Страница 22 из 73
— Я знаю, что это за контракт, отец Григорий, — тусклым голосом сказал настоятель. — Я уже видел такой раньше.
Когда я только пришел в монастырь, еще здесь в лесах богомилы[18] жили… Те-то чуть не все в сговоре с нечистым.
Он замолчал и уставился в пол.
— Не к добру это, — прошептал он. — Беда грядет… беда, да как бы и не конец Руси нашей…
Они вернулись в столицу. В ту же ночь над Петербургом разразилась небывалая, неслыханная гроза. Молнии с сухим нарастающим грохотом беспрерывно раздирали ночное небо, порой было светло, как днем. Распутин попросил Рубашова присесть на козетку, используемую им для гипнотических экспериментов, и под аккомпанемент грозовых раскатов объявил, что он наконец-то начинает видеть некоторые закономерности, что теперь можно постепенно начинать складывать два и два и не всегда получать пять в ответе. Он предложил Рубашову пожить у него, потому что он якобы чувствует, что они вот-вот найдут существо, которое может ему, Николаю, помочь. Когда Николай Дмитриевич спросил, кого он имеет в виду, тот загадочно покачал головой — всему свое время, Коля, в чем-чем, а уж во времени-то у тебя недостатка нет…
В день, когда Николай Дмитриевич переехал на Гороховую, началась война. Все утро Петербург жужжал от слухов. Говорили, что немцы и австрийцы напали на разных фронтах, каждый на своем, но французы у них за спиной, так что… Газеты выходили дополнительными тиражами, аршинные заголовки кричали о победах. Не встретив никакого сопротивления, армия Ренненкампфа вторглась глубоко в Восточную Пруссию. Настроение царило — карнавальное. По центру шли факельные процессии, пробки от шампанского стреляли в потолок. Но Распутин, казалось, всего этого не замечал; он заперся у себя в кабинете, и Николай из-за двери слышал, как он проклинает военных и молится за скорейший конец войны.
Поздно вечером он поднимался в свою мансарду. Измотанный постоянным общением с Распутиным, переполненный впечатлениями от его незаурядной личности, он не мог додумать до конца ни одну мысль. «Настоятель? — думал он. — Паломник? Забытый контракт… И этот Сускарапель… кто же это такой — доктор Сускарапель?»
Ответ на этот вопрос он получил только в ноябре. К тому времени прошел уже год после пожара. Не было дня, чтобы он не вспомнил жену и сына. Горе по-прежнему управляло его жизнью; законы скорби превратили его в марионетку, в сухой лист, носимый ветром невозвратимых потерь. Не проходило дня, чтобы он не молился Господу об успехе своих поисков.
Мир — сцена чудес, сказал как-то старец, видя его отчаяние; и сцена немалая — всем свершениям Господним место найдется. Только люди замечают эти чудеса не сразу, а потом. Всего-то несколько тысяч лет тому назад человек не различал цвета. Все были дальтоники. И так же, как открылись нам краски мира, так и другие чудеса откроются. Не теряй надежды, Коленька, надейся, голубчик…
Через пару дней после этого разговора старцу во сне было откровение — тот, кто мог бы помочь Николаю Дмитриевичу, находится в Витебске…
Их окружали белый лес и странная, неземная тишина. Медленно падал снег. Поодаль стояли сани, возчика бил озноб. Они добирались сюда несколько часов по занесенным дорогам, если это можно было назвать дорогами… Дверь в хибару медленно, очень медленно отворилась…
— Позволь представить, — торжественно прошептал Распутин. — Господин Филипп Аурелиус Теофраст Бомбаст фон Хохенхейм, доктор медицины в Базеле, изобретатель эликсира жизни, ученик Фуггера, равновеликий с Цельсием, великий Парацельсиус, известный также под анаграммой: доктор Сускарапель!
Прошло еще много лет, прежде чем Николай Рубашов осознал, что в этот день к нему впервые пришло понимание сути старости — человек, появившийся в дверях хибарки, превосходил самые дикие фантазии о разрушительном влиянии времени на человеческое тело.
