не подумал, что такие красивые создания способны столь мерзко вопить.

Павлин важно прошествовал наперерез небольшой процессии, обиженно покосившись в его сторону.

Сам дворец, возраст которого насчитывал триста лет, поражал своими размерами, но выглядел несколько обветшалым. Окна с витражными стеклами, в выступающих эркерах, были заключены в свинцовые переплеты. По каменным стенам вверх поднимался плюш, образуя ярки над оконными проемами и дверями.

Ступив за высокую массивную дверь парадного входа, Конан и его спутники не могли не заметить, что изнутри резиденция аргосских правителей не блистала роскошью.

Неровные каменные полы были застланы коврами, хранившими следы былой красоты: когда-то они, разумеется, были дорогими и роскошными, однако теперь выглядели потертыми и требующими замены. Здешний повелитель, похоже, не обращал на это внимания. Треворус вообще мало на что обращал внимание с тех самых пор, когда его молодая и горячо любимая жена умерла при родах, произведя на свет дитя, которое, в отличие от нее, к несчастью выжило и было поражено, как говорили, неким невероятным уродством, так что отец, увидев его впервые, вскрикнул и едва не лишился чувств. Ужасное несчастье так потрясло его, что Треворус вроде как слегка повредился в уме, забросил дела на радость многочисленным охотникам погреть руки возле казны и большую часть времени проводил в крытых оранжереях, поглощенный одними лишь экзотическими растениями и почти безучастным к собственным обязанностям государя.

Во дворце имелось не менее двух сотен комнат, а использовалось едва пара дюжин. Остальные не открывались и не проветривались голами. Коридоры, узкие и извилистые, были освещены весьма скудно, так что с непривычки в них легко можно было заблудиться.

Холод и сырость стен смягчали гобелены, однако тоже столь древние и пыльные, что на них с трудом можно было разобрать изображение.

— Ну и кошмар, — негромко произнес Паллантид, — лучше жить в тюрьме, чем в подобном, с дозволения оказать, дворце.

Его никто не поддержал, и далее шествие продолжалось в полной тишине. Коридоры походили на лабиринты крысиных ходов всё больше и больше, они пересекались, возникали внезапно, ответвлялись друг от друга, переходили в тупики и казались мрачными черными бесконечными тоннелями, не имеющими никаких примет. Разве что гобелены сменялись портретами прежних царствующих особ. Иногда можно было заметить зеркала с факелами с каждой стороны, свет их, отражавшийся в зеркале, освещал коридор впереди, пока идущие не заворачивали за следующий угол.

Наконец впереди показались широкие двойные двери, серебряные ручки которых в форме горгулий блестели в свете свече. Дворецкий, церемонно распахнул двери, и Конан первым шагнул вперед.

От размеров парадного зала захватывало дух. Потолок высотой не меньше чем в двадцать футов был украшен прихотливой росписью. Казалось, что смотришь на огромное полотно с изображением покатых холмов, покрытых деревьями, под куполом синего неба.

Из центра потолка свисала огромная люстра. В этом сооружении из золота и хрусталя сверкало не менее двухсот свечей. Свет их добирался до всех углов зала, пространство потолка, освещенное лучше всего, изображало восход солнца, в дальних углах, где свет был более тусклым, был написан закат.

Конан и король Аргоса Треворус обменялись положенными по этикету приветствиями.

Ринальд тем временем пристально разглядывал этого человека, коего видел впервые. В тунике из алой шерсти с тонким черно-золотым позументом и массивными золотыми браслетами на руках, он выглядел вполне подобающе для правителя.