Страница 60 из 128
Раздумывая над этим, Масу постепенно пришел к выводу, что должен подняться наверх. Лим еще не спускался, он что-то делает наверху. Значит, он должен как можно тише подняться на второй этаж и попытаться выяснить, что делает там сейчас этот слизняк. Судя по вопросу, он делает там что-то интересное, что может ему, Масу, потом пригодиться. Во всяком случае узнать это не помешает.
Масу посмотрел на свои туфли. Лаковые туфли швейцара для такой цели не годятся — они скрипят на каждом шагу. Он подошел к кровати и вытащил из-под нее мягкие лайковые тапочки, расшитые причудливым узором. Снял туфли, надел тапочки, встал, сделал несколько шагов. Совсем, другое дело. Идти можно совершенно беззвучно, и нога отдыхает. Надо пойти, пока эта развалина, этот «согнутый радикулитом» кореец еще там.
Масу подошел к двери, открыл ее, осмотрелся. Коридор был пуст в обе стороны. Он вышел. Кажется, все вокруг тихо. Убедившись, что его никто не видит, и осторожно ступая, Масу двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж.
Подойдя к самолету, по лицам стоящих у крыла штурмана и бортмеханика Гарамов понял, что главное сделано. К бензобаку тянулся шланг, насос мерно работал. Значит, бензобак уже отремонтирован и на него поставлены заплаты. И все-таки из головы не выходил тот, кого они оставили связанным в комнате. Конечно, развязаться он не сможет, но вдруг его обнаружит кто-то из своих?
— Идет, голубчик, — тихо сказал бортмеханик. — Идет бензинчик родимый.
Пожилой солдат-японец сидел в машине, разбирая и складывая горелку, рядом стояли капрал-водитель и Хиноки. Лицо Хиноки казалось сейчас каменным, будто он нарочно хотел показать, что все, что происходит вокруг, ему глубоко безразлично. Лицо капрала, наоборот, простецкое, широкое, мужицкое, было оживлено и всем своим видом приглашало к общению. Капрал курил, поглядывая то на стоящих у самолета, то на море.
— Без инцидентов? — тихо спросил штурмана Гарамов.
— Пока, — так же тихо ответил штурман. — Сестричка, курить принесла?
Вика не ответила.
— Что с оборудованием? Рацию, приборы приняли? Все в комплекте?
— Разбираться надо, но как будто все в комплекте. Приемник уже работает, радист и второй пилот там колдуют.
— А вы что?
— Я вас ждал, сейчас пойду помогать.
— Заглянуть в самолет они не пытались?
— Нет.
— Как раненые? — по-прежнему почему-то не глядя на штурмана, спросила Вика.
— Есть, по-моему, хотят, — тихо сказал штурман. — Да и нам, грешным, не мешало бы рубануть из котелка.
Штурман посмотрел на Гарамова.
— Есть сухпаек, — без всякой жалости сказал Гарамов.
— Бросьте вы — «сухпаек»... Попользоваться надо. Неужели здесь нельзя что-нибудь отхватить? Отель высшего разряда, официанты в манишках. Неужели там не найдется горяченького? И курева, — штурман посмотрел на Вику, — сестричка забыла.
Но Вика вдруг медленно пошла на него, закусив губу. Штурман заметил ее угрозу и начал пятиться.
— Ты что? Ты что? Чумная, что ли? — зашипел он. — Очумела?
— Я вам сейчас такое курево устрою. Задохнетесь.
Гарамову показалось — она сейчас ударит штурмана. Но Вика остановилась и отвернулась. Видать, злость у нее быстро проходит. Штурман растерянно завертел головой:
— А что я такого сказал? Вы же все слышали? Что я такого ей сказал?
— Ладно вам. Молчите.
— А что ладно-то. Я же только про курево. А она на меня буром...
Подошел Исидзима, штурман замолчал.
— Что-нибудь случилось?
Исидзима оглядел их исподлобья. Враг, подумал Гарамов, глядя на его смуглые скулы, тонкий нос и глаза, почти невидимые в щелочках век. Это его смертельный враг, агент японской секретной службы, да еще — лихоимец, замысливший спасти на их самолете богатство, нажитое за счет других. Но этот враг ведет себя так, что Гарамов испытывает к нему сейчас чуть ли не симпатию. А может быть, это очень даже хорошо, что он пока, вот именно пока, будет испытывать к нему симпатию? «Постой, — подумал Гарамов, — что же получается? Я должен испытывать к нему симпатию, а потом — предать? Какая ерунда. А он что — не собирается меня предать? Тогда и конец разговорам». Пока эта симпатия работает на руку и ему и всем остальным. А вот когда они сядут в самолет и поднимутся в воздух, когда люди Исидзимы, в этом Гарамов был уверен, попробуют их взять — тогда он посмотрит насчет симпатий.