Это был ходячий атлас всех возможных признаков старости, причем в гротескных, невиданных формах. Ростом он был не больше десятилетнего ребенка, к тому же истощен настолько, что можно было всерьез опасаться, что его вот-вот унесет ветром. Лицо испещрено глубочайшими морщинами и безобразными шрамами. Ногти похожи скорее на обломки камня, а зубы — на ржавые железные стружки. Кожа на груди и руках истончена настолько, что иногда казалось, что он прозрачен. Под стать была даже тень его; это была самая старая тень, какую только можно вообразить: желтоватая и в дырках, словно ломоть швейцарского сыра. На спине в довершение всего красовался большой горб…
Много веков назад признанный, хотя и не всеми, врач по имени Парацельсиус натянул смерти нос. Ему тогда еще не было и пятидесяти, но жизнь его, по тогдашним меркам, уже клонилась к закату. Годы утомительных доказательств противочумных свойств подобных мрамору минералов и бесконечных споров, на каком языке следует читать его сенсационные лекции, на немецком или на латыни, наложили отпечаток на его характер — он сделался желчным, разочарованным в жизни стариком. Он с грустью вспоминал годы своего ученичества у аббата Иоганна Тритхейма и великого алхимика Фуггера, с чьей помощью он разработал свой знаменитый метод, как вызывать болезнетворных демонов и держать их в узде с помощью магической пентаграммы. Он с удовольствием вновь надел бы монашеские одежды, но, к великому разочарованию Парацельсиуса, его не приняли ни в один орден. Тогда он ударился в странствия.
За долгие годы скитаний по Азии и Европе он выучил шестнадцать языков, но неугомонная его натура не позволяла ему задерживаться на одном месте дольше, чем на пару месяцев. Он служил придворным лекарем у эксцентричных князей, причем стал причиной нескольких громких скандалов, с удивительной регулярностью похищая министерских дочек. В 1520 году он примкнул к банде грабителей, следовавших за датским королем Кристианом в его походе на Стокгольм. После массовых кровавых казней на Большой площади ему удалось похитить меч палача, единственный предмет, за исключением полевых медицинских инструментов, с которым он не расставался впоследствии никогда. Считалось, что меч, после того как им отсекли по крайней мере восемьдесят голов, обладает неслыханной магической силой.
Он скончался, если верить хроникам, в 1541 году в Зальцбурге, но той же ночью на кладбище явился нечистый и выкопал свежезахороненное тело. В апокрифических источниках можно прочитать, что со стороны дьявола поступок этот вовсе не был случайной прихотью; наоборот, Князь тьмы лишь соблюдал условия договора, заключенного с усопшим еще в годы его юности. Тогда Парацельсиус, в наркотическом возбуждении от введенной в прямую кишку изготовленной из белены мази, якобы вызвал духа преисподней и продал ему душу в обмен на рецепт эликсира жизни. Контракт был составлен настолько исчерпывающе, что никаких юридических кляуз не могло возникнуть — ни тогда, ни в будущем. Парацельсиус якобы поблагодарил своего спасителя, выманил из него несколько важнейших алхимических формул, не считая решений нумерологических задач, после чего проклял все колена рода Габсбургов и покинул Австрию навсегда… Первый век своего бессмертия Парацельсиус держался подальше от Европы. Люди были ему отвратительны. Их постоянное нытье, их мелочность… Ему была омерзительна их манера совокупляться с поросячьим хрюканьем, но еще более отвращали его их войны, их жестокость и кровожадность, каким он даже и в животном мире не мог подобрать сравнения. Он был словно одержим единственной мыслью — найти потерянный рай. В сопровождении своего черного кота он побывал в самых глухих уголках планеты. Он взбирался на увенчанные вечными снегами горы, сплавлялся на плотах по неизвестным рекам. Он посетил загадочные, скрытые от посторонних глаз индийские деревни, где факиры питались исключительно утренней росой и повергали односельчан в изумление, поднимая возбужденным фаллосом семифунтовые гари. Он был в Канченджунге и видел крышу мира — Гималаи, пересек на верблюде пустыню Гоби. Он жил в хижинах из льда на крайнем севере и в африканских дворцах, чьи стены были увенчаны бесконечными рядами человеческих челюстей. Позже, бесплатным пассажиром на английской шхуне, он пересек Атлантику с целью отыскать наконец философский камень, находящийся, по его расчетам, в испанских колониях. Там он женился на мулатке и был ей верен, пока она не умерла от сонной болезни в возрасте ста шести лет.
18
Богомилы — еретическая средневековая секта.