Страница 7 из 96
— Какое вы предполагаете решение?
— Предполагаю… решат… — ответил Алексей и спросил в свою очередь: — Ну а… как здоровье президента?
— Спасибо, неплохо.
Некоторое время Алексей старательно прихлебывал кофе.
— А вице-президент?
— Что — вице-президент?
— Тоже здоров?
Стенсон поглядел на Алексея несколько озадаченно.
— Газеты сообщали, что вице-преэидент еще не совсем оправился от инфлюэнции… Но, надеюсь, это не повлияет на размеры пошлины?..
— А вы как думаете? — осторожно спросил Алексей.
— Я предполагал… что пошлина, вероятно, останется, как при мистере Храмове?..
Алексей покосился на Храмова.
— Нет, — на всякий случай сказал он.
— Какую же вы хотите?
— Другую, не как при Храмове…
— С оборота?
— И с оборота… может быть…
Стенсон удивился.
— Из какого процента?
— В настоящее время этот вопрос тоже обсуждается, — сказал Алексей и поспешно встал. — Ну, мне пора.
— А как же мне торговать, мистер Глазков?
Тоскливо переминаясь, Алексей рассматривал потолок и стены каюты.
— Запросить надо… — сказал он наконец.
— Но время, время!.. — настаивал Стенсон. — Вы же понимаете: фрахт, коньюктура рынка… Сутки вам хватит?
— Сутки? — краем глаза Алексей поглядел на Храмова. — Думаю, хватит.
— Отлично, мистер Глазков. — Стенсон тоже встал. — Кстати! По этой читинской истории — паф-паф! — не скажешь, что вы так молоды!
Алексей вытер вспотевший лоб.
— Не беда! — ободрил его Стенсон. — Я тоже начинал… резво! — засмеялся он.
Выйдя из каюты, Стенсон пропустил вперед Алексея, но тот кивнул Храмову, чтобы шел первым.
Они гуськом двинулись по узкому коридорчику. И вдруг случилось непредвиденное: Храмов распахнул дверь с двумя нулями и мгновенно скрылся за ней. Алексей остановился перед дверью как вкопанный и затряс Стенсону руку.
— Так значит, без спиртного!
— Сухой закон! О'кей!
Храмов все не появлялся.
— Тимофей Иванович! — негромко позвал Алексей.
Из-за двери послышались сопение, затем голос бывшего управителя: — Мистер Стенсон, Христом-богом прошу — дайте политического убежища!..
Алексей мгновенно отпустил руку Стенсона.
— Я не занимаюсь политикой, мистер Храмов! — обратился Стенсон к двери. — Я лоялен к властям!
За дверью наступило молчание. Стенсон требовательно постучал:
— Мистер Храмов, прошу вас!
Щелкнула задвижка. Печальный Храмов вышел в коридор.
— Эх, мистер Стенсон!
— Итак, через сутки? — спросил Стенсон, оставив упрек без ответа. — Сверим часы, мистер Глазков?
— У нас часы верные, — ответил Алексей, подталкивая Храмова к выходу.
Над домиком разнесся крик петуха. Возле курятника расхаживает Алексей. У порога — Вуквутагин с винтовкой.
— Учтите, гражданин Храмов, — говорит Алексей. — чистосердечное признание облегчит вашу участь на суде!
— Ничего я не знаю… — сумрачно отозвался Храмов.
— Как же не знаете, раз сами брали пошлину?.. Раз брали, значчит, знаете, как ее берут… Ну?
— Не знаю никакой пошлины…
— Как же не знаете!.. Раз брали — значит…
И вдруг Алексей остановился, пораженный неожиданным открытием:
— Значит, у вас деньги есть!.. А? Вуквутагин?.. Куда же они могли деться-то?..
Алексей обошел комнату, вернулся назад и заявил:
— Арестованный, я должен вас обыскать!
Он решительно направился к курятнику, загремел замком.
Храмов попятился в дальний угол, но тень Алексея надвигалась на него, и, чувствуя неотвратимость приближающейся минуты, Храмов закричал, простирая руки к иконам:
— Господи!.. Не допусти!
Вуквутагин с любопытством смотрит то на иконы, то в сторону курятника, откуда слышится деловитая возня. Лики снятых равнодушно глядят в пространство.
На столе перед Алексеем — знакомый нам пояс из полотенца. Здесь же — груда вытряхнутых из него денег.