— Ничего, господин Исидзима. Я хотел попросить горячей пищи для экипажа и несколько пачек сигарет или папирос. Людям нечего курить.
Исидзима поклонился:
— Понимаю, господин Гарамов. Вам скоро все принесут.
Бортмеханик снова отошел к бензонасосу, и Исидзима добавил:
— Но вас, когда вы управитесь здесь со всем, попрошу все же находиться в комнате официантов. Надеюсь, вы понимаете, зачем это нужно? Положение такое, что вы должны быть все время у меня под рукой.
Из люка спрыгнул второй пилот. Он явно хотел что-то сказать Гарамову, но, увидев рядом Исидзиму, осекся. Директор отеля все это отлично разглядел и повернулся:
— Здравствуйте. Надеюсь, господин... или как у вас — товарищ Гарамов сказал о моей роли? Я — директор этого отеля.
Второй пилот, очевидно пытаясь сообразить, как себя вести, молчал. Исидзима посмотрел на Гарамова:
— Господин Гарамов, я жду ответа.
— Да, он обо всем знает. Это член экипажа.
— В таком случае я хотел бы спросить у этого члена экипажа — как идут дела? Что с приборами и рацией? Когда самолет будет готов к взлету?
Гарамов, поймав взгляд лейтенанта, кивнул:
— Скажите.
— Приборы и рацию заменяем, но работы много. Всю доску придется перебирать. Ну и бензин еще не закачан.
— Что значит много? — спросил Исидзима. — Когда вы закончите?
— Если повезет — часа через три-четыре.
— Ну, считайте, через пять. Уже стемнеет. Что ж, меня лично это устраивает. Еду и сигареты вам сейчас принесут. Еще какая-нибудь помощь нужна?
Второй пилот посмотрел на мерно двигающийся поршень насоса, потом на стоящий поодаль вездеход. Гарамов подумал: а ведь от этого пацана зависит, взлетят они или не взлетят.
— Самолет нужно развернуть.
— Развернуть?
— Видите, колеса в песок въехали? А взлетать надо в другую сторону, по глинозему.
— Понятно. Что для этого нужно?
— Нужны машины, и не одна. — Второй пилот по-мальчишески провел ладонью по вихрам: — В идеале — парочку вот таких, как этот вездеходик. Тросами зацепим — и сливай воду.
— Может, одна потянет? — спросил Гарамов.
— Может, и потянет, если она двужильная. Но лучше две.
— Подождите, — Исидзима коротко оглянулся. — Подождите, господин член экипажа. Кажется, я придумал. Будут две машины. Это ведь не очень к спеху? Через час-два не поздно?
— Ага, — сказал второй пилот. — Не поздно. Через два — в самый раз.
— Господин Гарамов, подождите меня здесь.
До чего же он корректен, просто сил нет, подумал Гарамов. Поклоны через каждое слово.
— Чтобы достать машину, мне необходимо отлучиться. Я буду примерно через два, в крайнем случае — через два с половиной часа.
Лим нажал на тонкую перепонку, соединяющую две половинки муравья, сначала большим потом указательным пальцем. Раз, другой, третий. Серединой муравья заканчивалась первая половина участка, который Лим наметил на сегодня. Каждый раз, пробуя пальцами очередную точку, Лим придавал руке легкое колебательное движение, одновременно усиливая нажим и как бы пробуя сдвинуть невидимую крышку. Конечно, все это кропотливая и нудная работа. Но ведь за свою долгую жизнь он много раз имел возможность убедиться: как только он, да и не только он, а любой человек пытается повернуть судьбу сразу, наскоком, одним ударом, он всегда неизменно терпит неудачу. Только то, что дается не сразу, тяжким трудом, многочисленными и бесконечными усилиями, — только это может принести хоть какую-то надежду на успех.
Ощупывание стены уже начинало тяготить его — это очень хороший признак. Раз трудно, то он идет по правильному пути. С удовлетворением отметив это про себя и закончив ощупывать перепонку, Лим осторожно перевел палец чуть в сторону, к перламутровому подбрюшью. Он собрался было уже нажать, как вдруг услышал прямо у себя над ухом свистящий шепот. Шепот был страшным: пальцы, грудь, ноги Лима сразу стали ватными. Еще через секунду все в нем окаменело.