Растерянный Храмов, покачиваясь в оцепенении сидит на полу. Алексей с удивлением и восторгом перебирает пачки долларов:
— Надо же сколько… Вот она, значит, какая, пошлина-то… Гляди, Вуквутагин! Вот из-за этих самых долларов эксплуатируют трудовой народ, негров и всякий пролетариат!
— А!..а!.. — вдруг завопил Храмов, очнувшись наконец от потрясения. Он сорвал рубаху и бросил ее Алексею. — Все забирай!.. И порты возьми! — отбив поклон, Храмов поднялся и снял штаны.
Алексей и Вуквутагин изумленно наблюдали эту картину.
— Исподнее бы отдал, да срамиться перед тобой не хочу! — В одних кальсонах Храмов проследовал в курятник, захлопнул дверцу и громко зарыдал. Алексей подошел к курятнику.
— Ну… Тимофей Иванович… Зачем же так расстраиваться… Вы же в Америку не сбежали? Не сбежали. Не успели. И деньги народные целы. Может быть, товарищ Зюкин вам это зачтет… А если расскажете, как берут пошлину, может, и совсем простит… А?
Храмов молчал.
— Вы вон религии придерживаетесь, — продолжал Алексей. — А ведь сказано — не укради… Ну так как ее берут— пошлину, а?
Храмов молчал.
— Эх вы! — с презрением бросил Алексей. — Американца выгораживаете! Он же вас предал!
— Потому что креста на нем нет, — ответил Храмов. Помолчал и добавил: — И на тебе тоже!
— А ну, говорите! Именем революции! — Алексей схватился за маузер.
— Не скажу! — крикнул Храмов. — Никаким именем не скажу!.. Именем северного сияния тоже не скажу!.. Помру— не скажу!
Алексей озадаченно прошелся по комнате, остановился перед столом. Посмотрел на доллары.
— Слушайте… А за деньги скажете?
— Кукареку! — заорал петух, забившись на жердочке. В курятнике он теперь один.
Одетый Храмов сидит за столом против Алексея, прикрывая ладонью тощую пачку долларов.
— Только ведь пошлина — это что… — рассказывает он. — Цены главное… Вот, к примеру, Стенсон. Этому Иуде десять процентов заплатить — тьфу! Он на чукчах в сто раз окупит. Потому — народ темный, настоящей цены не знает…
— А вы знаете?
Бывший управитель покосился на деньги. Алексей подвинул ему еще одну бумажку.
— Цены, — заговорил Храмов, — они разные…
На берегу возле самой воды шло торжище. Здесь был весь Уйгунан, съехались сюда и охотники из дальних стойбищ. Голоса людей, визг собак, выстрелы из ружей, проверявшихся при покупке… В этот беспорядочный шум почему-то врывалась колоратура певицы, бравшей самые высокие ноты.
Один из стенсоновских приказчиков, положив на чашку весов два топора, тщательно уравновешивал их выделанными оленьими шкурами.
Второй поставил на землю длинноствольный винчестер и укладывал друг на друга песцовые шкурки, пока стопка не добралась до мушки. Потом он протянул винтовку стоявшему напротив чукче.
Сам мистер Стенсон, сидя на складном стульчике возле поющего колоратурным сопрано граммофона, аккуратно связывал бечевой груду горностаев. Покончив с этим занятием, оп снял с граммофона трубу и вручил чукче. Тот, не услышав ожидаемых звуков, недоуменно обратился к Стенсону:
— Коо-какомэ?..
Стенсон взял трубу и поставил ее на прежнее место — певица снова запела. Американец развел руками: все, мол, правильно. Когда чукча отошел, Стенсон поставил на граммофон новую трубу.
В эту самую минуту перед ним вырос разъяренный Алексей. В руках он держал злополучную трубу. Сзади стоял вконец растерянный чукча.
— Я запрещаю торговать! — крикнул Алексей — Ясно вам? Прекращаю торговлю!
Стенсон встал. Попытался улыбнуться, достал часы:
— Я ждал ровно сутки… Но в наших сутках двадцать четыре часа, а не двадцать шесть… и я…
— А я вообще запрещаю! — Алексей сунул трубу в руки Стенсону, схватил горностаевую вязку и вернул ее чукче. — И цены теперь буду устанавливать сам! А пошлину платить будете с продажной стоимости!
— Что? — изумился Стенсон.